Несмотря на гордый вид и развернутые плечи, все движения его сопровождала болезненная осторожность, а фигура походила на изломанную линию. Стоя, фараон вечно складывал руки в замок, прижимая их так близко к впалой груди, словно хотел поддержать себя, а при возможности опирался на спинку стула или край тумбочки, но на вытянутую руку, чтобы скрыть слабость.
И сейчас, выглянув во двор, Озимандия не убрал пальцев с дверной ручки, продолжая держаться за нее, да еще облокотился о дверь плечом.
– Я разве не заплатил за трехразовый рацион, милочка?
– А, вы уже проснулись! Что-то долго!.. – забыв о подкатывавшем предчувствии недоброго, Деб поспешила в дом. – Спросите еще, что будет папа, пожалуйста, – сказала она фараону, заходя на кухню.
– Кстати, он уехал.
– Уехал?! – Деб замерла, не успев засучить второй рукав.
– Да, позвонил с работы вчера. Ты уже спала.
– Так куда уехал?
– Срочная командировка. Надеюсь, это никак не отразится на условиях проживания?
– Он не назвал места?
– Главный офис, понятия не имею, где он. – Пораженная, Деб прислонилась к дверце духовки – ноги заскользили по полу, и комната завертелась перед глазами.
– Я знаю, где это. Там сейчас неспокойно, – прошептала побледневшими губами Харди.
– Война? – переспросил фараон и прибавил. – Мои два старших брата умерли на войне, – кажется, он пытался посочувствовать, но слово «война» только раздразнило воображение девочки. Мрачные схематичные картины, словно декорации к фильму, возникали и распадались в ее голове, и из их обломков возводились все более жуткие и грандиозные построения.
Завтракали молча. Деб ела быстро и сосредоточено, словно собирала винтовку. В этот раз она не пользовалась ножом – делила яичницу вилкой. Так проще. Харди теперь открылось множество способов, как сделать проще. Можно было б и вовсе не готовить, а так – в сырую. Ведь и в сырую едят. Можно и лужайку не стричь, ведь Нелли Итан не стрижет – и ничего, не умерла.
– Война, значит, – заговорил фараон, впервые сам нарушив тишину. – Мои два старших брата умерли на войне. Благодаря войне я получил власть и новых рабов, – сладко протянул Озимандия, сощурив глаза, словно разглядывая вдали свое прошлое. Оказывается, он не сожалел вместе с девочкой, а пытался ее развеселить. И чем?! Войной!
– Это отвратительно! – впервые нагрубила ему Харди.
Чтобы освободиться от гнетущей тишины, она включила радиоприемник. Диктор говорил что-то о войне и об официальном открытии пляжного сезона. Каждое слово пересыпалось мелкими помехами, словно диктору в рот забивался песок, а он отплевывался. Деб чуть накренила в сторону антенну. Помехи только усилились, будто вместо песчинок посыпались камешки.
– Дурацкая машина! – девочка занесла руку над приемником.
– Это можно исправить. – Харди чуть не шлепнула по руке Озимандию. Он несколько минут поколдовал над радиоприемником, и диктор заговорил ясным и звучным голосом:
– …был награжден посмертно, – договорил он, и следом кто-то запел о любви.
– Это из-за тебя, верно? – девочка перевела взгляд с радиоприемника на гостя.
– Тут все из-за меня, милочка. Я светило дня и ночи. Выражайся точнее, – Озимандия обвел взглядом комнату и сделал при этом жест руками, какой обычно делают мастера, сдавая заказчику работу. За его словами змея Клеопатра вынырнула из складок его одежды и, скользнув по шеи, обвила его голову, словно живой урей.
– Фокусник! – бросила Деб ядовито. – Ты нас разыгрываешь. И из-за тебя папа должен был уехать из дома! Зачем еще его вызывать начальнику?!
– Потому что он лжец и жулик. Поселил меня здесь, в своем доме, чтобы взять с меня побольше. Я знаю, что для времяных туристов «Тур-Тайм» оборудует специальные отели! – Неожиданный гнев Озимандии остановил девочку.
