Полковник шел за инспектором мимо портовых лавочек. На площади его внимание привлекли громкие крики, доносившиеся с арены. Прохожий сказал ему что-то невразумительное по поводу петуха. Только тут полковник вспомнил, что на сегодня назначены первые тренировки. И прошел мимо почты. А минуту спустя он уже окунулся в беспокойную обстановку схватки. На арене стоял его петух – одинокий, беззащитный, с укутанными в тряпки шпорами и явно испуганный, судя по тому, как дрожали у него ноги. Противником был грустный петух пепельного цвета.

Полковник бесстрастно смотрел на петухов. Они яростно сцепились друг с другом, превращаясь временами в клубок из перьев, ног и шей, под восторженные крики зрителей. Отброшенный к барьеру пепельный петух кувыркался через голову и снова бросался в бой. Петух полковника не атаковал. Он отбивал все наскоки соперника и вновь оказывался на прежнем месте. Ноги у него больше не дрожали.

Герман перепрыгнул барьер, поднял петуха полковника и показал зрителям на трибунах. Раздались громкие крики, аплодисменты. Полковник подумал, что энтузиазм публики преувеличен. Все происходящее показалось ему фарсом, в котором сознательно, по доброй воле участвуют и петухи.

С немного презрительным любопытством он осмотрел круглую арену. Возбужденная толпа ринулась по уступам трибун вниз. Полковник разглядывал раскрасневшиеся, возбужденные, сияющие радостной надеждой лица. Это были новые люди. Новые люди в их городе. И тут, словно в каком-то озарении, он вспомнил и заново пережил мгновения, давно уже затерявшиеся на окраинах его памяти. Он перепрыгнул барьер, протиснулся сквозь толпу и встретился со спокойным взглядом Германа. Они смотрели друг на друга не мигая.

– Добрый день, полковник.

Полковник взял у него петуха. Тихо произнес: «Добрый день» и больше ничего не добавил, ощутив пальцами горячую дрожь птицы. Он подумал, что никогда еще не чувствовал в руках ничего более живого, чем этот петух.

– Вас не было дома, – виноватым тоном проговорил Герман.

Его прервал новый взрыв оваций. Полковник смутился. Оглушенный грохотом аплодисмен- тов, он снова, ни на кого не глядя, протиснулся сквозь толпу и с петухом под мышкой выбрался на улицу.

Весь город, а вернее, весь простой люд вышел посмотреть, куда это он направляется в окружении школьников. На углу площади гигантского роста негр, обмотав вокруг шеи змею, взобрался на стол и торговал какими-то шарлатанскими снадобьями. Толпа людей, возвращавшихся из порта, остановилась послушать его зазывания. Но при появлении полковника с петухом все повернулись к нему. Никогда еще дорога домой не была для полковника такой долгой.

Но он не жалел. Десять лет город жил в сонной дреме, время для него словно замерло. Но в эту пятницу – еще одну пятницу без письма – все пробудились. Полковник вспомнил другие времена: вот он, его жена и сынишка сидят, укрывшись под зонтом на спектакле, который шел, несмотря на ливень; вот партийные руководители, тщательно причесанные, в такт музыке обмахиваются веерами во дворе его дома. В ушах у полковника до боли явственно прогремела дробь барабана.

Он пересек улицу, параллельную реке и здесь тоже шумную, как во время выборов, о которых все уже давно позабыли. Люди наблюдали за разгрузкой цирка. Какая-то женщина из глубины своей лавки крикнула ему что-то про петуха. Но полковник был целиком погружен в себя и прислушивался к далеким, почти забытым голосам, все еще звучавшим в душе, как отголоски недавней овации на арене.

Дойдя до дома, он обернулся к детям.

– А теперь – все по домам! Не то возьму ремень.

Он запер дверь на засов и сразу прошел на кухню. Жена, тяжело дыша, вышла из спальни.

– Они унесли его без спросу! – закричала она. – Я говорила им, что петух не покинет нашего дома, покуда я жива.

Под ее громкие причитания полковник привязал петуха к столбу рядом с плитой и сменил воду в его миске.

– А они сказали, что перешагнут даже через наши трупы, потому что петух принадлежит не нам, а всему городу.

