Лицо у Рейбке стало цвета оконной замазки. Он принялся мерять шагами пространство комнаты, тяжело и сипло при этом дыша в попытке совладать с внезапно открывшимся приступом астмы (я помог его унять). В конце концов он выдавил, что, по его мнению, нам следует заявить об этом во всеуслышание. Небезынтересно было отметить, что за все время он ни разу не подверг рассказ сомнению: наши умы контролировали его полностью.

Однако, как выяснилось через час, «цхаттогуаны» все так же на порядок нас опережали. В «Юнайтед пресс» выступил с заявлением Жорж Рибо, и выставлял нас в нем как виновных в убийстве и манипуляции общественным доверием. Вот лишь часть этого заявления:

«..Месяц тому назад на меня вышел Винсент Джоберти, ассистент профессора Флейшмана из Берлинского университета. Он сообщил, что некая группа ученых решила создать Лигу Безопасности Мира, и предложил мне стать одним из ее членов. По прошествии времени я был представлен остальным участникам этой Лиги (перечисляются имена), а также двум непосредственным ее основателям, Вольфгангу Райху и Гилберту Остину, – ученым, обнаружившим местонахождение Кадата. Их открытие внушило им идею о “спасении” мира. Они решили, что весь мир надлежит объединить для борьбы с каким-то общим врагом. Этим “общим врагом” суждено было стать “Великим Старым” Кадата. Все мы вынуждены были присягнуть, что не отречемся от этой заведомо лживой версии ни при каких обстоятельствах. Райх и Остин считали, что убедить мир в правдивости их бредового вымысла способна только коллегия из авторитетных ученых. Как и все, я получил указание пройти внушение гипнозом, но отказался. В конце концов под страхом смерти я дал согласие на один-единственный сеанс. Сам обладая кое-какими навыками гипноза, я сумел ввести их в заблуждение, сделав вид, что стал их покорным волеисполнителем…»

Короче говоря, Рибо указывал, что события прошлой ночи представляют собой акт массового самоубийства, инспирированного в одностороннем порядке мной и Райхом. Цель этого акта – убедить мир, что ему угрожает смертельная опасность, исходящая от некоего врага. Своих сподвижников мы якобы заверили, что умрем вместе со всеми, а сокровенные наши мысли будут преданы огласке после нашей смерти.

Просто фантастика; но сквозило во всем этом дьявольское хитроумие. В такое невозможно было поверить; но в равной степени невозможно было поверить и в то, чтобы двадцать именитых ученых вдруг одновременно по доброй воле наложили на себя руки. Так что наша собственная трактовка происшедшего звучала бы теперь столь же надуманно и фантастично.

Исключая мою недавнюю победу над паразитами, этот момент можно было охарактеризовать как самый беспросветный. Еще вчера, казалось, все шло безупречно: по нашим расчетам, еще месяц – и можно было уже заявить о нашем плане во всеуслышание; к той поре мы бы уже представляли собой неодолимую силу. И вдруг провал – да еще какой! – а Рибо, став союзником (или жертвой) паразитов, обратил все наши наилучшим образом продуманные планы против нас самих. Что до того, как убедить мировое сообщество, то здесь паразиты были в куда более выигрышном положении, чем мы. У нас не имелось наглядных свидетельств, подтверждающих их существование, и уж они, бесспорно, позаботятся, чтобы мы не располагали таковыми и впредь. Если высказать сейчас миру свои соображения насчет цхаттогуан, Рибо в категоричной форме потребует конкретных доказательств, что все это не собственные наши домыслы. Получается, единственно, кто нам поверит, это Антикадатское общество!

Конец раздумьям положил Райх, сказав:

– Так сидеть и без толку ломать голову бесперспективное занятие. Мы шевелимся недопустимо медленно, и эти твари неизменно нас опережают. Необходима скорость.

– Ты что-то предлагаешь?

– Нужно встретиться с Флейшманом и братьями Грау и расспросить, как они чувствуют себя после их нападения. Если они так же истощены, как я четыре часа назад, то паразиты, не исключено, к этому времени окончательно их уничтожат.

