В кипучей шумной толпе, что проталкивалась мимо нас, бесцельно кружила по улицам, втекала и вытекала из зданий, я ощущал некое ожидание, нетерпеливое, беспокойное предвкушение. Даже я, новичок в этом городе, чувствовал, как в проходящей рядом со мной толпе пульсирует непривычное волнение. Я видел, что мои спутники ощущают то же самое.
Перед нами остановился седой моряк, облаченный в бесформенную, покрытую пятнами одежду. Он вполне мог бороздить моря под одним парусом с Дрейком или Хоукинсом.
- Эй! Дружище! - крикнул он Денхэму. - Слыхал новости?
- Новости?! Что еще за новости? - спросил Денхэм. Его брови сошлись над переносицей.
- Час назад, - ответил моряк, - стражники прислали в город сообщение: нужно наточить все клинки и приготовить все оружие к бою. Говорю те, паря, скоро мы двинем на Ком и выпотрошим его по-полной. Что б мне лопнуть, если они вот-вот не выпустят нас отседава.
Издав злорадный, предвкушающий смешок, моряк зашагал дальше. Денхэм повернулся к нам, его лицо внезапно побледнело.
- Слышали? - спросил он. - Это значит, что на все про все у нас осталось совсем мало времени. Теперь нам нельзя дожидаться наступления безлунных ночей. В первую же ночь, когда наверху будет облачно, мы обязаны попытать счастья, ведь тогда здесь будет темнее обычного. А если мы провалим нашу попытку, вся эта прорва дьяволов вырвется на поверхность и обратит в ад беззащитный, ничего не подозревающий город. Рейдер готовится нанести удар!
ГЛАВА 13
В ПРОПАСТИ
Часы складывались в дни. О том времени я вспоминаю нынче так, как вспоминают об особенно ярком сне, поскольку даже тогда у меня складывалось впечатление, что все в окружающем меня городе видится словно сквозь дымку убедительной фантастичности, свойственную любым снам. И хотя я прекрасно понимаю, что для тех, кто долго находился там в заключении, город пропасти являл собой самый настоящий ад на земле, тем не менее в последующие несколько дней сей город стал для меня обителью немыслимых чудес.
У меня было мало других занятий, кроме как бродить по нему. Каждый день мы с напряжением ожидали приход ночи. Однако всякий раз, когда она наступала, с потолка пещеры начинал струиться поток мягкого, изобличающего света. Это был лунный свет, который поступал к нам с поверхности через стеклянные сферы, что были установлены в городе наверху и вмонтированы в пещерные своды. Если бы наверху было облачно, здесь, в пропасти, сделалось бы достаточно темно, чтобы попытаться сбежать - но при ярком освещении об этом не могло идти и речи. А рисковать больше необходимого мы не могли: если нас обнаружат мы, несомненно, не доживем до второй попытки.
Так что в последующие восемь дней, пока Денхэм и его друзья сгорали от нетерпения и раздражались из-за вынужденной задержки, я проводил время, скитаясь по городу - как правило, в сопровождении кого-нибудь одного из друзей либо всех четверых сразу. По возможности мы предпочитали держаться вместе, ведь в таком случае мы представляли собой пусть и небольшой, но сильный отряд - многие свирепые души предпочли воздержаться от нападения, увидав пять наших клинков.
Однако даже при этом мы дважды ввязывались в драку, умудрившись, пусть и не совсем невредимыми, выйти из обеих схваток победителями. Общество подземного города было весьма кровожадным. Даже бродячие волки - и те, можно сказать, живут не такой дикой жизнью. Впрочем, у этого вольного, сурового существования имелось свое очарование, и временами я становился его жертвой. Меня, дитя цивилизации, ввергли нынче в такую жизнь, где о человеке судили по его силе и навыкам владения оружием и где все споры решались при помощи клинков. Заточенные в забитой до отказа пещере, мы, однако, не были скованы какими-либо законами или правилами поведения, и вскоре я выучился расхаживать так же самоуверенно и смотреть так же сердито, как и любой из обретавшихся в пещере дебоширов. А еще, постоянно упражняясь с друзьями, я сильно поднаторел во владении клинком.
В те дни я проникся любовью к четверке своих новых друзей. Четверо мужчин из четырех разных столетий и с разными характерами - вот кем они были. Но не смотря на это, между ними и мной (а также Лэнтином) завязались крепкие узы дружбы.
Меня с самого начала влекло к Денхэму: он больше остальных соответствовал моему времени и образу мыслей. Утонченный в манерах (я бы даже сказал, элегантный), беспечный по природе, он тем не менее был чертовски быстрым бойцом: пока его тонкая рапира выписывала в воздухе непреодолимые сполохи, сам Денхем вполне мог лениво зевать в лицо противнику. Он был изрядным щеголем, и зрелище того, как англичанин чистит и латает свой рваный костюм и встревоженно проверяет, как на нем сидит истрепанный сюртук, было для нас источником неиссякаемого веселья. Тем не менее в ответ на все наши подтрунивания Денхэм лишь мягко улыбался и продолжал заниматься своими делами.
Д'Алорд, хоть он и нравился мне не меньше Денхэма, был совсем другим. Француз не ведал ни секунды покоя и никогда не замолкал - смеялся, кричал, сквернословил, - и даже в переполненной пещере он умудрялся жить с невероятным, вызывающим зависть удовольствием. Его было очень легко оскорбить, и мы все изрядно намучились, удерживая его от постоянных попыток втравить нас в какую-нибудь бессмысленную ссору. О причинах обиды, однако, он забывал с не меньшей легкостью и не был способен затаить злость. Д'Алорду нравилось сражаться больше любого из нас - он любил драку ради самой драки. Он до такой степени чувствовал себя в своей стихии, что временами даже заявлял, что если бы не отсутствие в пропасти вина и женщин, он бы с удовольствием остался там навсегда.
Римлянин был на несколько лет старше всех остальных в нашей компании. Вслед за штандартом своего легиона он исходил все дальние рубежи Империи - от Парфии и до Британии. Фабрий никогда не выказывал сильных эмоций и никогда не позволял застать себя врасплох. Этот спокойный, лишенный всяческого страха ветеран заставил меня кое-что понять о его великом народе. Народе, который воздвиг мощнейшую в истории человечества империю и оставил отпечаток своих обычаев и языка на доброй половине нашего мира.
Самым странным в этой четверке был, пожалуй, ацтек. Если его не сердили, он вел себя совершенно спокойно, даже ласково - но никогда в жизни мне не доводилось видеть такой тигриной ярости, которую проявлял Икстиль во время схватки. За ним закрепилась слава превосходного бойца даже в этом городе воинов. Самые бесстрашные из головорезов опасались его. Со своим похожим на пилу мечом Икстиль управлялся с поразительными мастерством и быстротой - меня передергивало от вида тех глубоких ран, которые он им наносил. Я никогда не встречал и не имел в друзьях такого надежного и преданного человека. Тем не менее для тех, кого ацтек ненавидел, он был ужасающим врагом.