– Перестань меня лупить. У меня и так всё тело болит, ещё ты пытаешься превратить мою физиономию в пудинг, гоблинского приготовления.
Он засмеялся, но хриплым нерадостным смехом, и я понял, что Доррен за шуткой пытался скрыть стыд.
– Скажи спасибо, что луплю тебя я, а не наш берсерк. Он, кстати, пытался.
На холодном рассвете назначенного дня, мы добрались до долины и расположились на одном из холмов. Какой ужас! По всей долине двигались и перемещались полки. Войско гномов шло под предводительством родного брата Геррета, возглавляемое им в отсутствии военачальника. Гном тут же поскакал ему навстречу и принял командование. Лаурендиль поехал навстречу своему многочисленному войску. Доррен растерянно гляделся, но тут же увидел расположившийся на одном из ближайших холмов довольно многочисленный отряд людей, лучников и копейщиков. Это были отлучённые. Вот о какой помощи говорил он в день нашей встречи. Да, молодец наш Доррен, недооценивали мы его. Но не успел он повернуть коня, как его глаза расширились, и он глухо застонал. Из‑за дальних холмов показался отряд мечников. Люди ехали ровными рядами, молча, сплочённо. Чёрные кони, чёрные плащи, чёрные мечи из гномьего Аспида, железа, для которого не страшен никакой магический огонь, пропитанного ядом, от которого нет спасения. Раны, нанесённые аспидным мечом, не только не заживают, но и разрастаются. Впереди всех на вороном жеребце ехал высокий воин в чёрном плаще, отороченным ало‑золотым по подолу и рукавам. На плаще был выткан знак проклятых. По долине пронёсся слитный стон:
– Мартин, Мартин Даллен! Предводителя проклятых боялись не только простые смертные, верховные маги Белого совета, его панически боялись все бессмертные расы. Всё живое бежало перед ним. За спиной послышался сдавленный хрип. Лаурендиль, отдавший какие‑то приказания своим военачальникам и, успевший вернуться на наблюдательный пункт, стремительно зеленел и закатывал глаза. Но в обморок ему помешала грохнуться эльфийская выдержка и моя крепкая рука. Отряд проклятых остановился, но Мартин целенаправленно направил коня в нашу сторону. Остановившись буквально в десяти шагах от нас, он обвёл нас троих пронзительным взглядом смарагдово‑зелёных, угрюмо горящих глаз и досадливо дёрнул левым плечом. Когда наши взгляды на миг встретились, я вздрогнул, так ненавидяще безжалостен и холоден был этот ледяной взгляд смарагдовых глаз. Казалось, его глаза видят тебя насквозь, так пронзителен был этот странный жестокий взгляд. Глядя в эти зелёные глаза, казалось, что нигде в мире нет больше приюта, нет тепла и света, нет радости и счастья. Но вместе с тем хотелось смотреть в эти глаза, смотреть и смотреть, смотреть без конца.
Доррен без слов выехал вперёд, едва завидев чёрного всадника.
– Вот мы и встретились, отлучённый! – презрительно бросил Даллен, подняв забрало. – Триста лет мы не видались. Странно, что ты ещё жив, раб гоблинов. Я вижу, теперь ты взялся за ум, то есть стал прихвастнем этого… беловолосого выскочки. Да, не думал я, что ты так низко пал, что сможешь унизиться до мольбы о прощении и пощаде! И сколько же он заплатил тебе за услуги, раб?
Его низкий, хриплый голос чем‑то напоминал карканье ворона. Но что‑то в звуках этого голоса завораживало. Да и весь облик чёрного воина запоминался на всю жизнь тому, кто видел его хотя бы мельком.
Доррен побледнел и отшатнулся, словно от удара, но, быстро опомнившись, ответил:
– Ты прибыл сюда, чтобы поиздеваться, так знай, что твои слова уже давно никого не трогают, проклятый! Все давно знают им цену. Не велика она, если времена меняются, а ты по‑прежнему бродишь без приюта!
– Зачем я прибыл не твоя забота, а по поводу моих слов, отвечу, думаешь, меня боятся и ненавидят только за дела? Нет! Если бы мои слова были так безобидны, как ты думаешь, вы бы сейчас не тряслись при виде меня, как осиновые листы.
– А зачем ты пришёл сюда, почему решил нам помогать?