Мы попытались связаться по телекрану с Берлином – бесполезно. Линия Диярбакыра была так перегружена звонками, и входящими и исходящими, что осуществить в таких условиях междугороднюю связь было вообще невозможно. Мы позвонили Рейбке и сказали, что нам срочно требуется ракетоплан для вылета в Берлин, причем об этом не должна знать ни одна живая душа. Рейбке, очевидно, успел уже ознакомиться с «исповедью» Рибо: в глазах у него читалась тревожная настороженность, и следующие десять минут ушли у нас на то, чтобы перезарядить ему мозг. Это была та еще работа: ум у Рейбке оказался таким вялым, что перезарядить его было не менее трудно, чем, скажем, заполнить ведро с продырявленным днищем. И все же сделать это нам удалось, сыграв на тщеславии и корыстолюбии этого человека. Мы особо подчеркнули, что его имя непременно будет впоследствии упоминаться как имя основного нашего союзника, да и возглавляемая им фирма едва ли останется при этом внакладе. Вместе с Рейбке мы придумали хитрую уловку, позволившую обвести вокруг пальца караулящих снаружи репортеров. Мы смонтировали видеозапись, где Райх разговаривал по телекрану, а я маячил у него за спиной. Райх якобы разгневанно кричал оператору, чтобы к нам никого не пропускали. Эту запись, условились мы, надо будет прокрутить примерно через полчаса после нашего отлета, чтобы на нее «случайно» нарвался кто-нибудь из репортеров.

Трюк сработал, на пути в Берлин мы сами лицезрели себя по бортовому телекрану ракеты. Клюнувший на эту обманку репортер мгновенно переписал ее себе на видеокассету, и через двадцать минут новость уже была пущена в эфир телестанцией Диярбакыра. Очевидно, несмотря на успокоительное заявление, сделанное Рейбке для прессы, относительно нашей предполагаемой участи витало множество слухов, так что эта эпизодическая в общем-то новость мгновенно разнеслась повсеместно. Как следствие, те немногие, кто узнал нас в Берлинском аэропорту, подумали, что ошибаются.

Перед домом Флейшмана нам не оставалось ничего иного, как себя раскрыть. Дом был взят репортерами в плотное кольцо, и пробраться внутрь нам ни за что бы не удалось. И вот здесь мы открыли, что телекинез обладает еще одним весьма полезным свойством. Нам удалось в каком-то смысле сделаться «невидимыми». Иначе говоря, мы обнаружили у себя способность перехватывать всякий импульс внимания, направленный в нашу сторону, и отражать его таким образом, что оно с нас попросту «соскальзывало». Так и не будучи фактически опознанными, мы сумели пробраться до самой входной двери и нажать кнопку звонка, прежде чем нас «рассекретили». Поднялся неописуемый гвалт. К счастью, в этот момент в селекторе послышался голос Флейшмана и дверь чуть приоткрылась. Мгновенье спустя мы уже были внутри помещения, а снаружи, тарабаня, что-то натужно вопили в почтовую щель репортеры.

Флейшман выглядел лучше, чем мы ожидали, но все равно было видно, что он явно изможден. Уже через пять минут нам стало известно, что у него ощущения были те же, что и у Райха: долгая ночь беспрерывных изматывающих атак и внезапное облегчение ровно в пять двадцать утра (учитывая двухчасовую разницу между Берлином и Диярбакыром). Рассказ Флейшмана весьма благотворно сказался на моем общем душевном самочувствии: по крайней мере, этой ночью я спас жизнь двум своим коллегам и уберег общее дело от окончательного провала.

Флейшман также смог нам рассказать о братьях Грау, которые в те часы находились у себя дома, в Потсдаме. Он успел созвониться с ними сегодня утром, прежде чем репортеры оккупировали линию полностью. Своим спасением братья были обязаны тому, что умели общаться посредством телепатии. Точно так же, как раньше они использовали для усиления телекинетических импульсов, так и теперь ночные атаки паразитов они отражали сообща. По мнению Флейшмана, их ощущения были аналогичны моим: паразиты, как и под меня, пытались «подкопаться» под их сущность. Позднее выяснилось, что братья, в противоположность мне, не «стопорились» на безысходной мысли о непрочности своего существования, а наоборот, помогали друг другу отвлечься от созерцания бездны. При «подкопе» крайнюю важность для паразитов представляет то, чтобы их жертва находилась наедине с собой.