По указанию госсекретаря посол США на Гавайях в начале февраля 1893 года объявил о признании нового правительства, вслед за чем о признании заявил президент Гаррисон. Именно Фостер, вспомнив свою былую военную карьеру, руководил сразу же начавшейся высадкой американских войск на Гавайях.
Это были последние недели власти Гаррисона. Новый президент Кливленд занял более осторожную позицию, так как на Гавайях происходили кровопролитные внутренние конфликты. В конце концов архипелаг вошел в состав США, став американской «территорией» с тем, чтобы через много лет получить права штата.
«Дедушка» Фостер до конца своих дней гордился тем, что он был первым из американских внешнеполитических деятелей, руководивших свержением правительства иностранного государства и установлением власти новых лидеров, которые не просто благожелательно относились к Соединенным Штатам, а выступали за включение своей страны в их состав. В уже цитированной книге он писал: «Местные жители показали себя неспособными сохранять уважаемое и ответственное правительство. У них не было энергии или воли, чтобы использовать те преимущества, которые были даны им Провидением». Это были обтекаемые и мало искренние слова, которые прикрывали тайные подрывные действия, проводимые под руководством госсекретаря.
В своих многочисленных беседах с внуками, которые он вел в своем имении возле озера Онтарио и в своем особняке в Вашингтоне, отставной госсекретарь был несравненно более откровенен. Он рассказывал им, как он сам «прямо помогал свержению гавайской монархии», и дети с замиранием сердца внимали этим циничным повествованиям[18].
Уйдя с государственной службы, Джон Фостер продолжал юридическую деятельность в столице, фактически создав новый тип правовой практики. Он заключал контракты с крупными бизнесами на оказание им «помощи» в установлении полезных связей в Вашингтоне и за рубежами страны, используя свои знакомства в высших кругах как США, так и других государств. Это было весьма доходное занятие: американское производство, как промышленное, так и сельскохозяйственное, быстро развивалось и нуждалось не только во внутренних, но и во внешних рынках, и Джон Фостер получал немалые комиссионные, помогая бизнесменам в установлении полезных связей и заключении выгодных контрактов[19].
Считая его весьма респектабельным и знающим специалистом, зарубежные посольства в Вашингтоне неоднократно пользовались услугами Джона Фостера в качестве эксперта по правовым вопросам, причем касавшимся не только американских, но и зарубежных правовых норм.
Но и этим не ограничивалась его деятельность после ухода с государственных постов. В Госдепартаменте ему неоднократно предлагали выполнение тех или иных разовых дипломатических миссий, на которые он обычно соглашался. От имени правительства США Фостер вел переговоры с Великобританией и Россией относительно рыбной ловли в Беринговом море. Еще более важной миссией были переговоры о судьбе Кореи и других условиях мира между Японией и Китаем после войны между обеими странами (1894–1895), завершившейся победой Японии. Формально Фостер выступал на этих переговорах как советник китайской стороны, но, по существу дела, представлял интересы Соединенных Штатов. Переговоры проходили в японском городе Симоносеки, куда отправился Фостер, в марте – апреле 1895 года. Быстро сориентировавшись, что императорский Китай не в состоянии вести продолжительную войну, что все преимущества на стороне Японии, Фостер в интересах скорейшего «открытия китайских дверей» для американской торговли и для сохранения благоприятных отношений с Японией смог уговорить китайские власти пойти на подписание мира, который, по существу, означал признание Китаем своего полного поражения. Симоносекский мирный договор, текст которого написал Джон Фостер, был подписан 17 апреля 1895 года. Он предусматривал признание Китаем независимости Кореи, что создавало благоприятные возможности для японской экспансии. Японии передавались остров Тайвань, острова Пэнху (Пескадорские острова) и Ляодунский полуостров. Китай согласился на уплату крупной контрибуции, ряд китайских портов был открыт для японской торговли с правом Японии на строительство на китайской территории промышленных предприятий. Включенный в договор принцип наибольшего благоприятствования в торговле открывал возможности для широкого проникновения в Китай иностранного, в частности американского, капитала[20].
Хотя подписание Симоносекского договора было вызвано многочисленными причинами и обусловлено фактическими итогами Японо-китайской войны, деятели Цинской династии, советником которой официально являлся Фостер, считали его одним из виновников выработки столь неравноправного договора и обвиняли его в том, что он, по существу дела, предал интересы Китая – в пользу Японии. В своих работах по дипломатическим вопросам Джон Фостер был крайне скуп в освещении своей роли в подготовке Симоносекского договора.
А библиография Фостера была обширной. Он писал в течение всей своей сознательной жизни, но особенно плодовитым стал после ухода в отставку. Одна за другой появились его книги «Американская дипломатия на Востоке» (1903), «Арбитраж и суд в Гааге» (1904), «Практика дипломатии, иллюстрируемая внешней политикой Соединенных Штатов» (1906)[21].
Чтобы в старости быть поближе к своей дочери и внукам, «дедушка Фостер» купил дом в местечке Гендерсон-Харбор на берегу озера Онтарио неподалеку от Уотертауна. Он стал заядлым рыбаком и приучал своих внуков к рыбной ловле. В этом он добился бесспорного успеха, что специально даже отмечал Аллен Даллес в небольшом автобиографическом фрагменте своей книги о разведке[22]. Терпеливое сидение на берегу в ожидании, когда попадется добыча, сопровождалось неторопливыми рассказами о вашингтонских нравах, о зарубежных деятелях, о дипломатических и шпионских интригах.
Впрочем, особенно приятны деду были военные воспоминания. Он подробно рассказывал о перипетиях Гражданской войны, о сражениях, в которых участвовал, о подвигах солдат и офицеров своей армии, однако отдавая должное и храбрости раскольников-южан: их он порицал и даже ненавидел, но вполне признавал их мужество. Позже Фостер, сверившись с источниками, опубликовал свои военные рассказы внукам в назидание следующим поколениям[23].
Внуки обожали своего деда. Аллен Даллес в книге, посвященной искусству разведки, писал через много лет: «Интерес к международным делам пробудился во мне рано, фактически уже в детские годы. Я воспитывался на рассказах моего деда»[24]. Судя по рассказам Аллена, создается впечатление, что уже в детские годы, под влиянием своего деда, да и просто в результате опыта рыбной ловли у него начинали вырабатываться качества привязанности к тайне, терпеливого выжидания момента, когда можно добиться успеха – те свойства, которые столь необходимы разведчику. Через десятилетия, в отставке, незадолго до смерти, Даллес с удовольствием вспоминал свою детскую рыбную ловлю: «Мы выходили каждое утро летом, кроме воскресений. Мы занимались ловлей с 8.30 до полудня, а затем отправлялись на берег одного из крохотных островков. Между нами [имеются в виду его сверстники. – Г. Ч., Л. Д.] была большая конкуренция. Каждый из нас высыпал на землю свою рыбу и мы проверяли, сколько каждый набрал рыбы и у кого были самые большие рыбы… Надо было сохранять в большом секрете место, которое было наиболее удобным. Мы находили людей, которые за многие годы узнавали, где было больше всего рыбы»[25].
По материнской линии Аллен Даллес находился в родственных отношениях еще с одним видным американским государственным деятелем и дипломатом – Робертом Лансингом. Дело в том, что вторая дочь Джона Фостера Элеонора вышла в 1890 году замуж за 26-летнего Роберта – члена зажиточной семьи, проживавшей в Уотертауне.
