– Любопытный взгляд. Никогда об этом не думала.

– Воланд не русский фамилия, – сообразил Свен.

– Булгаков страдал от давления сталинского режима. Американский посол Бутланд уговаривал его уехать в США и олицетворял для писателя могущество и свободу. В его резиденции в Спасопесковском переулке устраивались костюмированные балы, куда звали Булгакова. Один из балов стал прообразом бала Сатаны в этом романе.

– Булгако`в писал, что Америка есть дьявол? – Свен пытался пригнать одну деталь к другой.

– В каком-то смысле Бутланд действительно искуситель, – терпеливо ответила Юлия Измайловна. – Главные герои романа Мастер и Маргарита любят друг друга, и Мефистофель-Воланд забирает их к себе, наградив вечным покоем.

– Дьявол не имеет взять люди в вечный покой. Дьявол имеет взять только в ад! Этот роман сделать дьявол хороший, – покачал головой Свен.

– Потрясающе! – всплеснула руками Юлия Измайловна. – Лотман писал, что национальная культура осознаёт себя, глядясь на себя в зеркало другой культуры. Свен, вы показали пальцем на то, чего мы не хотим замечать.

– Так сегодня ж с утра день дебила, – хихикнула Вика.

– Мои ученики считают Воланда положительным героем. Ведь нам долго было всё равно, кто герой, лишь бы он был против коммунистов. Даже наш патриотизм обозначается Вечным огнём, а огонь, вырывающийся из-под земли, это же ад. И должен вызывать вопросы хотя бы у церкви.

– Господи помилуй, – поучаствовала мать в светской беседе и на всякий случай перекрестилась.

Горяев опоздал на сорок пять минут. Вошёл, свалил матери на руки огромный букет роз и торт величиной с деревенскую подушку. Улыбнулся, как хозяин прислуге, и буркнул:

– Где руки помыть?

Мать обомлела, засуетилась, уронила букет, запричитала, а когда спровадила гостя в ванную, прошептала со священным ужасом:

– Я ж его в телевизоре видела!

Вале было неприятно, что Виктор кивком поставил мать вровень с горничной на правительственной даче. Но мать сияла, ей было сложно общаться с иностранным красавцем, а здесь – свой, родной, понятный, хозяин, начальник, барин, «поди на конюшню, вели, чтобы тебе выдали плетей!». Она ведь и за глаза окрестила его «сам».

Свен сдержанно улыбался, Юлия Измайловна приумолкла, Вика азартно ждала поединка ухажёров, а Шарик носился волчком, потеряв новый наглаженный бант. Виктор появился в комнате, наполнил рюмки и жестом отца, вернувшегося в семейство, объявил:

– За трёх очаровательных хозяек этого дома и их подругу!

Ни «извините», ни «здрасьте», ни «меня зовут», подумала Валя, но не с раздражением, а с восхищением. Опрокинув рюмку, он кивнул Юлии Измайловне, приобнял мать, подмигнул Вике и подал руку Свену.

Оглядел стол, распорядился:

– Валюш, принеси водички из-под крана. Не умею химическими тархунами водку запивать. Давай быстренько! Между первой и второй перерывчик небольшой.

Валя усмехнулась и пошла за водой, а мать согласно предложенной субординации тут же спросила:

– Пельмени-то закладывать?

– Ох, мы в детстве в Карелии садились втроём на кухне – мама, сестра, я – и лепили целую столешницу. А в один пельмень клали копейку – кому попадала, тому счастье, – доверительно рассказал Горяев, обращаясь к матери. – В Карелии холодина, а в Швеции потеплей – Гольфстрим.

– Так вы из Карелии? – уточнила Юлия Измайловна.

– Я с Гоголевского бульвара, в Карелии отец сидел, а мама с нами поехала туда, как жена декабриста.

– Соседи? – удивленно вскинула брови Юлия Измайловна и как-то по-новому посмотрела на Горяева. – Я с Собачьей площадки.

– О, мы на Собачке всё детство возились, – обрадовался Горяев, – у меня там дружок жил.

– Свёкор-то мой тоже в лагере помер… – вдруг сказала мать, хотя прежде не проговаривала этого вслух.

А Горяев, чтоб не дать открыть рта приготовившемуся вступить в беседу Свену, спросил:

– Это с грибами?

– Французский салат, – скривилась мать.

