В шестнадцать лет окрепшие мы переселились на следующий этаж. Нас стало меньше, в течение года некоторые студенты отсеивались, их переводили в другие учебные заведения, где программа обучения проще. Вся беда в том, что объем знаний неуклонно возрастал, и не все могли их усвоить. Наш новый вожатый был полковником в отставке и по совместительству преподавал ОБЖ в университете. Жил он с нами, как все предыдущие вожатые, но часто отлучался на пары, отчего мы были предоставлены сами себе. Он был повернут на скафандрах. Целый год он занимался тем, что читал нам лекции по устройству скафандра. Мы одевали и снимали скафандр на время по нескольку раз в день, моделировали всевозможные аварийные и внештатные ситуации и к концу года знали наизусть все четырнадцать слоев оболочки, каждый клапан, каждый проводок системы жизнеобеспечения в специальном рюкзаке за спиной. Знали, как устроен шлем и забрало с солнцезащитными фильтрами. Умели пользоваться перчатками, модулем управления, камерой, клапаном продувки и даже системой реактивного движения. Астронавты, как правило, соединяются со станцией тросом. Однако трос может отсоединиться, тогда небольшой реактивный двигатель позволит космонавту вернуться на корабль. «Главное, это знать свой ресурс!» – любил повторять полковник. Скафандр был тяжел, и наша физподготовка на прошлом курсе оказалась кстати. Еще мы лучше узнали, как устроен университет. Наше здание напоминало собой гигантский конус. Этажи были круглыми как блины и каждый следующий ярус был в диаметре меньше предыдущего. На последнем этаже находилась библиотека, а над библиотекой купол обсерватории. Между этажами в прозрачных шахтах сновали бесшумные лифты. Вожатый научил нас подключать кислород, для этого мы надевали скафандры и выходили на козырек своего яруса. Находиться снаружи без скафандра было запрещено. Баллон с кислородом подключался снаружи в специально оборудованном металлическом ящике, ключ от которого был только у вожатого. Нужно было перекрыть вентиль, открутить гайку штуцера, вынуть и откатить пустой баллон, затем в обратной последовательности установить заправленный баллон, проверить показания манометра и включить таймер. Пустые баллоны мы грузили на тележку и оставляли возле лифта. Воздух в университете фильтровался, излишки углекислоты удалялись наружу, а кислород добавлялся до нужной концентрации, потому он расходовался экономно.
Еще нам сказали, что корпус в котором мы живем не единственный, есть другие университеты. После того как мы освоили скафандры, нас стали привлекать на работу. Девочки работали в теплицах, мальчики выращивали сверчков на ферме. В теплицы и на ферму нас возил университетский автобус. Работали мы по четыре часа в день, не снимая скафандры. Однажды вожатый преподнес нам урок. Он отвел нас в сторону от дороги на пыльную обочину. Мы сошли с обочины вниз в низину, где клубился плотный туман. На поверхности скафандра появились мелкие капли конденсата. Вожатый поднял камень и прислонил его к влажной поверхности скафандра. Поверхность камня зашипела мелкими пузырьками, пошел сизый дымок. «Это для тех, кто захочет подышать воздухом! – услышали мы голос вожатого в шлемовых микрофонах. – Никогда и ни при каких условиях не вздумайте снимать шлем или поднимать забрало!» Он это сделал из лучших побуждений, чтобы предостеречь нас. В принципе у нас не было мысли подвергать свою жизнь опасности. Кругом дороги, на сколько хватало видимости, был один и тот же пейзаж, камни и серая пыль, кое-где торчали сиротливые черные кусты. На обратном пути в автобусе с одним студентом случилась истерика. Он метался по автобусу и бился шлемом о поручни. Он кричал, что Земля погибнет. Он имел ввиду жизнь на нашей планете. Хорошо, что с нами ехал Татарин. Нам пришлось схватить его и держать за руки и ноги до конца поездки. Сначала мы не могли понять кто это, потому что стекло скафандра у него запотело. Оказавшись в университете и сняв шлем, мы увидели, что это Мишка Градов, добряк и весельчак. «Земля погибнет!» – крикнул он и пошел к окну. Окна в университете состоят из сплошного и очень толстого стекла, которое невозможно открыть или разбить. Он начал биться головой в стекло и рассек себе лоб. Его снова скрутили и отправили в медпункт. Больше мы его не видели. Вожатый сказал, что его перевели на следующий этаж. С нами провели беседу и несколько внеплановых семинаров. Да, положение было катастрофическое. Мы узнали, что животный мир на планете давно исчез, растительность тоже практически полностью погибла, но современные технологии способны воссоздать все заново и над решением этой проблемы работает целая группа лучших ученых. Еще нам приоткрыли карты, сказали, что наш университет единственный в стране, дающий путевку в жизнь в виде космоса. А те, кто не в состоянии освоить программу уходят в другие университеты, где с мечтой о космосе можно попрощаться.
