Человек, памятливый на оскорбления, большую часть времени находится в состоянии хронического оскорбления, так как его мышление в любой момент само, автоматически, по памяти воспроизводит эмоциогенную ситуацию. Это мышление стимулируется незаметными для обыкновенного восприятия намеками на прошлые оскорбления. А раз это так, то мы будем правы, утверждая: он болен потому, что мыслит патогенно. Запомним, патогенное мышление порождает патологию.

Наше мышление может способствовать оздоровлению, если снимает эмоциональный стресс. Это не значит, что саногенно мыслящий человек не оскорбляется и не обижается вовсе. Он отличается от патогенно мыслящего тем, что у него оскорбление или обида переживаются минуту-две, пока осмысливается ситуация, после чего он возвращается в состояние равновесия, не входя в эмоциональный стресс. Такое мышление уместно назвать саногенным, оздоравливающим.

Саногенное мышление, как мы увидим позже, дает не временное облегчение, а постоянную и иногда даже абсолютную защиту. Человек, который может саногенно размыслить свое оскорбление, стыд или обиду, имеет устойчивую защиту от оскорблений или обид, которые не будут создавать хронический стресс.

Мы лучше поймем наш предмет, если будем думать о мышлении как о некоторой функции нашего ума, задачей которого является информационное обеспечение выживания человека. Рассмотрим эти функции.

Внешняя функция

Мышление может быть направлено на достижение какой- либо внешней цели, например: открыть замок, ключ от которого потерян; или выбрать кратчайший путь к достижению пункта назначения; или повысить плодородие почвы для выращивания картофеля. В этом случае мы можем говорить об эффективности или неэффективности мышления в выполнении своей ориентировочной функции в жизни. Главной функцией мышления, обращенного вовне, является информационное обслуживание социального, профессионального и бытового поведения.

Внутренняя функция

Но мышление имеет не только внешние, но и внутренние цели. По меньшей мере таких целей две: первая – предупреждение страдания или избавление от него; вторая – повышение радости и удовольствия от жизни. Первую функцию мы назовем защитной, вторую – гедонистической. Они могут проявляться одновременно, но мы для удобства посмотрим на них порознь.

В жизни чередой проходят радости и страдания. Если у меня что-то болит, к примеру, заноза в пальце, то я хочу ее вынуть и избавиться от боли. Кроме этого, я должен приобрести опыт. Для этого я должен сделать выводы из своих ошибок, например, из неправильного поведения – неосторожного обращения с шероховатой доской. Страдание в нашем примере вызвано неправильным, то есть неосторожным поведением, а устранение его – саногенным поведением по извлечению занозы. В данном случае смысл этих поведений очевиден, так как их цели нами ясно осознаются.

А если страдание вызвано патогенным поведением ума? Здесь не все очевидно. Чтобы понять, как мышление порождает и устраняет страдания, надо уметь выявлять, различать в поведении ума те звенья, которые нами не осознаются. Возьмем обыденный и простой пример.

Мой ребенок ведет себя плохо, я ребенка наказываю, он обижается. Жена сердится, я чувствую вину. Каждое звено этой цепи поведения произвольно и осознается. Только последнее звено – переживание вины – происходит непроизвольно. Вина возникает без спроса и действует сама по себе, вопреки моей воле. Это так именно потому, что я не осознаю умственных автоматизмов, порождающих вину.

При ожоге я отдергиваю руку, то есть во мне автоматически включается внешнее поведение избавления. Страдание, именуемое виной, весьма болезненно, и я, естественно, хочу от него избавиться. Боль вины самопроизвольно включает защиту. Но на этот раз эта защита – не инструментальное, а умственное поведение, защитное мышление, имеющее целью уменьшить мою боль от вины. Это сложнее простого одергивания руки при ожоге.