– А у нас к празднику всегда был оливье. Сначала делали его с говядиной, потом перешли на докторскую колбасу, – сообщил Горяев, словно это было важно.

– Так ведь хотела сделать! Паршивки не дали! – пожаловалась мать, вступив в игру «вот приедет барин, барин нас рассудит».

– Салат «Оливье» в России означает, что в доме всё в порядке, – осуждающе перевёл Горяев глаза на Валю.

– Оливье? Это есть франсе, – наконец влез Свен, понимая, что его теснят незнакомым оружием.

– В России есть «индекс оливье» для расчёта уровня инфляции цен на продукты, – пояснил Горяев. – Как «индекс бигмака» в Америке. Валя сказала, у вас рыбный бизнес.

– Это есть оборудование для переработка рыба, – кивнул Свен.

– Как-нибудь обсудим. Не зря же вы в общем море нашу рыбу ловите, – заметил Виктор и снова, не дав Свену возразить, предложил: – Пьём за дружбу народов!

И когда выпили, снова щёлкнул Свена по носу:

– И школа у вас какая-то невнятная, без отметок. Растите экспериментальное поколение. Что будет со страной, когда оно вырастет?

– Фигасе, без отметок! – аж подскочила Вика.

– Шведы имеют принцип – никто не есть первый. Все должен быть скромный. Дети имеют проблемы от плохие отметки.

– Так ведь никакой конкуренции. Как они потом пробьют себе место под солнцем? – спросил Виктор.

– В Швеции есть место под солнцем для все люди. Есть политика равные права, – поучительно заметил Свен.

– Мы в это тоже долго играли и наигрались. Теперь у нас политика неравных прав и неравных возможностей, – усмехнулся Горяев. – И нам очень нравится.

– Нравится тем, кто делать коррупция, – рассчитался за унижение Свен. – В Москва нищий люди на улице. Беспризорный дети. Политик имеют много деньги.

– Политики не накормят народ, прежде чем произойдут структурные преобразования, а они идут в час по чайной ложке, – нахмурился Горяев. – Россия, как говорят арабы, спит в меду.

– В Швеция члены Рейхстаг не имеют привилегия. Не имеют квартира, не имеют специальный машина. Имеют один зарплата. Был скандал «Тоблерон»! – Свен разговаривал так, словно все начинали утро со шведских газет.

– «Тоблерон»? – наморщил лоб Виктор. – Шоколад?

– Это есть шоколад. Лидер партия не смог иметь пост премьер. Она купил с кредит-карта партия шоколад «Тоблерон», одежда и памперс для свой маленький ребёнка! – Свен загибал пальцы. – Она вернул деньги на карта партия, но она потерял пост премьер-министр. В Швеция не путать кредит-карта партия и кредит-карта семья.

– Гонишь! – перебила Вика. – За шоколадку и памперсы?

– Этот был скандал «Тоблерон», в Швеция нельзя сделать пресса за деньги, – продолжил Свен, нервно постукивая пустой рюмкой по столу. – Швеция имеет другой стандарт для справедливость.

– И давно она имеет другой стандарт? – мрачно усмехнулся Горяев. – С тех пор, как нажилась на продаже фашистам железной руды с рудников Кируны и перепродаже им нефтепродуктов? Или с тех пор, как предоставила им железные дороги для солдат и военной техники?

Мать выронила вилку и испуганным эхом повторила:

– Для солдат и военной техники?…

– Швеция держала нейтралитет, защищая свою экономику, – уточнила Юлия Измайловна.

– Так и фашистская Германия залила материк кровью, защищая свою экономику! – отбил мячик Горяев. – А шведский король, женатый на немке, поздравлял Гитлера письмом с победами над СССР и «большевистской чумой»!

– Это есть старый история, – замахал руками Свен. – Теперь Швеция не имеет амбиция. В шведский армия изучать русский. Россия есть наш сосед. Большой бедный сосед с агрессия! Я делать бизнес, но русский партнёр не имеет показать свои деньги. И вместо суд имеет бандит с пистолет!

– Про суд не спорю. Как говорил поэт: «Чем столетье интересней для историка, тем для современника печальней…» – погасил его пафос Горяев. – Что-то наши дамы загрустили.

– А я вот пельмени в кипяток побросаю, – встрепенулась мать, поняв его замечание как команду.