Они с отцом и правда сильно нуждались с того дня, как разразился военный кризис. А после смерти ее матери и брата и вовсе впали в отчаяние. Чтобы прокормиться, Альберт Харди решился на маленькую махинацию со списками клиентов. Освободившиеся большую спальню и детскую, перенеся все лишние вещи в гараж, он взялся сдавать времяным туристам. План был хороший. Никто бы не заинтересовался Харди, если бы попавший к ним в дом древнеегипетский фараон походил на всех прочих. Вот где таилось преступление.
Налицо было нарушение протокола о запрете вмешательства в социум чужой эпохи. Подобный проступок карался со всей строгостью. Агентство очень трепетно относилось к собственной конфиденциальности. Таким же успехом в сохранении секретности и сплоченности могла похвастаться лишь группка чудаков, рисующих круги на кукурузных полях.
– Война… на… на… набережной. Кро… красный… в моде. Пляжный… кризис. Не ходите… без головного убора… под самолетным обстрелом… в полдень… – вновь забредил от летней духоты приемник.
Девочка вышла из-за стола:
– Я к Тому. Папа не уехал бы, не оставив номера или адреса.
Озимандия пожал плечами, Клеопатра опустила капюшон и сползла на пол. Правителя Верхнего и Нижнего Египта, кажется, совсем не волновало, что он очутился в другом времени и на чужой родине наедине с десятилетней девочкой. Он продолжал смотреть на проблему, как на печальное неудобство или дурное обслуживание.
Закончив завтракать в одиночестве, он принялся за починку радиоприемника. Отключив приемник от розетки, Озимандия осторожно открыл разболтавшуюся дверцу на его спинке.
– Посмотри, Деб! Ты знаешь, что человеческое тело отлично проводит электричество?! – окликнул фараон девочку, когда она обувалась возле двери.
Деб обернулась: Озимандия то прикладывал палец к антенне, то отпускал, и голос диктора становился то четче, то неразборчивее, словно его мучили: насильно удерживали под водой, изредка давая вдохнуть воздуха. Девочка знала по рассказам: так поступают с пленными, чтобы добиться нужной информации. Деб встряхнула головой и закрыла за собой дверь.
Подъехав к порогу агентства, девочка увидела лишь табличку «закрыто»; приемный зал со стойкой, где обычно дежурил папа или Коннор; и свое отражение в недавно помытом стекле. Конечно же, сегодня выходной! Том Коннор, наверно, сейчас дома со своей дочкой или на пляже. Немного побродив возле запертой двери, Деб отправилась в обратный путь.
Припекало сильнее, чем вчера или на прошлой недели. Диктор не соврал, если, разумеется, словосочетание «будет жарко» относилось к погоде над прибрежным городком, а не к ситуации на передовой. Харди забыла свою бейсболку дома, и сейчас ей мерещилось, что ее черные косы, как магнит или две антенны, притягивают посылаемые солнцем лучи.
Нажимая на педали все сильнее, девочка старалась держаться в тени, прижимаясь к заборам домов. Но полуденное солнце подстригало тени, словно газон у себя на участке. Пекло: пот горячим дождем скатывался по детскому лбу; асфальт источал жар – девочка даже останавливаться не хотела, чтобы утереть пот: боялась, что обожжет стопы; руки все слабее держали руль. Было мгновение, когда Деб чуть не врезалась в чей-то почтовый ящик. Но вот впереди замаячило темное тенистое пятно. Харди затормозила ровно на нем – это оказался дворик Нелли Итан. Она давно не ухаживала за своим хозяйством, растения на ее участке росли вольнее, чем у соседей, и давали щедрую тень.
Некоторое время передохнув в тени, девочка заметила идущего ей навстречу молодого человека. Она прищурилась, чтобы лучше разглядеть его: зрение у Деб в последнее время начало резко падать, но она не жаловалась. Не то чтобы не хотела расстраивать отца, а просто как-то случая не подворачивалось. Да и правда не хотелось расстраивать и расстраиваться самой: Деб в детстве просила у матери примерить ее очки. Они показались ей сущим наказанием для человека, и девочка не представляла, каково это будет: носить их круглые сутки.
– Эй, Деб! – замахал ей рукой незнакомец. Харди вздрогнула и тоже махнула рукой в знак приветствия. Его походку она уже у кого-то видела, но лицо будто совершенно новое.