Только закончив с петухом, полковник вгляделся в расстроенное лицо жены и без удивления заметил, что оно не вызывает у него ни угрызений совести, ни жалости.

– Они поступили правильно, – устало сказал он. Затем, порывшись в карманах, с какой-то бездонной нежностью добавил: – Петух не продается.

Жена проводила его в спальню. Полковник выглядел вроде бы обычно и в то же время каким-то далеким, словно она видела его на экране. Он вынул из шкафа деньги, прибавил к ним те, что лежали у него в карманах, пересчитал и убрал в шкаф.

– Здесь двадцать девять песо, мы вернем их куму Сабасу, – сказал он. – Остальные уплатим, когда получим пенсию.

– А если не получим? – спросила жена.

– Получим.

– А вдруг?

– Тогда, значит, не уплатим.

Он нашел под кроватью новые ботинки. Вернулся к шкафу за картонной коробкой, вытер подметки тряпкой и положил ботинки в коробку – так, как они лежали, когда жена принесла их в воскресенье вечером.

– Ботинки вернем в магазин, – сказал полковник. – Это еще тридцать песо.

– Их не примут, – сказала жена.

– Должны принять, – возразил полковник. – Я надевал их всего два раза.

– Турки этого не понимают, – сказала жена.

– Должны понимать.

– А если они все равно не понимают?

– Им же хуже.

Спать они легли без ужина. Полковник подождал, пока жена кончит молиться, и погасил лампу. Но уснуть не мог. Он услышал колокола киноцензуры и почти сразу после этого – на самом деле три часа спустя – звуки комендантского часа. От холодного ночного воздуха дыхание жены вновь стало хриплым. Глаза у полковника все еще были открыты, когда она заговорила с ним, на этот раз спокойно, примирительно:

– Не спишь?

– Нет.

– Прошу тебя, подумай еще раз. Поговори завтра с кумом Сабасом.

– Он не вернется до понедельника.

– Тем лучше, – сказала жена, – у тебя в запасе три дня, чтобы передумать.

– Мне нечего передумывать, – сказал полковник.

Липкие октябрьские туманы сменились приятной свежестью. Декабрь заявлял о себе во весь голос, в том числе и криками выпи, которые слышались теперь в другое время. В два часа полковник еще не спал. И знал, что жена тоже лежит без сна. Он повернулся в гамаке.

– Не спишь? – снова спросила она.

– Нет.

Она немного помолчала и поворочалась в постели, устраиваясь поудобнее.

– Мы не можем себе этого позволить, – наконец сказала она. – Подумай только, что такое для нас эти четыреста песо.

– Недолго осталось ждать, пенсия должна вот-вот прийти, – сказал полковник.

– Я слышу об этом уже пятнадцать лет.

– Вот именно, – сказал полковник. – Поэтому теперь она не заставит себя ждать.

Жена умолкла. А когда заговорила вновь, полковнику показалось, что время остановилось.

– У меня такое чувство, что эти деньги никогда не придут.

– Придут.

– А если не придут? – Но полковник уже не слышал.

Первые крики петуха на мгновение разбудили его, после чего он опять погрузился в крепкий глубокий сон без сновидений. Когда он окончательно пробудился, солнце стояло высоко. Жена еще спала. Полковник методично, хотя и с двухчасовой задержкой, проделал все, чем обычно занимался по утрам, и стал ждать, когда она проснется, чтобы сесть завтракать.

Она появилась из спальни с неприступным видом. Пожелав друг другу доброго утра, они в молчании сели за стол. Полковник выпил чашку кофе с куском сыра и булочкой. Все утро он провел в портняжной мастерской. В час дня вернулся и застал жену среди бегоний – она занималась починкой одежды.

– Пора обедать, – сказал он.

– Обеда нет, – сказала она.

Он пожал плечами и отправился заделывать дырки в изгороди, через которые дети проникали в кухню. А когда вернулся в дом, стол был на- крыт.

За обедом полковник заметил, что жена с трудом сдерживает слезы. Это встревожило его. Он знал ее твердый от природы характер, ставший еще более твердым после сорока лет горестей и лишений. Даже смерть сына не выжала из нее ни слезинки.