Темнота правила старым портом, но свет огрызался и то тут, то там вырывал у нее куски: то полукруг асфальта, пересеченный линией никому не нужной уже разметки, то — ребристый бок контейнера с распластанным драконом, намалеванным поверх логотипа “BWT”, то конус воды, выхваченный береговым прожектором.
Той ночью Ясуо так и не смог уснуть.
Тесное помещение, которое он делил с пятью другими людьми, действовало ему на нервы. Соседи ворочались на своих матрасах, храпели, сопели, вздыхали, бормотали во сне, за стеной кто-то громко трахался. Отверстий, проделанных в стенах контейнера, не хватало, и воздух, застоявшийся, спертый, тяжелый от дыхания шестерых мужчин, с трудом проникал в легкие. Пролежав без сна почти два часа, Ясуо поднялся, пробрался к выходу, перешагивая через спящие тела, и по приваренной к наружной стене лестнице взобрался на крышу.
Отсюда, с высоты третьего яруса, Сумеречный сектор казался темным, плоским и совершенно пустым. Никакого сравнения с яркими огнями старого заунского порта и вечной сутолокой ионийского гетто, в которых прошла большая часть жизни Ясуо! Воспоминания отозвались неожиданно острой болью, он даже удивился — казалось бы, давно уже смирился с тем, что прежняя жизнь потеряна навсегда.
Но некоторые вещи, давно уже ставшие частью тебя, не так-то просто отпустить.
Ясуо с детства рос с мыслью, что проведет жизнь в служении своей Семье — как его отец, как дед, как дед его деда. Он с молоком матери впитал Кодекс, свод правил, по которому жили поколения его предков, и старался следовать ему, когда только мог. Он был старателен в обучении, храбр в бою, верен в дружбе, чист в любви и почтителен в служении, но он совершил ошибку, одну единственную ошибку, перечеркнувшую все, что он сделал правильно.
Он не смог умереть.
В самом начале своего изгнания, Ясуо раз за разом перебирал подробности того дня, когда вся его прежняя жизнь пошла прахом. Будто наркоман, знающий, что с каждой новой дозой причиняет все больше вреда своему организму, но неспособный отказаться от пагубной привычки, он проматывал в голове события, обдумывал свои действия, пытался понять, действительно ли он попустился своей честью, нарушив кодекс, но раз за разом приходил к одному и тому же выводу: преступления не было.
Ясуо был в группе, призванной обеспечивать безопасность одного из старейшин, Змея, и его женщины, Тэнг, на переговорах с «Зетой». Но зауниты, похоже, решили, что узкоглазые не стоят того, чтобы тратить на них время и слова, и куда проще будет занять спорную территорию силой. Когда на них напали, Ясуо сражался так хорошо, как мог, головорезы «Зеты» добрались до Змея не раньше, чем он рухнул на пол.
Позже Йи сказал, что Ясуо был мертв как минимум несколько минут, — погиб, как должно, смертью настоящего воина. А потом случилось чудо — злое, никому не нужное, жестокое чудо — вшитая в организм медицинская система смогла перезапуститься, заставила сердце снова забиться, легкие — задышать. Он не умер по дороге в госпиталь, он не умер в реанимации, не умер в постоперационной палате. Он пришел в себя.
И когда Ясуо открыл глаза, вместо открыток и цветов на прикроватной тумбочке его ждал ритуальный кинжал: он не справился со своим заданием — Змей был мертв, и Семья хотела, чтобы он совершил самоубийство.
Ясуо так до сих пор и не понял, почему он не сделал этого в тот же момент, как взял кинжал в руки. Поступи он так, все бы тогда и кончилось — быстро и совершенно правильно. Но Ясуо подумал о том, что уже погиб, а значит, его долг выполнен, и ему не обязательно убивать себя второй раз — и рука его дрогнула и пальцы разжались.
А потом был суд, и мастер Шен, оглашающий приговор, и презрение в глазах семьи, в глазах друзей, и только на одном лице он прочел понимание — Йи был единственным, кто не отвернулся от него в тот день.
