Волна перемен, которая увела нас от господствующих в обществе институтов к нетрадиционным группам, совсем не нова. Это явление мы наблюдали во всех странах мира на разных этапах человеческой истории. Общественный интерес к так называемым культам (как желание вступить в них, так и просто увлечение этой темой) чаще наблюдается тогда, когда в обществе задаются экзистенциальные вопросы. Большинство альтернативных религиозных лидеров приходят к власти не ради эксплуатации своих учеников, а ради того, чтобы те успешно прошли через социальные и политические потрясения. Иисус из Назарета (наверное, вы знакомы с ним) явился в эпоху, которая считается самым тяжелым временем в истории Ближнего Востока (а это действительно о чем-то говорит). Жестокая, экспансионистская Римская империя[21] заставила людей искать проводника, который не принадлежал бы к традиционным институтам и мог бы их вдохновить и защитить. Полтора тысячелетия спустя, в бурные времена европейского Ренессанса, возникли десятки «культов» как противовес католической церкви. В Индии XVII века маргинальные группы образовались из-за социальных разногласий, возникших в результате перехода к сельскому хозяйству, а позже как протест против британского колониализма.
Неизменная популярность «культов» в США, в отличие от других развитых стран, связана с нашей разновидностью протестов. Как правило, в странах с самым высоким уровнем жизни самый низкий уровень религиозности. Но по сравнению с другими регионами[22], которые отличает высокий уровень образования и высокая продолжительность жизни, такими, как Япония и Скандинавия, население Штатов одновременно и высокоразвито и очень набожно (даже со всеми нашими «Никакими» и «Перемешанными»). Такое расхождение отчасти объясняется тем, что, в то время как граждане других развитых стран пользуются ассортиментом нисходящих благ, куда входят, например, всеобщее здравоохранение и всевозможные системы социальной защиты, в США подобное не практикуется. «Японцы и европейцы знают, что в трудную минуту правительство придет им на помощь», – пишет в «Сайколоджи Тудей» доктор Дэвид Ладден[23], психолог-лингвист из колледжа Гвиннетт в штате Джорджия. Но атмосфера невмешательства, царящая в Америке, вынуждает людей чувствовать себя абсолютно изолированно. Поколение за поколением это отсутствие институциональной поддержки подготавливает почву для роста альтернативных, иррационально настроенных групп.
Эта модель протестов также стала причиной роста сектантских движений в 1960—70-х годах, когда вследствие войны во Вьетнаме, борьбы за гражданские права и убийств братьев Кеннеди у американцев земля ушла из-под ног. Тогда духовные практики становились популярными, но открытое господство традиционного протестантизма шло на убыль, и поэтому возникали новые движения, призванные утолить этот культурный голод. Они включали в себя все: от христианских ответвлений «Евреи за Иисуса» и «Дети Бога», до восточных братств 3СO и буддизма «Шамбалы», от языческих групп («Завет богини» и «Церковь Афродиты») до научно-фантастических (сайентология и «Врата Рая»). Теперь некоторые ученые называют эту эпоху Четвертым Великим Пробуждением[24]. (Первые три эпохи представляли собой череду фанатичных движений евангелического возрождения, прокатившихся по северо-востоку Америки в 1700—1800-х годах.)
В отличие от более раннего протестантского евангелического возрождения, четвертую эпоху определяли искатели, обратившие свой взгляд на Восток и оккультные учения, а также вдохновившиеся на поиски личного просветления. Точно так же, как нынешние «последователи культов», эти страждущие были преимущественно молодыми, контркультурными, политически дивергентными фигурами, которые чувствовали подвох со стороны облеченных властью. Если вы подписаны на какое-нибудь астрологическое приложение или когда-либо посещали музыкальные фестивали, то есть вероятность, что в 1970-х могли столкнуться с каким-то «культом».
В конечном счете, потребность в идентичности, цели и чувстве солидарности существовала очень давно, и культовые группы всегда возникали во время культурной неопределенности, когда эти потребности оставались абсолютно неудовлетворенными.
Новое и важное здесь то, что в эпоху господства Интернета, когда гуру может быть безбожником, входной барьер опущен до плинтуса, когда людям, придерживающимся альтернативных верований, найти друг друга легче, чем когда-либо раньше, светские культы, от фитнес-студий с одержимыми коучами до стартапов, которые подменяют «корпоративную культуру» собственным «культом», растут как грибы после дождя. К счастью или к несчастью, но сегодня существует культ для всех.
IV.
Два года назад, когда я решила оставить престижную (хотя и в чем-то похожую на секту) театральную программу моего университета ради лингвистической специальности и обсуждала это решение в разговоре с матерью, она сказала мне, что моя перемена убеждений не стала неожиданностью для нее, потому что она всегда знала, что я в принципе «не приемлю культы». Я предпочла воспринять эти слова как комплимент, т. к. определенно не хотела бы, чтобы меня охарактеризовали в противоположном ключе, но все же не могла расценивать их как похвалу. Так случилось, потому что культы с темным началом овеяны ореолом таинственности, они содержат аспект нетрадиционности, мистицизма, интимности. В этом смысле слово «культ» включает практически полный ассортимент смыслов, которые нам обычно требуются.
Это слово не всегда имело зловещий оттенок. Самая ранняя версия термина «культ» встречается в источниках XVII века, и тогда она звучала куда более невинно. В те времена это просто означало «возвращение долга божеству» или жертвоприношение для задабривания богов. Слова «культура» и «возделывание», происходящие от одного и того же латинского глагола cultus, морфологически близки слову «культ».
В значении, близком к современному, термин стал употребляться в начале XIX века, во время религиозного переполоха в Соединенных Штатах. Американские колонии, практиковавшие свободу исповедания новых религий, приобрели репутацию безопасного убежища, где эксцентричные верующие могли чудить сколько душе угодно. Эта духовная свобода распахнула двери и для спасающихся бегством представителей альтернативных социальных и политических групп. В середине 1800-х годов сформировались и распались более сотни небольших идеологических объединений. Когда в 1830-х французский политолог Алексис де Токвиль посетил США, он не переставал удивляться тому, что «американцы всех возрастов, всех состояний и всех наклонностей постоянно организовывали различные ассоциации»[25]. К «культам» того времени[26] можно отнести такие группы, как «Коммуна Онейда», лагерь полиаморных коммунистов в северной части штата Нью-Йорк (забавно звучит), Общество Гармонии, эгалитарное сообщество любителей науки в Индиане (как мило) и (мой любимый) недолговечный культ веганского земледелия в Массачусетсе под названием «Фруктовые земли», который был основан философом Амосом Бронсоном Олкоттом, аболиционистом, борцом за права женщин и отцом автора романа «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Тогда «культ» просто служил своего рода церковной классификацией, наряду с «религией» и «сектой». Слово обозначало что-то новое или неортодоксальное, но не обязательно гнусное.
Термин начал приобретать мрачную репутацию ближе к началу Четвертого Великого Пробуждения. Именно тогда появление большого числа нонконформистских духовных групп напугало консерваторов старой школы и христиан. Вскоре «культы» стали ассоциироваться с шарлатанами, жуликами и еретически настроенными фриками. Но они по-прежнему не считались серьезной угрозой обществу или криминогенным фактором. Только после убийств, совершенных «семьей» Мэнсона в 1969 году, за которыми последовало массовое самоубийство в Джонстауне в 1978-м (мы расследуем его во второй части книги) слово «культ» наконец-то стало символом страха.
