Я кладу трубку, прислоняясь головой к стене. Кловер в безопасности. Она жива. Но почему она – с Патриком Рэдклиффом?

Позади раздается шелест падающей бумаги. Я резко разворачиваюсь и вижу, как мистер Уиллис ползает по полу, собирая рассыпавшуюся пачку нот. Ловлю его взгляд, гадая, что он услышал из разговора. Нажимаю несколько кнопок на телефоне.

Он кашляет.

– Вы уже выбрали новый отрывок для концертного выступления? Мне действительно надо прослушать его, прежде чем включить его в программу.

– На самом деле у меня не было особо времени подумать об этом, сэр. И, кроме того, кто сказал, что Кловер не вернется к концерту? Мы ведь все надеемся на это, так?

– Похоже, вам известно больше, чем мне.

– Что это значит? – огрызаюсь я.

Он вздыхает.

– Ничего. Послушайте, Айви, я запаниковал, когда сказал вам тогда, что уеду. Вы не там ищете. Я не имею к Лоле никакого отношения и абсолютно никакого отношения не имею к ее смерти. Так что давайте просто оставим все это, как думаете? – Он разворачивается и собирается уйти, будто разговор окончен, но я еще не закончила.

– А как насчет фотографии, а? – Скрещиваю руки на груди, мое раздражение растет.

– Не знаю, что, по-вашему, вы видели, но на том фото была не Лола.

– О, правда? Тогда кто это был?

– Конечно же, моя невеста. Так что давайте постараемся и вернемся к нормальным… – Он делает шаг ко мне, и я отшатываюсь, вскидывая руки.

– Не подходите. Вы знаете, когда Кловер вернется, вам придет конец. – Я едва не плююсь словами, настолько я зла.

Тон его мрачнеет.

– Думаю, мы оба знаем, что Кловер не вернется. – Он шагает прочь, протискивается через звуконепроницаемые двери и идет выше, в зал собраний.

Меня передергивает, я смотрю на телефон. Останавливаю запись. Последнее, что мистер Уиллис сказал о Кловер? Это прозвучало как угроза.

Наверху, в зале собраний, в моей голове мысли проносятся вихрем. Отчаянно хочется отправить Кловер сообщение, чтобы убедить ее рассказать нам, что она задумала. Отчасти я сомневаюсь, что Одри действительно видела ее, но она казалась абсолютно убежденной.

Прошла неделя с тех пор, как пропала Кловер. Обычная школьная жизнь продолжается, будто ничего не произошло, и это – за гранью приличия. Шепот и непрекращающаяся болтовня в коридорах стихли, сплетни переключились на новые темы. После смерти Лолы меня действительно поразило, как столько людей могут казаться такими взволнованными, скорбящими и хандрящими на собраниях, плачущими друг у друга на плече – на уроках, а через минуту их уже заботит то же мелкое, бессмысленное дерьмо, что и раньше. Люди и вправду слишком непостоянны.

Не может быть, чтобы лишь мы с Одри были обеспокоены этими странными обстоятельствами и желали выяснить правду. Я часто задаюсь вопросом, спали ли бы мои сокурсники так спокойно в этой школе, если бы знали, что мы сделали. Если бы они знали, что на территории школы может находиться убийца.

Большой актовый зал – это театр в старинном стиле с плотными красными бархатными шторами и многоярусными креслами. Есть даже пара лож для особо важных гостей.

Сейчас зал пуст, если не считать исполнителей, которые собрались в передней части сцены. Мистер Уиллис решил обратиться ко всем, не дожидаясь моего прихода. От его вида у меня по коже бегут мурашки. Меня тошнит, когда вспоминаю, как раньше задерживалась допоздна, жертвуя своим временем и опытом, который могла бы передать другим студентам, лишь бы провести с ним несколько лишних часов.

Больше такого не будет.

Проскальзываю на сиденье в задней части зала, пытаясь, насколько возможно, оставаться в тени. Я хотела бы наблюдать, как не Араминта, а Лола выступает с вдохновляющей речью. Мой разум должен быть занят произведением, которое мне предстоит сыграть, а не биться над решением множества различных загадок. Я вспоминаю, как когда-то восхищалась мистером Уиллисом, даже была немного в него влюблена. Мысль об этом повергает в дрожь: теперь я испытываю лишь ярость и отвращение к нему.

