Широкоплечие охранники проволокли оперативника словно мешок с картошкой по площадке перед церковью. Две старушки на входе еле успели отскочить в сторону и тут же испуганно зашептались, так как за Львом Ивановичем тянулась по всей прицерковной территории тонкая дорожка из кровавых пятен. Но охранники не обращали на свидетельниц никакого внимания, одним движением они выкинули Гурова за церковный забор, так что он улетел почти под колеса проезжающего мимо большегруза.

Прокатившись по грязному снегу, Лев Иванович с трудом встал и первым делом схватился за карман – телефон! Так и есть, от удара по экрану пошла широкая трещина, кусок корпуса отвалился, обнажив сплющенную микросхему и оборванные проводки. Как теперь ему связаться с Орловым? А это единственный путь, чтобы остановить местечковый беспредел. Местные явно живут по своим правилам и плевать хотели на закон. Его только что чуть не зарубили топором и на попытку переговорить унизительно вышвырнули прочь с церковной земли. Этого он так не оставит. Он честно пытался не касаться секретов этого поселка, занимаясь только расследованием взрыва в поезде, но его жители настолько погрязли в обмане, что воспринимали каждый шаг московского опера как угрозу своим тайнам. И вот награда за то, что он молчал, понимающе кивал – да, мол, жизнь в таком нищем поселке нелегка и приходится идти на уловки, чтобы выжить. В итоге он теперь без связи, с головы до ног в грязи, с рассеченным ударом топора ухом, вышвырнут на дорогу на глазах у любопытных зрителей, будто какой-то забулдыга. И сейчас новость об унижении московского важного чина облетит все дома, по пути обрастая невероятными деталями и домыслами.

И словно специально по пешеходному переходу к церкви прошла группка женщин с детьми. Одна из них не удержалась от плевка в сторону Гурова:

– Будь ты проклят, беду в наш поселок притащил.

Дети, поддерживая агрессию матери, принялись швырять в оперативника комки грязного снега, взятого с края дороги. Вторая прихожанка погрозила кулаком и взвизгнула:

– Убирайся из поселка! Воплощение дьявола!

– Дьявол! Дьявол! Пошел вон! – вслед за женщинами заверещали дети.

Лев Иванович замер в растерянности, он привык бороться с преступниками, но здесь ослепленные фанатичной верой женщины, старики, дети. Что он им может ответить?

Злость внутри, что начинала закипать в начале визита в божий дом, теперь заполыхала яростью. Он устроит им раскрытие всех кровавых секретов, только бы прийти в себя. От падения и удара снова вернулись головокружение и тошнота, Лев Иванович с трудом, спотыкаясь, побрел обратно вдоль дороги. Первым делом необходимо прийти в себя, привести одежду в порядок, зашить и обработать рану. Ноги сами понесли его к старому зданию фельдшерско-акушерского пункта. Во дворах обшарпанных трехэтажек по-прежнему царила тишина, но ему казалось, что из-за каждой пестрой занавески за ним с ненавистью и презрением наблюдают жители поселка.

В фельдшерско-акушерском пункте было тихо, лишь в глубине здания было слышно металлическое звяканье медицинских инструментов и голос медсестры, которая болтала по телефону.

– Представляешь? Устроил драку в церкви! Вот москвичи, совсем совести нет. Проклянет его отец Тихон и прямиком отправится в ад!

Гуров чуть не расхохотался, слухи о нем добрались до больницы медицинского учреждения быстрее, чем его ноги. На смешок из-за двери показался одетый в застиранный белый халат главный и единственный врач поселка Туманный. Во взгляде за очками мелькнуло удивление, но Яков Никанорович, если и были у него вопросы к окровавленному оперативнику, свое любопытство сдержал. Лишь профессионально с нажимом ощупал ухо:

– Проходите в кабинет к окну. На свету проведу осмотр. Зашивать придется точно, анестезии нет, так что приготовьтесь немного пострадать.

– А у вас в поселке любят страдать, как я заметил, – не удержался от раздраженного замечания Лев Иванович, но доктор проигнорировал его слова.

Старичок внимательно осматривал ухо, при этом аккуратно промывая перекисью водорода залитые кровью щеку и шею.

– Рана поверхностная, хоть и площадь большая. Вам не только ухо рассекли, еще по касательной и часть кожи срезали на скуле. Ухо зашью сейчас, срез на скуле обработаю и закрою пластырем. Тянуть будет сильно, но зашивать не стоит, края раны далеко, совместить не получится.

