Отсутствие знаний о переменах, политических и экономических, что постоянно имело место вдоль аморфных границ расселения народов Восточной Европы, характерно и для нашего времени. Однако через определенные интервалы времени славянские приграничные земли, что отделяют Запад от Востока, становились ареной настолько бурных политических потрясений, что их последствия потрясали сами основы существования европейской цивилизации.
Великое татарское нашествие, которое в XIII столетии выплеснулось из Азии и распространилось через степи Южной России вплоть до Центральной Европы, было событием такого размаха, что его отзвуки дошли до самых отдаленных европейских государств. Прибытие спасавшихся от татар племен куманов (половцев), черных булгар и других народов диких степей ко двору короля Венгрии Белы IV (позже, в 1241 г., совершенно разгромленного монголо-татарами) сначала ввергло всех в состояние ужаса перед лицом новых захватчиков. Из рассказов тех беженцев христианские правители Европы с тревогой узнали о той судьбе, что за короткое время, всего за несколько месяцев (зимой 1237/38 г.), постигла самые сильные княжества Северо-Восточной Руси. Позже, в 1239–1240 гг., была разгромлена Южная Русь с Киевом. Даже поляки, чье воинственное государство служило своего рода бастионом[3], отделявшим «варваров» древней степной Скифии от народов Европы, были вынуждены принять условия захватчиков: им пришлось уплатить унизительную дань.
Теперь европейские державы увидели у границ собственных империй намного более страшного врага, чем «неверные» сарацины, против которых они привыкли подниматься на священные Крестовые походы. Попрощавшись с мечтой спасти «гроб Господень», император Священной Римской империи Фридрих II Гогентауфен приложил все силы и влияние для создания союза европейских князей против татаро-монголов. Римский понтифик, опасаясь за судьбу христианской религии, дал свое благословение на начало священной войны. Французский король Людовик IX Святой лично готовил поход против «варваров».
«Вся цивилизованная Европа была охвачена беспокойством и мрачными предчувствиями. Татар представляли монстрами, пожирающими человеческую плоть. […]
Даже самые рассудительные верили, что вот-вот придет конец света. Народы Гога и Магога, подвластные Антихристу, вот-вот должны были уничтожить вселенную»[4]. Неожиданно, будто сговорившись или получив команду свыше, разбросанные по обширным территориям орды всадников вновь повернули на восток, а затем наконец стали обустраиваться в плодородных степях у берегов Волги. В этом необъяснимом шаге, таком же таинственном, как и внезапное появление этих народов из глубин Азии, авторы хроник того времени видели перст Божественного провидения. Карающий гнев Божий прошел стороной явно не без помощи служителей церкви и христианских святых.
И все же полному господству татар не суждено было продлиться более столетия[5]. Как это обычно происходит с деспотиями на Востоке, они сами несли внутри себя семена собственного разрушения. Первыми всходами этих семян стало восстание ногайских племен против правителей Золотой Орды, а затем и исчезновение грубой иерархической системы, построенной татарскими правителями, при которой они осуществляли контроль над «старыми» народами, населявшими степи. Последние стали вновь отвоевывать свою самостоятельность. Группы беженцев из Скифии, хазары, куманы (половцы) и «козаки» стали покидать дельты крупных рек, таких как Дон и Днепр, где они прежде нашли себе убежище. Теперь же они седлали украденных у татар лошадей и возвращались в места своего традиционного проживания. Царившее повсюду ужасающее опустошение характеризовало установившийся «татарский мир». О том, как полностью истреблялись целые племена и места их поселения со всеми обитателями, которым довелось попасть под ураганные удары татарской конницы, свидетельствуют монастырские хроники, составленные прежними поколениями. Описывается, как путешественники (например, Рубрук в 1253–1255 гг. по пути в столицу Монгольского государства Каракорум) проехали «более трехсот лиг» (следовательно, порядка 1500 км) через обширную территорию, усеянную белеющими костями, что были «единственными признаками, напоминавшими о том, что когда-то в этих степях жили люди».
Войны татарских правителей с восставшими ногайцами, а позже – их борьба против русских дали возможность жалким остаткам древних хозяев Скифии вспомнить о том, что когда-то они владели этими дикими пустынными степными равнинами. Поскольку эти рассеянные на больших территориях племена превратились в самых искусных воинов пустыни, то и русские, и татары время от времени заключали с ними союз, чтобы с помощью этих плохо вооруженных всадников разрешить собственные противоречия. Но собранные в военные лагеря или «слободы» в моменты, когда они не вели кочевой образ жизни, эти «вооруженные банды» включали в себя беглецов и преступников, невзирая на их происхождение, и являлись постоянной угрозой для приграничных территорий своих более цивилизованных соседей. Они пиратствовали на больших реках, с одинаковой яростью нападали на караваны русских и татарских купцов, не делая для себя никаких различий в том, кого атаковать. В довольно рискованном существовании таких разбойников мы можем отследить первые признаки пограничной «цивилизации» казаков[6].
Тот ряд противоречивых предпосылок, что привели к зарождению казачьего народа, вовсе не обусловлен историческими событиями в России. Сейчас считается, что под влиянием географических и климатических условий, сложившихся в степи, произошел перелом в сознании и характере людей и племен (зачастую абсолютно чуждого происхождения), которые постепенно заселили древние земли Скифии. Это и было основным фактором зарождения данного народа. Кровное родство и близость взаимоотношений, по-видимому, играют здесь менее значительную роль, чем тот набор условий, при которых стала развиваться типичная казачья цивилизация.
Русское слово «казак», от которого произошел и английский термин «Cossack», все еще переводится с некоторых наречий степных народностей как «наездник», «свободный, вольный человек», «путешественник, бродяга» или «разбойник». По вполне естественным причинам и ассоциациям данный термин в разные времена применялся для обозначения кочевых племен степей. Однако зачастую предпринимаемые попытки напрямую увязать названия данных племен со знаменитыми казаками современной России основаны на довольно искусственных исторических аналогиях. В современном мире уже существуют примеры, когда по ошибке межплеменные отношения пытаются связать с чистой номенклатурой. Неподалеку от Тифлиса, на границе с Арменией, автор посетил территорию, населенную потомками татар, которые до сих пор называют себя «казаками». Свидетельство мастерства этой народности в ткацком деле можно обнаружить на любом базаре, где продают их превосходно сотканные ковры, которые носят то же название, что и данная народность. Однако понятно, что ни с точки зрения истории, ни этнографии эти представители кочевых народов не имеют никакого отношения к казакам нынешней России.
В знаменитом произведении Кларка «Путешествие по Украине» развивается остроумная теория о существовании страны под названием «Казакия», упомянутой еще императором Константином Багрянородным, земли, откуда произошли современные русские «племена», получившие общее название «казаков» или «козаков». Однако относительная незначительность этих народов привела к тому, что они затерялись на фоне своих могучих соседей, чья история дошла до наших дней, что является одним из самых сильных контраргументов против такой версии. Более того, как мы уже указывали, в анналах степных народов сохранилось не одно упоминание данного названия, которое время от времени приобретало важное значение.
Вплоть до второй половины XV столетия, когда наступил отлив нашествия татар, которые в течение почти двух столетий удерживали за собой богатейшие земли великой Русской равнины, люди не рисковали селиться в богатых черноземом степях. В течение этого долгого периода порабощенный русский народ был лишен своего богатейшего наследства[7].
