Литмир - Электронная Библиотека

Александр Амзирес

Сказки Бесконечного Океана

Тем посвящается, кто любил,

И тем, кто ненавидел… тоже.

Белая ворона

«Быть может, хочешь ты историю услышать?

Могу тебе их уйму рассказать.

Куда спешить нам этой ночью лунной?

И до утра ещё так долго. Бесконечно долго.

Ты… слышала историю о вороне белой,

Что появилась в этом мире незадолго до тебя?

Это была ворона или ворон,

Со временем об этом затерялся след.

Да и неважно это для рассказа этого,

Ведь побывать в той шкуре мог любой однажды,

И до неё, и после, и.. в других мирах.. возможно.

Но буду я использовать привычное для нас обоих,

Традиционное – «она», к ней обращение.

Ты думаешь, затягиваю время я намеренно,

Чтобы отсрочить неизбежное твоё намеренье?

Что на ходу выдумываю я слова эти и строки,

Пытаясь уловить ту ниточку надежды?

Быть может, так и есть. Это вполне возможно, да.

И тем не менее, молчишь ты, и в глазах твоих,

Я вижу любопытства искорку, и предвкушение».

* * *

Не слышно было птиц в тиши лесного мрака,

Охотники ночные чаще молчаливы.

Лишь веток скрипы раздавались, тут и там,

И голос вновь нарушил паузу возникшую.

* * *

«Что ж, я продолжу о вороне.. белой.

Она с рождения была полна каким-то,

Непостижимым ей самой, стремлением,

Не обращать внимание на внешнее,

Стараясь углубляться в суть вещей.

Как видит небо тот, кто от рожденья слеп?

Какие видят сны, в морях своих, дельфины?

О чём грустят заброшенные поезда?

И отчего закаты и рассветы так красивы?

Вопросов множество летало в голове вороны,

Ответов пролетало чуть поменьше.

И с любопытством вглядываясь в звёзды,

Она пыталась разглядеть чужие лица.

Ещё она пыталась быть как все,

Летать как братья, щебетать как сёстры.

Я вижу, улыбаешься ты, при луне.

Да, верно. Щебетать вороны не умеют вовсе».

* * *

Оскалы хищников улыбкой назовёшь едва ли,

Вот и рассказчик сомневался в этом тоже.

Однако самого себя он убедить пытался,

Что солнца, долгожданный луч, увидит вскоре.

* * *

«Ворона белая с тоскою наблюдала,

Как суетлива жизнь в её вороньей стае.

Вот здесь урвать кусочек пожирнее!

Вон там блестящей побрякушки отхватить!

И вот прожить ещё вполне возможно,

Ещё один бессмысленный вороний день.

И что в итоге, вся воронья жизнь – вот.. это?

Для этого им светят солнце и луна?

И неужели в мир этот пришли они,

Лишь для того, чтобы кого-нибудь сожрать?

Вороне белой говорили, что глупа она,

Что настоящей сути жизни не понять ей.

Ей говорили, что в мучениях умрёт она,

Если в фантазиях своих погрязнет.

Ведь, чтобы выжить, ей нужна еда,

Чтобы остаться невредимой – стая.

А чтобы беззаботно песни петь,

От непроглядной ночи до утра,

Необходимо ей: и хитрость, и обман,

Своими лучшими друзьями сделать.

Наёбывать друг друга даже в мелочах,

И только так счастливой стать ей в мире этом.

В конце концов ворона есть ворона,

И своей сути ей не избежать в итоге».

* * *

Наполнил лёгкие древесный воздух терпкий,

Затем покинул, словно сигаретный дым.

* * *

«Вороньи доводы нашей вороне белой,

Казались убедительными лишь отчасти.

А уж когда затягивало небо чернотой,

И звёзды прорезали светом одеяло ночи,

Сомнения вороны белой уходили прочь,

Она хотела жить по-своему, а не иначе.

И показаться перед кем-то ей смешной,

Уже было не так и страшно и нелепо.

Не страшно было обрубать верёвки, жечь мосты,

Вся эта шелуха.. всё это было ей уже не важно.

Наивно попытавшись быть своей среди чужих,

Она утратила лишь часть души напрасно.

