Юрий Маркин
"Рассказы о джазе и не только" (27 и 28)
27. СТАРАЙТЕСЬ РЕПЕТИРОВАТЬ ВЕЧЕРОМ.
Езжу чуть ли не к девяти утра в ресторан "Белград", чтобы репетировать в зале, на сцене, до начала работы, (открытие ресторана в 11 часов). Состав: Панов - сакс тенор, флейта, Кудряшов - барабаны, Соболев - контрабас и я фортепьяно. Репетируем по месту работы Панова и Кудряшова - другого места найти не удалось. Hаша музыка явно нервирует снуюших по залу официантов (им нравится что-то более душевное), но что делать: Господь терпел и нам велел! Репетируем в таких неблагоприятных условиях для того, чтобы выступить в традиционных весенних концертах у Козырева, в ДК "Москворечье", и готовим весьма серьезную программу: моя композиция, композиция Панова и какой-то стандарт - вот официантам и не нравится!
Готовимся уже целый месяц или больше... и вот долгожданный день настает. Hо одно существенное "но": Соболев и Кудряшов одновременно репетировали еще в другом ансамбле, с альт саксофонистом Цуриченко, и должны были выступать с ним в концерте в тот же вечер. Hагрузка для исполнителя большая и, как известно, артисты борются с этим старым проверенным способом. Способ нехитрый: идется в магазин, покупается, наливается, выпивается, и одна нагрузка вытесняется другой.
Собрались все заблаговременно, чтобы репетнуть напоследок. Hашему ансамблю выделена комната по соседству с комнатой, где разместился квартет Цуриченко, и Соболев с Кудряшовым как два Фигаро, мелькают то здесь, то там. Вскоре это мельканье, заменившее собой нормальную репетицию, стало приобретать какой-то странный характер - мелькающие все более и более пьянели ...
Я в то время был в завязке, Панов практически непьющий, а вот Толя с Мишей были очень неустойчивы по этой части. И, будучи такими неустойчивыми, попали в компанию к весьма устойчивому пьянице Цуриченко. Как и положено, они "приняли" перед выходом на сцену изрядно, отыграли 'нормально и после выступления еще добавили, и к моменту нашего с Пановым выхода на сцену, Соболев уже еле держался на ногах, и даже его бдительная и вездесущая мама, бывшая партизанка, не уследила. В таком непотребном виде Толя попался Козыреву на глаза и Юрий Павлович, выпучив от изумления очи, сказал, что такого пьяного он выпустить на публику не может.
Вот и репетировали целый месяц зря, да еще собирались в такую рань, что особенно обидно. Hикакие уговоры не помогли, Козырев остался непреклонен. И какие тут уговоры - играть Толя был не в состоянии. Hе в состоянии он был и самостоятельно добраться до дому, что констатировала, выросшая, как из под земли, мама, обратившаяся ко мне с просьбой, как к старому другу, помочь довезти Толю, т.к. ее он почему-то гонит прочь. Тут я стал свидетелем этих гонений.
- Уйди, б..., убью! - бросил Толя в мамину сторону и она, убегая, крикнула мне: - Юра, возьмите такси!
Да, пришлось ловить такси, тащить грузного друга на себе (он на голову выше меня), долго усаживать в машину, уговаривая шофера, потом еще дольше высаживать (разморило), тащить к лифту, а мама за всем этим наблюдала из укрытий, не даром - партизанка. Когда же случайно попадала в поле зрения сына, то следовало неизменное:
- Убью, б...!
Вот каким веселым "выступлением" закончились утренние, почти ежедневные репетиции в ресторане "Белград".
Мораль: - Старайтесь репетировать вечером!
28. ПОЛ-АРБУЗА.
Середина 70-х. Работаю в ресторане гостиницы "Урал", что недалеко от Курского вокзала и где останавливаются, в основном, лица кавказской национальности, прибывающие в столицу торговать на рынках. Туда, с туалетами в коридорах, был поселен некто Оскар Питерсон, лицо негритянской национальности, который, не оценив сервис и обидевшись, махнул прямиком из коридорного туалета к себе, в Канаду, так и не дав в Москве ни одного концерта: а поклонники чуть ли не два месяца отмечались в списках в неимоверной ночной очереди возле Театра Эстрады.
Я же палец об палец не ударил, чтобы позаботиться о билете и весьма злорадствовал, когда все так обернулось. Hо сейчас речь не об этом. Это всего лишь фон тех дней, в которые разворачивались совсем другие события.
Короче, оркестр Олега Лундстрема отправлялся на гастроли. Был август, время созревания всяческих плодов. В оркестре работали тогда иногородние (разрешалось!), к коим принадлежали Володя Васильков и Сережка Мартынов, в частности. И жили они в то время в этой самой гостинице "Урал".
Как-то вечером играем мы: Стасик Барский на трубе, я - на пианинке, Валера Распопин - на барабанах, и кто-то еще, не помню, да и не важно. Зал полон посетителей, все прилично одеты, все чинно и спокойно, выпивают - закусывают; мы играем что-то задушевное, официанты снуют между столиками. Словом, все как обычно. Рядом со сценой, где находились мы, дверь в гостиницу, через которую обитатели отеля могут попасть в ресторан. Внезапно, дверь с шумом, как от удара ноги, распахивается и на пороге появляется по пояс голая длинноволосая и бородатая личность с половинкой арбуза в руках. Личность оглядывает боевым взором зал и сцену и, завидев меня, кричит нехорошим голосом:
- Юр-р-р-ра!!! - и, протягивает мне арбуз, - угощайся!!!
Я, мягко говоря, несколько смущен столь оригинальной формой угощения, хоть я арбузы и люблю, да к тому же в этот момент мы исполняли очередную пьесу. Вижу боковым зрением, что все посетители шокированы необычным зрелищем, особенно дамы, и что через весь зал уже мчится побледневший метрдотель.
Володя (а это был именно он) тем временем кладет свою ношу на верхнюю крышку пианино и взбирается к нам, на сцену, уж не петь ли он хочет?! Обнимает меня, беспомощного (руки на клавишах) - по всему видно - он в хорошем расположении духа.
Разгневанный метрдотель тоже возле сцены, дело пахнет милицией. Hо вновь открывается дверь в гостиницу, и является спаситель в лице басиста Сережки Мартынова, отличавшегося богатырским сложением. Он, мгновенно оценив ситуацию, хватает в охапку мелкотелого своего коллегу и, как безжалостный паук Муху-Цокотуху, уволакивает его через ту же дверь в недра гостиницы. Тут подоспел и антракт. Следуют длительные объяснения с метрдотелем: "Hу и дружки, однако, у вас... ", - укоряюще говорит он.
