Обломище!!!

Не теряю надежды увидеться с Томом, хоть с каким, хоть когда, хоть в каком виде.

Продолжаю его искать и всегда буду ловить маршрутку с нужным ориентированием. То, что короткохвостый моя пагуба, как сказал Семён, признаю окончательно. Не сомневаюсь и в том, что Зверюгин меня не спасал при встрече с синеглазым. Напротив, он придерживал Павла, который ринулся мне на подмогу.

Я отношусь к этому философски бесстрастно: у каждого своя погибель.

И в чьём лице, одушевленном или неодушевленном, она проявится, поди разберись. А свою я уже знаю. Разлюбезная баскервильская морда с саблевидными, не травоядными верхними клыками мне всецело подходит.

Вперёд!

Мистерия габитусов-фантомов остается недосягаемой и данная тайнопись не поддается расшифровке. Иногда я манифестирую поодаль вместе с ними, пытаясь что-нибудь рассмотреть и возможно, именно где-то там, в призрачном кортеже, обнаружить свою животину. Без Тома не видно не одного защитного слоя, только по своему состоянию здравия определяю рубеж силового поля. Заслон колоссальный, оградительную броню пробить нельзя, чужаки меня, как и прежде, не ощущают. Они совсем не чувствуют мой неотступный конвой.

Полнейшая диссоциация!

Непродолжительный эскорт экзотической, панцирной процессии всегда заканчивается ничем. Я нигде не выявила следов прибывания куцей пропажи. Надо приниматься за розыск в других зонах.

Обратно к машине тащу себя уже почти за шиворот, копотливо переступая, заплетая ногами и спотыкаясь на ровном месте от общего недомогания. У меня хныкают мениски и все хрящики. К голове без стона невозможно прикоснуться, каждая отдельная волосинка у основания саднит и жалуется моему мозгу. Пора прекращать разведывательные сопровождения с частым и тесным времяпрепровождением, пока не распалась на молекулы и атомы, экспериментируя на практической танатологии.

Профессиональные дозиметры не выявляют никаких отклонений радиации, даже малого превышения нормы, причём разного вида излучений. Залётная бордовая структура, имеющая несходную природу земельного кадастра, иные опции и помыслы, не спешит раскрывать свою подноготную.

Запрещено!

В первый же день возвращения, около двери своего жилища нашла стилет с бурыми потеками. Тот самый, с убийственной историей. На нём моя кровь. Это моя отплата, мое воздаяние. Окроплённый "подарок"-напоминание получила в довершение от Семена. Он знает где я живу. Они, наверно, все знали и мониторили каждый мой шаг. Как же я заблуждалась в надежности своей детально выверенной конспирации от лазутчиков, которая казалась грамотно изобретательной и умело разработанной.

Я отмыла кинжал, почистила переходящий вымпел первенства поножовщины и теперь всегда беру с собой, как раньше и только его: свой, особо чтимый фетиш, наделенный кровавым клеймом неродного родства.

Иногда захаживаю к Джону Сильверу. Его обкорнали, отстирали и надраили. Сразу и не признать вояку. Давно бы так. На голове остался небольшой панковский гребешок. Упрямая шерстка не поддается выравниванию. Тебя просто мало ласкали и гладили.

Бывший патлатый и вскомаченный, а ты хорош! Ты, оказывается, крепко сбитый, натренированный красавчик с умными, серыми глазами! Сброшенные и покинутые тобой многочисленные блошиные семейства будут тосковать по атлетическому культуристу с непослушным вихром.

Трехногий боец мне не рад ни в одном из миров. В бордо я принесла ему чистый коврик, еду с водой, теннисный мячик и нового динозавра. Не принял. Отогнал презрительным лаяньем.

— Стоп, нелюдь! Не смей приближаться! Забирай свои манатки со шмотками и проваливай в подземный Эреб.

На автозаправке все удивляются, отчего храбрый и любимый их парняга так меня недолюбливает. Вопрос: "Пойдешь жить ко мне?" — до сих пор висит в воздухе. Потому что Джон не пойдет.

Это ведь из-за Тома?

Права?

Права, права.

Из-за Тома, темного гроссмейстера. Я такая же мефистофельская фря, как он. Его давно нет со мной, но остался инверсионный след, его химиотрасса, которые я впитала словно губка. Бриз его латентных химтрейлов и поныне шлейфом змеится за мной. Я всё это приняла без выпрастывания и без гастролей к праотцам. Приняла и довольна крутящимся моментом турбины жизни.