И вскоре выбрала она свой путь,

И без оглядки устремилась в небо.

И среди звёзд открылось, что не белая она,

И, впрочем, даже не ворона.. вовсе».

* * *

Смотрели на рассказчика бездонные глаза,

Что были чернотой сравнимы с бездной.

И наконец не выдержав молчания,

Девичьим голосом промолвили уста,

Багровые сияния на бледной коже.

* * *

«И в чём мораль истории, рассказанной тобой?

Кроме того, что время оттянуть пытался?

Вся моя суть чернее тёмной ночи,

И неужели полагал ты, что со мною справишься?

Прекрасно знаю я, что ждёшь рассвета ты,

В надежде вырваться из неизбежных лап судьбы.

Но навсегда останешься ты в мире этом,

Не ускользнуть тебе от темноты своей души».

* * *

В ответ рассказчик лишь пожал плечами,

Он безмятежности плоды вкусил уже.

Там, где штормили раньше и моря, и океаны,

Теперь лишь звёзды отражались на воде.

* * *

«Да, может быть сердца черны наши и правда,

И может даже, изначально созданы такими мы.

Но тот, кто принял истинную суть свою однажды,

Уже не сможет больше быть марионеткою судьбы.

*__*

***

Кот, который не верил в любовь

Прохладные потоки ветра проносились вдоль длинного, подземного зала метро, оповещая окружающих о том, что в тёмных проёмах существует своя жизнь. Эти частички воздуха содержали в себе всевозможные ароматы, которыми были наполнены слабо освещённые тоннели, уходящие вглубь земли. Время от времени эти, созданные человеком, бетонные артерии пропускали сквозь себя небольшие вагончики, наполненные людьми, словно сардинами в консервной банке.

В любящем анализировать всё и вся, мозге кота, почему-то сложилась именно такая аналогия, когда однажды он впервые увидел эти механизмы. Возможно на это повлияли небольшие, консервированные кусочки рыбы, наполнявшие в тот момент его желудок.

Он сидел на краю одной из деревянных лавочек, расположенных вдоль стены, и внимательно наблюдал за двуногими существами своими пронзительными, янтарными глазами.

– Ой, мам, смотри какой котя! – пискляво выкрикнуло маленькое существо, заставляя кота поморщиться. Он прекрасно понимал, что последует за этим возгласом, поэтому посмотрел на женщину, очевидно являющуюся матерью этого детёныша, и изобразил гримасу настолько злобную и отвратительную, насколько только был способен из себя выдавить.

– Алёша, иди сюда, не надо трогать кису, – взволнованно произнесла женщина, взяв сына за руку. – Она блохастая, – добавила она через мгновение, как будто для большей убедительности своих слов.

Мальчик что-то возмущённо бормотал, но рука матери непреклонно тащила его в сторону, увлекая вглубь платформы.

Задумка кота сработала. Он сразу сообразил, что воздействовать нужно именно на самку, а не на её детёныша. Довольный собой, кот продолжил своё наблюдение за людьми, сохраняя при этом дистанцию с ними.

В этот раз помещение станции было не слишком заполнено. Это была середина дня, люди не ехали на работу, и не спешили домой после неё, поэтому их было тут всего пару десятков. Ровно девятнадцать человек, если уж быть точным. По крайней мере именно столько насчитал кот.

Девятнадцать человек, спешащих по каким-то своим, несомненно очень важным для них, делам.

Кот фыркнул, его забавляла эта суета, которую так любили эти создания. Иногда он думал, что они создают её сами себе буквально на пустом месте, словно боясь оставить свой разум в бездействии, и постоянно загружая его всё новой и новой порцией каких-нибудь переживаний. Каких-нибудь, непременно, неотложных и очень важных дел. Таких же бессмысленных, как и табличка над урной, с просьбой не мусорить, вокруг которой, тем не менее, валялись горы огрызков и фантиков. «Венцу творения» трудно подобрать мусор за собой, даже если он соизволил выкинуть его в урну и промазал. «Эго» не позволило бы ему нагнуться за своим фантиком, упавшим мимо цели, и выкинуть его по человечески.

1
{"b":"801421","o":1}