В защитном мышлении выбираются умственные ходы, оправдывающие мой поступок приемлемыми и привычными для нашего времени воспитательными мотивами: «Ребенок провинился и должен быть наказан. Иначе нельзя. Если за это не наказывать, то будет еще хуже. Дурные наклонности закрепятся в ребенке и перерастут в порочную черту его личности. Это испортит его судьбу. Следовательно, наказание пойдет ему на пользу. Это неприятно, но я – родитель, и, в конце концов, я из него приличного человека сделаю. Если я его не накажу, я отступлю от выполнения неприятного долга».

Очевидно, что целью этих мыслей является устранение страдания вины. Эти мысли включаются в уме автоматически, так же, как при ожоге я отдергиваю руку. Мое положение неожиданно облегчается с момента, как я начинаю думать категориями справедливости, воспитания и долга родителя, которые я беру из общественного сознания, где они наготове «плавают» в виде готовых стереотипов обыденной мудрости. «Если порок не наказывать, то он разрастется и испортит характер ребенка». Обращаю внимание на то, что рассматриваемое мышление не является познанием. Оно направлено не на получение знания, а на то, чтобы хотя бы временно уменьшить страдание. Подобные мысли временно облегчают чувство вины. Такие понятия, как справедливость, долг, имеют огромный потенциал облегчения страдания от вины. С XVIII века – с того времени, когда люди стали мыслить категориями справедливости, равенства, братства, – появилось эффективное средство ослабления вины и, соответственно, пропорционально возросла жестокость и беспощадность обыденной жизни. Продолжим обсуждение.

В приведенном примере я мыслю патогенно, используя принципы долга и справедливости для оправдания своей жестокости и снижения чувства вины. Однако этот эффект временный, и чувство вины не может быть полностью устранено сознанием долга и справедливости. Вина возвращается снова. У меня нет возможности эффективно управлять виной, так как я мыслю патогенно и важнейшая часть поведения ума, порождающего вину, остается вне сознания и действует автоматически. При данных обстоятельствах я обречен быть виноватым.

Саногенное мышление позволяет человеку осознать всю последовательность актов мышления, вызывающего чувство вины, и тем самым делает возможным устранение автоматизма. Это делает возможным управление этой эмоцией. Для иллюстрации того, как происходит саногенное мышление, ответим на вопрос: «Какое звено в приведенной выше цепи поведений остается за порогом сознания и что следовало бы осознать?»

Рассмотрим более внимательно этот пример. Прошу извинить меня за мелочное описание того, что происходит в подсознании.

Итак, я увидел, что ребенок ведет себя не так, как следует. Далее мой ум, включившись, непроизвольно совершает свою работу. Он актуализирует модель подобающего поведения, сравнивает наблюдаемое поведение ребенка с тем, как воспитанный ребенок должен бы себя вести в подобных ситуациях.

В результате сличения обнаруживается рассогласование должного с реальностью (а организм особо чувствителен к рассогласованию нервных моделей), оценивается степень этой рассогласованности. Результат оценки стимулирует эмоцию гнева.

Гнев, в свою очередь, включает свои программы поведения (инструментальные и физиологические), и с этого момента резко поднимается уровень моей родительской агрессивности. Возникает установка нападать, ведущая к поиску жертвы и синтезу исполнительной программы агрессивного поведения, то есть создается намерение наказывать. Это, в свою очередь, включает ориентировку, и определяется тот, кто должен быть наказан. Происходит выбор вида наказания с учетом возраста виновного и класса проступка, и все это завершается тем, что я сознательно выполняю родительский долг. Я наказываю своего ребенка и тем утоляю свой гнев.

Казалось бы, цикл завершен и восстановил свое благополучие. Это было бы так, если бы я был членом стада бабуинов. Но я живу в обществе людей, в семье. Наказанный ребенок обижается, да вдобавок я еще вижу укоризненный взгляд жены, которая тоже обижается за ребенка. К этому следует добавить еще и то, что мое самосознание оценивает завершающий акт моего поведения как неподобающий, так как я причинил страдание любимому человеку, и из глубин моего бессознательного всплывает чувство вины.