И Горев принялся за работу, напевая что-то под нос. Гремели инструменты, кожу то обжигало средство для обработки ран, то холодила сталь инструментов. Гуров дергался от боли, но терпел, врач деликатными движениями сшил разрубленную ушную раковину и перешел к скуле. Они оба молчали, никак не решаясь начать разговор о том, что произошло. Лев Иванович раздумывал над тем, можно ли доверять старому доктору? Он ведь может только изображать противника существующего порядка в поселке, а при этом быть таким же соглядатаем, как и все. Следить, докладывать, разносить слухи, тайно ненавидеть как своих, так и приезжих, лишь на кухне у себя, когда никто не слышит, жаловаться на местную администрацию и владелицу завода. Но врач и сам нарушил длинную паузу:

– Лев Иванович, вы бы лучше уезжали из нашего поселка. Ни к чему вам в этой грязи возиться, изменить здесь уже ничего невозможно. А себе проблем вы уже с избытком нашли. – Старик кивнул на раны на голове оперативника.

– И вы туда же… – Гурову стало досадно от того, что даже старенький врач, который так понравился ему своей открытостью, хочет поскорее избавиться от него.

– Не так вы понимаете. Я бы только был рад, если вы наше болотце перевернете и вытряхнете всю гниль, что скопилась в нем за долгие годы существования. Только уж простите, не верю. Завод со святой водой приносит огромные деньги, вы же видели фуры, что днем и ночью везут груз по всей России. Здесь свои законы работают и своя власть. За деньги можно купить многое, в том числе и молчание любого человека в Туманном.

– И ваше?

– Мне деньги не нужны уже, семья кончилась, а умирать я хочу с чистой совестью, а не большим счетом в банке. Но у других есть ради кого молчать, скрывать все, что здесь происходит. Вы для них сейчас как красная тряпка для быка, влезли пускай в нищую, но стабильную жизнь. Взрыв на железке, труп в вагоне, еще один труп в лесу рядом с вокзалом. Я понимаю, что вы к этому делу имеете отношение лишь как сотрудник МВД и больше чем кто-либо хотите найти убийцу. Но для местных вы источник страха.

– И что здесь происходит, скажите мне. Раз вы ничего не боитесь, объясните, почему на меня напали, пытались убить? За что меня так возненавидели?

– Страх! Я уже рассказывал вам. Завод приносит огромные деньги, а чудодейственная сила воды построена на обмане, на обычной болезни нашего священника. Я не знаю подробностей, как все происходит, как делают розовой воду из источника, выдавая ее за освященную кровавыми слезами. Но точно знаю, что владелица завода и священник боятся лишиться своего дохода, раскрыть свою тайну из-за того, что московский чужак в поселке задает неудобные вопросы, заходит, куда не положено заходить без приглашения. И местных они настраивают против вас. Это, – врач кивнул на свежие швы на лице полковника, – может быть только началом еще больших неприятностей.

– Вы сможете повторить свои слова на протокол, официально?

– Да… – Горев тяжело вздохнул. – Я мечтал все это время рассказать о тайне официально, уничтожить завод, священника, его хозяйку. Развалить их слаженный бизнес. Моя дочь… она… попала в аварию… Вернее… – Старик, прежде чем начать свой горький рассказ, говорил так, будто решался прыгнуть в ледяную воду.

Один из грузовиков, что возят живую воду, сбил мою жену и дочь на дороге, когда они шли в церковь. Жена была верующей, без фанатизма, но церковь посещала. В тот день была Пасха, и они шли на утреннюю службу, чтобы освятить яйца и кулич. Жена отлетела к обочине, а дочь угодила под машину. Она еще жила потом два дня, находясь в коме. Все два дня жена омывала ее этой чертовой водой, пыталась напоить, залить ей воду в рот пипеткой. Мне приходилось оттаскивать ее, давать снотворное, чтобы она не залила моей девочке легкие. Но моя жена сошла с ума, она больше не верила в меня, в медицину, в науку. Она ждала чуда, ждала помощи бога. Пила воду сама, мыла ею пол в реанимационной палате, ежедневно приводила священника читать молитву и окроплять чудодейственной водой двери палаты. И он приходил, молился, тряс своей кистью у меня на глазах. Зная, что я в курсе его болезни. Он врал моей супруге в глаза, обещал ей чудо и при этом понимал – я знаю о том, что нет никакого чуда, нет никакой надежды на спасение!