Он был лишен фамилии, звания и имущества. Он был изгнан из Семьи без права возвращения: появление на подконтрольной Трем Семьям территории каралось немедленной смертью, а убивший предателя получил бы всеобщий почет за то, что совершил столь угодное богам дело. Ясуо ушел, имея при себе лишь то, что было на нем надето, да свой меч. Семья сделала все, чтобы заставить его обесчестить себя, ради спасения от голодной смерти свернув с пути воина: как Ясуо ни старался, он не мог найти достойную себя работу — ни одна крупная корпорация не соглашалась иметь с ним дело, будто кто-то выдал ему черный билет. Он даже не мог накопить денег, чтобы уехать из Агломерации и попробовать начать с начала, — где-нибудь на юге, в бесплодных шуримских приграничьях, где почти нет людей, а влияние корпораций не так ощутимо. Но теперь у него, кажется, появился шанс оставить все позади.
Он доверял Йи — единственному, кто был ему по-настоящему верен и кому был верен он сам, — но что-то в его предложении было не так. Связываться с Семью Нациями не хотелось, даже если придется иметь дело не с самой бандой, а лишь с некоторыми ее членами — между Семьями и Нациями лежали годы вражды. С другой стороны, Семья сама отказалась от Ясуо, перестала считать его своей частью, и он волен был работать с тем, с кем захочет. Да и если на то пошло, в составе Семи Наций было немало ионийцев, а это была достойная его работа, за которую обещали хорошо заплатить.
В конце концов, именно это и решило дело.
========== 15/09/25 Стринг ==========
15/09/25 Стринг
Светловолосая девушка помахала кому-то рукой и с разбегу бросилась в бассейн. Стройное, едва прикрытое купальником тело рухнуло в воду, подняв тучу брызг; радостный визг резанул по ушам, с легкостью перекрыв музыку. Фортуна поморщилась, но вовсе не от громкого звука: здесь, на десятой палубе, открытой морскому ветру, было довольно прохладно, и при каждом взгляде на людей, возящихся в воде, ее продирала дрожь. Фортуна вытянула руки перед собой, с каким-то болезненным интересом разглядывая пошедшую мурашками кожу. Все-таки стоило надеть что-то более закрытое — ее платье держалось на двух жалких бретельках, оставляя открытыми плечи и большую часть груди.
В конце концов, сегодня ей не нужно производить ни на кого впечатления.
Фортуна чуть повернула руку и бросила быстрый взгляд на часы. Опять опаздывает. Привычное недовольство вспыхнуло внутри, но это был не лучший момент для того, чтобы потакать раздражению. Бездна с ним, она готова подождать. Лишь бы не оказалось, что она прождала впустую. Лишь бы он смог достать то, что ей нужно.
Фортуна вытащила из сумочки пачку сигарет, чиркнула зажигалкой. Сквозь белесую завесу дыма вечеринка у бассейна казалась странным, едва ли не призрачным действом: вскрики и громкий смех, музыка, мерно ухающая из колонок, тела, двигающиеся в ритм у самого бортика, тела, набившиеся в воду, распяленные в веселье рты, на каждом лице искреннее счастье, почти экстатический восторг — все вместе это почему-то выглядело неестественным, ненастоящим. Хотя что, как не веселье, было нормальным состоянием этого корабля, огромного круизного лайнера, созданного исключительно для развлечений? Шестнадцать палуб, десять из которых — жилые и прогулочные, белоснежная скорлупа обшивки, тысяча с лишним душ на борту — настоящий корабль-праздник.
Корабль-призрак.
Хэрриера она заметила сразу, как только он появился. На фоне других пассажиров, блистающих драгоценностями и дорогими нарядами, его бесформенная толстовка и потертые джинсы сразу бросались в глаза. Тяжелые ботинки глухо ухали по полу. Фортуна небрежно махнула ему рукой, но не сделала ни единого шага навстречу, дожидаясь его у перилл.
— Принес? — вместо приветствия сказала она.
Хэрриер кивнул. Фортуна в который раз мысленно усмехнулась его паранойе: капюшон толстовки был надвинут едва ли не до самого носа. Как будто его вообще хоть кто-то тут сможет узнать.
— Давай сюда.
— Не так быстро, — Хэрриер помотал головой, глядя на ее протянутую руку. — Кое-что случилось в процессе. Это… скажется на цене.