– Помогать вам? – Мартин презрительно сплюнул, – помогать вам, горстке жалких оборванцев с большой дороги, решивших поиграть в благородство, поизображать из себя славных воинов! А говорю с тобой я только потому, что решил поприветствовать тебя, жалкий прихвостень. Помнишь, небось, как умолял чёрных магов принять тебя, когда тебя выперли из Белого совета? А когда и ковен раскусил тебя, ты поступил на службу к этому, беловолосому, последнему из самого захудалого рода нелюдей, варрад, именующих себя сверхлюдьми, когда людьми они с роду не были, доблестные хвастуны, могущие только болтать о подвигах…
Я еле удержал своего скакуна, решившего вступиться за хозяина, ведь кони варрад, помимо умения летать обладают и способностью понимать человеческую речь. Я остался невозмутим. Я был наслышан о манерах людей, подобных Мартину, и знал, что Мартин достиг в этом искусстве наивысшего мастерства. Также я помнил, что не следует слишком бурно реагировать на столь изысканные изъявления дружеских чувств, ведь для Проклятых, тех, кого ненавидят и боятся живые и даже мёртвые, а тем более для их предводителя, которого сторонятся даже свои, подобные речи доставляют удовольствие, сравнимое разве что с наслаждением от своих чёрных деяний, и мне не хотелось лишать его практически единственного наслаждения в бесконечно долгой жизни, и без того полной страданиями, но отнюдь не из‑за альтруистических побуждений, я опасался за свою жизнь и жизнь моих друзей, ведь о непредсказуемом характере Мартина ходили легенды. Неразумно раздражать такого человека резким заявлением или тем паче выпадом. Доррен весь покрылся пунцовыми пятнами и тронул коня, но я поднял руку, останавливая его от опрометчивого шага. Но Мартин словно бы и не заметил реакции на свои слова и продолжал, обращаясь к Доррену:
– И ты искренно считаешь, что жалкая горстка людишек, которую ты к нему привёл, сможет отразить натиск сотен хорошо вооружённых воинов. Всё! Время магов и прочего сброда прошло, настаёт время смертных людей, новых верований и понятий. Вы не выстоите!
– Но ты тоже привёл своих людей, и как я понял, собираешься биться на нашей стороне, – как можно спокойнее сказал я, но Мартин не обратил на меня никакого внимания.
– Ты верно подметил: времена меняются и сдаётся мне уже изменились если добренькие миролюбивые эльфы выступают в одном войске с мэреинами, доблестные варрад сражаются на одной стороне с драугами, а гномы не против поддержки дзвергов. Воистину теперь мир перевернулся с ног на голову. Неужели смертные, ненавидящие магию и верующие в иных богов так опасны, что весь волшебный мир братается друг с другом без разбора, объединяясь против ужасного врага, у которого есть только боевое искусства. Вы, могучие маги трясётесь перед жалкими людишками с остренькими мечами и копьями, вы готовы якшаться с убийцами, злодеями, поругателями, лишь бы те помогли вам победить? А как вы наградите их за помощь? Сами прикончите или просто прогоните на все четыре стороны? А, отвечайте, доблестные воители и маги?.. молчите? А ведь сказать‑то вам нечего.
Мы все несколько опешили от такого заявления. Первым опомнился Торгрим и потрясённо воскликнул:
– Это ты и твои люди разорили мою деревню, это были проклятые, а не даны. Я вспомнил, что ты убил моего отца, а с моей матерью ты…
Мартин расхохотался.
– да, не тем ты мстил полжизни! А если бы я запоминал каждую деревню и каждое селение, в которых развлекался, то надолго бы меня не хватило!
– Есть в тебе хоть капля сострадания? – возмутился Доррен.
– Сострадание, стыд, совесть, добро, зло, свет, мрак – к чему все эти ненужные слова, которые придуманы для оправдания слабыми. Кто знает, что такое добро, свет, совесть, сострадание и прочая чепуха? Да, я ненавижу всех людей, эльфов и прочих. А за что мне их любить, если они меня отвергли?
– Ты сам выбрал свой путь.
«Неужели нельзя его просто прикончить сейчас, когда он утратил большую часть своей мощи! Сто с лишним лет он был моим палачом в чёрных застенках!» – донеслись до меня мысли эльфа, а неслышно подъехавший к нам Геррет, пробормотал: