– Туда стоило попасть, – продолжал Альвар, – чтобы хотя бы взглянуть на пластинки.

Он приподнимается, держась за подлокотник кресла, и достает плоский ящик с книжной полки. Кивком подзывает ее подойти ближе.

– Это из концертного зала в Стокгольме. Студия «Одеон».

Стеффи рассматривает выцветший, немного напоминающий тарелку конверт для пластинок. Отверстие посередине открывает взгляду имя Повела Рамеля, написанное витиеватым почерком.

Граммофонная пластинка того времени… Это кажется нереальным, и все же это происходит на самом деле.

– Я не мог удержаться, – продолжает Альвар и протягивает ей пластинку в футляре.

На ощупь бумага грубая. На мгновение Стеффи, кажется, чувствует воссоединение с прошлым, но тут на фоне свинга, исходящего из граммофона Альвара, раздается телефонный звонок. Из ее телефона играет мобильная версия «Задорного блюза».

Альвар вздрагивает, оглядывается по сторонам и смеется, завидев телефон у нее в руках.

– Джаз атакует.

Стеффи улыбается.

– Или блюз. А на самом деле семья. Скорее всего, папа хочет знать, где я нахожусь.

Альвар кивает, и она замечает, какие у него большие уши. Такое ощущение, будто он приобрел их в маскарадной лавке.

– Как-нибудь я расскажу тебе всю историю, если захочешь.

Наверное, существует какая-то общепринятая форма вежливого ответа для таких случаев, но Стеффи позабыла о ней и попросту ответила:

– ОК.

«Можно было и остаться», – думает она, заходя домой.

– АДМИРАЛ! – кричит Эдвин и поднимает палку с желтым флагом, продолжая свою игру.

Стеффи не отвечает, и брат марширует с поднятым флагом в сторону кухни и обратно.

Она снимает обувь. Могла бы сказать, что задержалась в школе, занимаясь музыкой, – отличная отговорка. Жаль, не пришло в голову раньше.

– Привет, Стеффита, – говорит папа и похлопывает ее по плечу, а мама просит помочь на кухне.

– Джулия тоже может это сделать, – отвечает Стеффи и в то же мгновение замечает еще одну пару туфель. Теперь уж точно не отвертеться.

– Фанни здесь, – поясняет мама.

Когда Фанни наведывается в гости, это все равно что две Джулии в одной комнате. А еще это как заезженная пластинка, потому что они неустанно болтают об одном и том же, когда подслушиваешь их разговоры под дверью. Они говорят, например, о том, какими идиотками могут быть некоторые девчонки, или как избавиться от нежелательных волос, или о симпатичных парнях из старших классов.

– Боже, я просто не выношу мальчиков из нашего класса. Они как дети, а мне нужен настоящий мужчина, – скажет Фанни, и Джулия тут же согласится:

– Мы, девочки, взрослеем быстрее …

Рассматривая свое лицо в зеркале, Джулия размышляет, стоит ли вколоть ботокс, чтобы устранить морщинку под глазом.

– Это все потому, что ты куришь, – упрекает ее Фанни.

И тут они обе начинают хихикать в манере, которую Стеффи просто терпеть не может. Даже подслушивая их, можно умереть со скуки.

И такой же бред Джулия заносит в свой дневник.

– Как дела в школе? – спрашивает папа.

В голове Стеффи проносятся образы: Карро и Санджа, вонючка и туалет, дорога домой, песня из ниоткуда и пожилой лысый мужчина в окне. Перед глазами пластинки на полке за клетчатым креслом.

– Нам сказали выбрать тему для работы над проектом.

Входит Эдвин. Он сменил флаг на золотую саблю.

– Гвардия! Дуэль! Что на обед?

– Кевин, Лео, Ханнес, – считает Санджа, не замечая Стеффи.

Стеффи сидит на скамейке подальше от других, повернувшись к ним спиной и сосредоточив внимание на своей майке. Побыть здесь одной – как глоток свежего воздуха.

– Кевин, Ханнес, Лео, – возражает Карро. – Ханнес стал намного симпатичнее, когда постригся, а от Лео постоянно несет потом.

– Это потому, что он качается.

– Это ничего не меняет.

– Но он ведь хорошо выглядит, да?

– Вот поэтому он третий. Ты что, его хочешь?

Санджа делает вид, что шлепает Карро полотенцем. Стеффи наблюдает за ними через настенное зеркало.

У нее в голове крутится «Послание от Фрея». Хит из семидесятых идеально описывает влечение Санджи к потному Лео. При этой мысли Стеффи улыбается.

Из Санджи и Карро получился бы неплохой дуэт. Санджа пропела бы первой: «Твой нос чересчур чувствителен», а Карро ответила бы: «Твой рот уж слишком язвителен». Затем они захихикают в стиле Венке Мюре[4] и продолжат трепаться дальше.

Стеффи не могла припомнить, о чем конкретно пела Венке, но наверняка о чем-то божественном.

– Постой-ка, – раздается голос рядом, и воздух становится густым. – Кажется, эта шлюшка смеется над нами.

Стеффи переводит все свое внимание на одежду и пытается сообразить, что еще осталось надеть.

Брюки на ней, телефон в кармане, а рядом на скамейке, к несчастью, лежат носки.

На последнем уроке Стеффи все еще чувствует, что ноги мокрые, несмотря на то что она выжала носки и даже подержала их три минуты под сушилкой для рук.

На полпути домой ноги замерзают до боли. Она останавливается, снимает носки, затягивает шнурки потуже и идет дальше в ботинках на босу ногу.

Проходя мимо дома престарелых, она замечает, что в комнате Альвара темно. Ставит плеер на паузу, но ничего не слышит. Музыка не звучит.

Ноги превращаются в глыбы льда. Пройдя еще несколько метров, Стеффи оборачивается и замечает, что свет все-таки зажегся, но она уже не может вернуться.

В том, что Кевин самый красивый из парней, нет сомнений. Это факт, и его невозможно отрицать.

Стеффи задумывается об этом. Да, надо признать, симпатичные парни и правда есть. Но у Кевина все же маленькие глаза и вечно опущенные уголки рта. Или она просто не способна видеть что-то хорошее в людях? Кое в чем Карро и ее свита все же правы – она не от мира сего.

Уже почти у дома Стеффи чувствует, что ботинки натерли ноги. Она задерживает дыхание, чтобы не застонать. Бывали времена и похуже. И это еще один повод разучить, как Венке Мюре делает вибрато.

Ноги красные в подъеме, а пальцы на ногах белые. Ступни покалывает. Стеффи надевает шерстяные носки, которые вытащила из комода, и кричит:

– Дома есть кто – нибудь?

Никто не отвечает, но, кажется, в комнате Джулии раздается какой-то шорох. Писк или вздох – звук вполне себе человеческий. Дверь приоткрыта. Стеффи заглядывает внутрь и видит Джулию, неподвижно лежащую на животе в постели. Внезапно Джулия протяжно всхлипывает, а затем порывисто выдыхает. Стеффи стоит с открытым ртом: старшая сестра плачет. Спина сотрясается от рыданий так, что к глазам невольно подступают слезы. Она хочет спросить, что случилось, но ведь это Джулия.

Стеффи икает, Джулия тут же поворачивается и смотрит ей прямо в глаза.

– Что ты здесь забыла? – шипит она.

– Я только…

– Какого черта ты смотришь? Вали отсюда и закрой дверь!

– Что… что такое…

Джулия садится в постели. Ее глаза красны от слез, злые и некрасивые.

– Вали, я сказала!

За ужином Джулия уже в норме. Она делано закатывает глаза, когда папа излагает свою теорию, связанную со словом «происхождение».

– Тут все завязано на «исхождении», – настаивает он, смеясь. – Я так часто произносил это слово и никогда не задумывался о его тайном значении, пока не записал на бумаге. Вот тогда-то на меня снизошло озарение. Это же логично!

– А что такое происхождение? – спрашивает Эдвин, и папа пускается в длинные объяснения.

По пути к цели он упоминает и Пеппи Длинныйчулок, и древние песни Сив Мамльмквист, от которой переходит к ее индийским предкам[5].

Стеффи ест рыбные котлетки и старается не смотреть на Джулию. Даже и не скажешь, что она плакала. Сестра трясет волосами и красит губы блеском. В глазах ни намека на слезы, даже тушь не размазана. Она снова готова обсуждать двадцатилетних парней с Фанни, и ее не устраивают прошлогодние туфли.