Разумеется, я рассказала им далеко не все. Есть вещи, которые я так и не смогла заставить себя признать – о том, что происходит, когда твоя сестра садится в машину с незнакомцем и больше ее никто никогда не видит. Когда пропала сестра, я была совсем ребенком, поэтому еще долго убеждала себя, что, может быть, где-то там, в большом мире, она живет своей жизнью. Вместо того чтобы представлять себе все, что могло с ней случиться, как это делали другие, я рисовала в своем воображении возможные варианты ее жизни. В восемь лет я думала, что она, наверное, сбежала в Голливуд и стала кинозвездой. Я ездила на велике в наш крошечный городской видеомагазин и искала на обложках видеокассет лицо сестры. Или, к примеру, ее похитили пришельцы. А может, у нее амнезия, или она скрывается по программе защиты свидетелей, или же у нее тайный роман, нехороший бойфренд. Возлюбленный-вампир. Религиозная секта. Сова, бросающая нам в камин приглашения в какое-нибудь волшебное место. Я перебирала все возможные причины, по которым девушка может исчезнуть, не попрощавшись с сестрой. Не передать весточку родным. Не попытаться дать им знать, что где-то там, в другом месте, с ней все в порядке.
Вслух я бы ни за что не призналась, что двадцать лет спустя все еще позволяю себе верить в нечто подобное. Оберегаю себя от более мрачных вероятностей, строю нормальную жизнь в пустоте между мыслями о Мэгги. Именно это позволило мне окончить школу, поступить в колледж, выйти замуж. Жить обычной жизнью, притворяясь, что не дергаю постоянно за крюк у себя в груди, привязывающий меня навечно к тому моменту моей жизни, когда мне было восемь.
Существовала также и более мрачная правда. Если бы неизвестная номер четыре-пять-шесть-восемь оказалась моей сестрой, всем этим мечтам пришел бы конец. Это оборвало бы все жизни, которые я годами сочиняла для нее. Она бы действительно исчезла, так же, как давно уже исчезла для многих других людей.
Конечно, той неизвестной была не Мэгги. Это доказал анализ ДНК. Поскольку во время розысков преобладала версия, что Мэгги сама сбежала из дома, полиция не стала брать образцы ДНК у членов нашей семьи. Так что ДНК неизвестной сравнивали с мазком, который взяли у меня. Хотели установить родство. На то, чтобы получить результаты, ушло три дня, и мы записали финальную серию сезона, когда детектив Кайл Олсен, новичок, взявшийся за дело моей сестры, позвонил мне, чтобы сообщить результаты. Я так и не смогла послушать ту финальную серию, хотя прошло уже несколько месяцев, хотя подкаст стал одним из самых популярных за год. Даже несмотря на то, что надежда едва не уничтожила меня.
Не хочу слышать нотку облегчения, проскользнувшую в тот момент у меня в голосе. Часть меня совершенно очевидно благодарна за то, что тайна моей сестры до сих пор не раскрыта. Не хочу слышать то, что, вероятно, слышат другие: благодарность женщины, которой все еще позволено надеяться, что ее пропавшая сестра жива. Ведь, если честно, я больше не надеюсь, что она жива. Не думаю, что когда-либо снова увижу ее. Облегчение теплится лишь в той части меня, которая предпочитает представлять, как она живет где-то отдельно от меня, чтобы я все еще имела право ненавидеть ее за это.
Сейчас рано – только что пробило шесть утра, а я, до конца так и не протрезвев, еду в аэропорт. Вчера после церемонии вручения наград меня зачем-то понесло на вечеринку в баре отеля, а потом еще на одну – в баре неподалеку. Время поджимало, и я успела только заскочить в отель, снять мятое, пропахшее пролитой водкой платье Андреа и заказать такси в аэропорт.
Тяжелую награду беру на борт в ручной клади. Она заостренная, стеклянная, с гравировкой. Выглядит так, будто при определенных обстоятельствах ее можно использовать как холодное оружие. Ну, скажем, когда героиня фильма ужасов, красивая и стройная, вся в крови, во время финальной погони пронзает ею убийцу. Даже странно, как это мне разрешили пронести ее в салон самолета.