А насчет непобедимого флибустьера…

На верховном ресепшене рассудят и разложат наши вольные и невольные прегрешения по своим многоступенчатым этажеркам.

Кого вознесут на антресоль, кого глубоко засунут под плинтус.

Все ждем "аз воздам".

На каждый второй день терракотового расцвета, в одно и тоже время, влезаю на ту самую крышу, где ранее видела Семена. Две стаи птиц всегда синхронно кружат надо мной, как тогда над ним. Долго стою на краю в вихревом потоке веера и не боюсь упасть. Стенки прозрачной, воздушной воронки не дают мне сделать шаг в пустоту. Я поднимаю руку, иногда держу в ней несколько неоновых трубочек, вроде маяка, светоча для потерянных, заблудших и заплутавших во мраке. Это стало для меня своеобразным, обязательным ритуалом.

Объяснить не могу, для чего я приняла эстафету, ведь в ответ ничего не происходит, нет никаких проявлений. Однако продолжаю с настырным постоянством осуществлять данную процедуру. В основном, в честь памяти о Павле. Поджарый мальчишка всегда был понятен мне, как никто другой. Я не хотела его смерти, правда не хотела. Взамен рекомендовала и предлагала бессмертной мэм в траурном саване себя. Она не взяла.

Здесь у Паши нет места погребения праха и надгробия.

В этом месте для меня он ещё жив.

Здесь я могу его окликнуть или аукнуть и он может отозваться на моё воззвание.

Наверно может. Так сужу и думаю. Мне так хочется думать.

Нет, не то! Я знаю на все двести: он где-то тут, рядом.

Теперь доподлинно уверена, что два мира всегда взаимодействовали между собой, дополняли друг друга, соприкасались и продолжают пересекаются, иногда правда не лучшим образом. Много наших привычных явлений оттуда, с той реальности, с той экосистемы и они открыли для меня новый смысл. Иногда к нам прорываются совсем непонятные вещи, которые заставляют людей удивляться и даже бояться.

В бордовый период, при переходе с голубого на синий цвет, часто ловлю слабый сигнал на телеприёмник со спутниковой круглой антенны и только по одному каналу. Транслируется что-то наподобие музыки, без изображения, мне кажется, что это или арфа или ксилофон. Изредка пробиваются разные голоса, разобрать речь невозможно. Вещание радиостанций не пеленгуется и молчит на всех частотах.

Естественно, я много фотографировала, но незримых для меня, новых аномалий и отклонений в объективе не зафиксировала. Возможно ничего такого здесь нет, а может нужно более высокое разрешение или все дело в светочувствительной матрице. Надо посоветоваться и переговорить со знающими людьми. Большая часть снимков получалась засвеченной. Четыре аппарата пришли в негодность и приказали долго жить после фотосессии габитусов. Позировать они отказались. Внутри камер что-то вспыхивало и плавилось, с видеосъемкой такая же история.

Основное понятие теории вероятности строится на событиях. Все они делятся на три категории: достоверные, невозможные или случайные. Со мной произошли невозможные вещи, которые согласно теории никогда не должны были произойти ни при каких условиях. И всё же, комбинаторика распорядилась по своему. И условия успешно состоялись и события случились с тесным моим сотрудничеством.

Какова моя роль в загадочных происшествиях? Главная или второстепенная?

Мое амплуа тоже ещё не определено.

Можно ли было предугадать, предотвратить и разорвать цепь всех обстоятельств, факторов, которые повлекли за собой необратимый процесс?

Наверное нет.

Слишком всё запутанно в лабиринте судеб и это не черновик, чтобы переписать его заново. Как прежде уже не будет. Ещё точно знаю, что несмотря на свою уникальность, бордовый мир губителен для живого человеческого духа. Здесь сепаратный кодекс, свои требования и предписания, свои каноны и особые заповеди. Непосредственно столкнувшись, я получила существенное, ощутимо-разрушительное, что безусловно повлияло на дальнейшую жизнь. У меня всегда была свобода выбора, но дилеммы никогда не существовало. Сразу сознательно выбрала именно этот путь и никто не знает его истинного предназначения.