Забота о других «никогда не была характерной чертой этой семьи», отмечал личный секретарь, который служил Георгу V, Эдуарду VIII и Георгу VI, не говоря уже о королеве Марии и совершенно очаровательной королеве Елизавете. Тем временем принцесса Елизавета стала совершеннолетней. Настал ее час – и она была к нему готова. Георг VI вернулся из турне по Южной Африке 1947 года изможденным и чувствовал себя ужасно. За двенадцать недель отсутствия он похудел на 17 фунтов (8 кг). Король страдал от болезненных судорог в ногах, и секретари, заходившие в его кабинет, часто видели, как он пинал ножки стола, пытаясь восстановить кровообращение. Налицо были все признаки ограничения кровотока в нижних конечностях и артериосклероза, вызванного курением. Явными симптомами болезни короля стали также его вспыльчивость, которая проявлялась теперь сильнее, чем когда-либо прежде, и упорный отказ признать, что для его дочери настало время выйти замуж, причем выйти за Филиппа.

Между тем Елизавета и Филипп были влюблены друг в друга сильнее, чем когда-либо прежде, и были готовы действовать решительнее, чем раньше. В начале июня 1947 года Филипп написал своей будущей свекрови успокаивающее письмо, в котором признавал, что идея отложить помолвку до окончания южноафриканского турне была правильной. Но теперь они с принцессой хотели бы начать новую жизнь – вместе. Решающим фактором стала личная убежденность Елизаветы в том, что они поступают верно. Какими бы ни были сомнения ее родителей, у нее самой их не было; ей уже исполнился 21 год, она стала взрослым человеком, и этот человек отказывался мириться с дальнейшими отсрочками. Послушная дочь перестала быть таковой, и родители, столкнувшись с ее упорством, в конце концов решили покориться неизбежному. «Она знает его с 12 лет, – писала 7 июля 1947 года все еще встревоженная королева своей сестре Мэй, – но все это очень большой секрет (подчеркнуто черным и красным). Я думаю, что она действительно любит его, и молюсь, чтобы она была совершенно счастлива». Через три дня этот «большой секрет» был раскрыт. «С величайшим удовольствием, – говорилось в заявлении Букингемского дворца, – король и королева объявляют о помолвке их любимой дочери принцессы Елизаветы и лейтенанта Королевского военно-морского флота Филиппа Маунтбеттена… Король с радостью дал свое согласие на этот союз». «Они вдвоем зашли ко мне после завтрака и просто сияли от счастья», – писала восхищенная королева Мария, подарившая внучке по этому случаю кое-какие фамильные драгоценности. А Мэйбл Эйрли впечатлилась тем, что поношенная форма Филиппа отвечала существовавшему тогда в стране режиму строгой экономии: «У него был обычный послевоенный вид… Мне он понравился тем, что не заказал для этого случая новую форму, как это сделали бы многие мужчины, желающие произвести впечатление».

19 ноября 1947 года. Мальчишник для Его Королевского Высочества барона Гринвичского, графа Мерионетского, герцога Эдинбургского и рыцаря ордена Подвязки, известного также как лейтенант Филипп Маунтбеттен (в центре). Вечеринку в лучших флотских традициях организовал дядя виновника торжества лорд Луис Маунтбеттен (второй справа, с сигарой).

Жизнь в послевоенной Британии была трудной; в стране все еще действовала карточная система, введенная во время войны. Одежду, как и еду, можно было купить только по талонам из выдаваемой правительством продовольственной книжки. Официально поддерживаемая установка на напряженный труд и экономию во всем ставила непростой вопрос о масштабах предстоящей свадьбы. Для принцессы Елизаветы желание разделить свою радость со всей страной означало желание разделить с ней и ее проблемы. Высокая стоимость и пышный стиль королевских торжеств стали бы поводом для обсуждения темы расслоения нации на протяжении всего времени царствования будущей королевы. Анайрин Беван, видный деятель левого крыла лейбористов, создал новый контекст для обсуждения этой темы, заметив: «Пока у нас есть монархия, она должна хорошо делать свою работу». К 20 ноября 1947 года, ко дню свадьбы, оказалось, что это общее мнение. Опубликованный в прессе список из более чем 1500 подарков, преподнесенных новобрачным, продемонстрировал необычайную щедрость простых англичан. Многие женщины приберегали свои талоны, чтобы отправить принцессе самые желанные подарки того времени:

«351 – миссис Дэвид Мадд: пара нейлоновых чулок. 352 – мисс Этель Ньюкомб: старинные кружева. 353 – миссис Э. Кларуд: пара нейлоновых чулок». Люди, которые всего несколько лет назад в страхе бежали в бомбоубежища, теперь могли свободно ходить по улицам, смеяться и поздравлять молодых. По словам историка Бена Пимлотта, это был «своего рода парад победы, одержанной свободой», а также, конечно, конституционной монархией. «Привязанность к личности и семейству короля, – писал в официальной программе свадебной церемонии английский историк Джордж Маколей Тревельян, – добавляет теплоты в рациональное осознание каждым человеком политического единства и исторических традиций нашей страны. В наши прозаичные времена это своего рода популярная поэзия».

Свадьба помогла семье примирить разногласия. «Я был так горд тобой и взволнован тем, что ты была так близко ко мне во время нашего долгого прохода по Вестминстерскому аббатству, – писал король дочери после церемонии. – Но когда я протянул твою руку архиепископу, то почувствовал, что потерял что-то очень ценное… Я так рад, что вы написали маме и рассказали о том, что долгое ожидание помолвки и свадьбы изменило вас к лучшему… Я вижу, что вы с Филиппом безмерно счастливы, и это правильно, но не забывайте нас – вот чего желает всегда любящий вас и преданный вам ПАПА». Елизавета также все и всем простила. «Дорогая мамочка, – писала она на второй день медового месяца, который молодожены проводили в Бродлендсе, поместье Маунтбеттенов в Гэмпшире. – Я не знаю, с чего начать это письмо или что нужно сказать, но знаю, что должна что-то написать, потому что я очень волнуюсь… Я думаю, что у меня лучшие мать и отец в мире, и надеюсь, что смогу и своих детей вырастить в той атмосфере счастья, любви и справедливости, в которой выросли мы с Маргарет». Появление здорового сына и наследника менее чем через год после свадьбы завершило семейные и национальные торжества. Принц Чарльз родился 14 ноября 1948 года, а принцесса Анна – менее чем через два года после (15 августа 1950 года. – Прим. ред.). По словам любящей бабушки, это были «маленькие небесные создания… Я не в силах выразить, как все изменилось с их появлением в нашем доме. Все так их любят, они так нас радуют – я просто не могу это выразить. Большое-большое вам спасибо за то, что оставили их с нами».

Причина, по которой маленькие принц и принцесса в начале 1951 года остались с бабушкой и дедушкой в королевском дворце в Большом Виндзорском парке, заключалась в том, что их мать находилась за границей. Она наслаждалась временем, похожего на которое у нее не было и уже не будет. В этот период ее жизнь оказалась ближе всего к жизни простых смертных. Карьера Филиппа в военно-морском флоте (и он сам, и Дворец считали, что ее нужно продолжать) привела его на действительную службу на средиземноморском острове Мальта. Елизавета последовала за мужем.

В течение трех «смен», которые в сумме составили почти год, она могла делать относительно обычные вещи – плавать и загорать на пляже, водить машину, посещать парикмахерскую Tony, где за шесть шиллингов ей мыли голову шампунем и делали укладку. По субботам принцесса и герцог вместе с другими флотскими офицерами и их женами участвовали в ужинах с танцами, которые проходили в бальном зале отеля Phoenicia. Здесь Филипп наслаждался композицией Дюка Эллингтона Take the A Train, а Елизавета с удовольствием танцевала самбу. После множества вечеров, проведенных в замке Балморал, пара замечательно танцевала и шотландскую кадриль Eightsome Reel. «Они отдыхали: чувствовали себя совершенно свободно, приходили и уходили, когда хотели… – вспоминал о времяпрепровождении пары на Мальте камердинер Филиппа Джон Дин. – Мне кажется, что для них это было самое счастливое время».