Конечно, у меня в квартире нет для нее места. Там недостаточно места даже для полок, чтобы расставить книги. Не то что моя прежняя квартира, где было три спальни, встроенные полки и винтажные витражи в чикагском стиле над дверью черного хода. Думаю, награда займет достойное место в офисе Лэйн – главы нашей продюсерской компании. Андреа дома она точно не нужна, ведь совсем скоро ее малышка начнет везде ползать.
Большую часть полета я сплю, несмотря на то что мужчина в соседнем кресле на полной громкости смотрит в ноутбуке фильм про супергероев и я даже слышу звуки каждого взрыва, вырывающиеся из его наушников. Как только мы приземляемся в Чикаго, вывожу телефон из авиарежима, и на экране выскакивает уведомление о голосовом сообщении. Эрик. Наверняка что-то о моей победе. Стоило мне сойти со сцены, как Лэйн, Андреа и все остальные члены нашей команды кинулись мне звонить, но Эрик всегда ложится рано, даже по выходным. Он из тех, кто спит в одежде для бега и встает на рассвете. А еще ему прекрасно удается образ сочувствующего бывшего. Он по-прежнему поддерживает меня, по-прежнему желает мне самого лучшего. Несмотря на все, что я сделала.
Я страшно устала, меня сильно мутит, поэтому вместо того, чтобы сесть на поезд Синей линии из аэропорта О’Хэр, беру такси. Считаю, что моя победа заработала мне как минимум еще одну поездку за счет продюсерской компании. В конце концов, это ведь история моей сестры принесла им известность.
Моя крошечная однокомнатная квартирка расположена в квартале Аптаун над хэдшопом[2] и напротив одного из лучших в городе вьетнамских ресторанов. Именно в такое место переезжаешь, когда уходишь от мужа, не взяв с собой ничего, кроме степени бакалавра английской литературы и обширного послужного списка в различных барах. Конечно, Эрик предлагал дать мне больше, потому что он исключительно порядочный человек. Но я не сочла возможным взять у него деньги, когда уходила, ведь за те пять лет, что мы прожили вместе, серьезная работа была только у него. С тех пор как мы расстались, я в основном работаю барменом в готическом клубе в Эвондейле по ночам, а днем продвигаю подкаст. «Лучший дебютный подкаст две тысячи восемнадцатого года», – думаю я, отпирая дверь в квартиру и забрасывая сумку – с наградой и прочими вещами – на диван из магазина подержанной мебели.
По правде говоря, квартира не так уж плоха. Просто никому пока не пришло в голову начать перестраивать старые здания в этом районе, представляя их «винтажными». Поэтому краска на стенах выглядит пожелтевшей и шероховатой, поскольку каждый из жильцов за прошедшие сто лет добавлял новый слой, а истоптанные деревянные полы, испещренные царапинами – следами неоднократной перестановки мебели, местами обесцветились из-за дождливых весен и периодически протекающих труб. Окна такие тяжелые, что я с трудом их поднимаю, а чтобы они не закрылись, приходится подставлять под раму чурбан. Батареи всю зиму трещали, шипели и грохотали, а теперь, летом, жарко и влажно. Но все это кажется мне более искренним, чем гранитные столешницы и элитный холодильник «Саб-Зиро» в старой квартире. А может быть, это я стала более искренней, чем была в безукоризненно отделанной трехкомнатной квартире, где жила с мужем. В этом заключается трагедия. Она заставляет тебя прекратить лгать по привычке.
В кармане вибрирует телефон. Иду в кухню, наклоняюсь над раковиной и пью воду прямо из-под крана, и к черту всякие там фильтры. Из-за похмелья и перелета чувствую себя выжатой, от обезвоживания болит все тело. Голова словно песком набита, и малейшее движение вызывает острую боль, курсирующую по всему черепу. Телефон выдает два уведомления, и, бросив взгляд на экран, вижу голосовое сообщение с неизвестного номера и смс от Андреа: Еду. Мелкая со мной.
Прохожу по комнате, падаю на диван вместе с сумкой и кладу на нее ноги. Близость к квартире Андреа – одно из несомненных преимуществ этого жилья. Она живет неподалеку в Андерсонвилле вместе со своей супругой Триш, дизайнером по интерьеру, которой моя квартира безумно понравилась, несмотря на то, что у меня нет денег на ремонт.