В библиотеке находился музей оптики, где можно было наглядно проследить всю историю наблюдений за небесными телами. Мы решились на отчаянный шаг, вынули из стенда старинную подзорную трубу и украдкой ночью рассматривали окрестности. Решиться на такое было трудно, но с нами был Татарин. Он спрятал трубу под матрац своей кровати и мы, пользуясь отсутствием вожатого все глаза проглядели через окна своего этажа. Кругом было одно и то же, камни и кусты и только в одном месте в один из ясных дней, когда туман рассеялся мы увидели ржавый прямоугольник указателя с облупившейся краской на покосившемся столбе, где под слоем пыли можно было прочитать р.Усмань. Мы разглядели куски бетона и асфальта оставшиеся от дороги и останки разрушенных придорожных домов. Нам удалось высмотреть еще один указатель с оставшимися буквами «…лово» Мы проследили русло реки по старой карте и нашли село Орлово в Воронежской области. Так мы узнали свое местоположение.
На следующий день нас застукали с подзорной трубой и хотя Татарин брал вину на себя, нас всех не дожидаясь конца года, перевели на следующий этаж. Там мы встретили Мишу Градова, рана на его лбу зажила, оставив после себя розовый, выступающий, словно приклеенный рубец. Выглядел он спокойным, правда иногда вздыхал и с сожалением глядел в окно.
На новом этаже случилось сразу два судьбоносных события. Я познакомился с Умником, его звали Паша и встретил Олю. У Умника было длинное треугольное веснушчатое лицо, выпуклый лоб, волосы на макушке торчали. Впереди было два крупных зуба не помещавшиеся под верхней губой. Я рассказал ему о причине нашего досрочно перевода, на что он весело рассмеялся и рассказал аналогичную историю. Оказалось, что они с соседнего университета. Они так же как и мы проявили излишнее любопытство, изучая окрестности. Только стырили они из музея оптики не подзорную трубу, а морской бинокль. Им удалось высмотреть ржавый указатель реки Хопер и руины села Губари.
– Странно, что нас перевели за то, что можно увидеть в окно, пусть даже с помощью бинокля, – удивлялся я.
– Нет, не за это!.. Просто мы привыкли быть слепыми котятами и верить тому, что говорят. А теперь у нас начали открываться глаза! – ответил Умник с уверенностью.
– И что в этом плохого?
– В программе обучения этого нет. Мы должны видеть то, что знаем, чему нас научили. Потому что наше знание первично, а наши объекты восприятия вторичны. Сначала знания, потом мир вокруг.
Я поначалу немного опешил, удивившись масштабу его мысли, но Умник сказал, что это общепринятая концепция мира, просто до нас это не доносят. Все написано в книгах, которыми завалены стеллажи университетской библиотеки.
– Я не совсем понял, почему знания первичны, а не вторичны?
– Знания о мире в целом это условность, хотя бы потому что мы сами их придумали …эти знания. Мир для нас субъективен, следовательно и наше знание несовершенно.