Чувствую, как разгорается злость, и когда вижу Араминту. Тут всего около пятнадцати выступающих, но Араминта старается утвердить свою власть надо всеми и взять ответственность на себя… Конечно же, с зеленым соком в руках. Она разглагольствует о своем зеленом соке и о том, что на вкус он – как сточные воды, но она все равно будет его пить, такой он дорогой.

Рождественский концерт – одна из самых престижных и давних традиций Иллюмен Холла. Это главное событие года, и зал всегда заполнен родителями и членами семей. Хор школы – один из самых уважаемых на юге Англии, и, должна признать, это невероятно – слышать, как они поют «Carol of the Bells»[3].

Некоторые истории, происходившие на этих вечерах, превратились в легенды. На вечер собираются не только родственники студентов, но и охотники за талантами, музыкальные продюсеры, композиторы и музыканты. Многих студентов отмечают после концерта, предлагают невероятные возможности, стипендии в университетах, обучение и даже работу. Меня мог бы заметить какой-нибудь крупный продюсер: это мог быть мой год. Я так усердно репетировала, и теперь, без Кловер, это будет мое первое сольное выступление. Я должна просто решить, что это будет.

Основатели школы финансируют вечер и устраивают длящийся до двух часов ночи прием с шампанским, канапе и шведскими столами, на которых легко можно было бы играть в футбол. У большинства студентов нет права присоединиться к приему: там присутствуют лишь префекты и старосты. Это скорее шанс для богатеев пообщаться с себе подобными и помериться богатством друг с другом.

Предполагается, что Араминта исполнит большой номер – как и положено старосте, – но, конечно, она до сих пор держит детали в тайне. Я вижу, как она смотрит на меня. Ручаюсь, она чего-то хочет. Интересно, не умирает ли она от желания узнать последние новости о Кловер? Она в бешенстве от того, что ее не допрашивала полиция, хотя для тех из нас, кто был допрошен, это была настоящая боль. Она просто обязана быть в центре любой драмы.

– Ладно, все на сцену и готовьте свои инструменты! – кричит мистер Уиллис.

Подхожу к фортепиано. Сижу на маленькой скамейке, пока все остальные полируют свои инструменты и меняют смычки. Нервы начинают накаляться. Когда дело доходит до игры на фортепиано, я очень редко нервничаю. Для меня это похоже на второе дыхание, как будто я абсолютно спокойна и чувствую единение с клавишами, едва не растворяюсь в них. Но сейчас я хочу провалиться сквозь землю.

– Итак, как вы все знаете, я решила, что эта репетиция будет посвящена моему большому сольному номеру! – кричит Араминта всем.

– Я думала, мы тут, чтобы репетировать собственные выступления, – отвечаю я.

– Ну, зная, что ты еще даже не выбрала произведение для себя, я решила, что ты будешь счастлива, – бросает она мне.

Она поворачивается обратно к остальным.

– У меня мало времени, поэтому я была бы признательна, если бы мы собрались все вместе и сделали это! Я подготовила ноты для ваших инструментов, и это будет эпично! Подумайте о настоящей оркестровой меди. – Она допивает остатки сока и промокает верхнюю губу салфеткой.

Я оглядываюсь на других студентов, ожидая, что кто-то еще скажет, что пришел сюда не за этим. Но никто не делает ничего подобного. Все они намного младше Араминты… и напуганы.

– Минти, никто из нас не играл раньше в оркестре. Тебе не кажется, что, когда до концерта осталось так мало времени, было бы лучше петь под фонограмму? – предпринимаю еще одну попытку.

– Фонограмма для рождественского концерта? Ты с ума сошла, Айви? Зачем мне вообще это делать? Меня освистают на сцене.

Она усмехается и складывает руки на груди, пока Бонни раздает ноты.

Остальные ученики раскладывают их на своих пюпитрах и готовятся к репетиции. Я выхватываю свои ноты у Бонни и смотрю на них. Это «Думай обо мне» из «Призрака оперы».