Выбежала мать:

– Чего орёшь к ночи? Соседи щас стучать по батарее начнут!

– Бабулька, у нас дома живая телезвезда!

– Передачу вести предлагают, – покраснев, призналась Валя.

– Спасибо, Господи! Намолила я! – Мать прижала ладони к щекам. – Лиха беда начало! Попа надо звать, квартиру чистить! Глазливых набежит да завистливых! Тебе ж теперь машину дадут с шофером! И с квартирой не тяни!

– Машина тут при чём?

– Нельзя таким на метро ездить – проходу не дадут.

Валя удивилась, как же сама об этом не подумала? И вообще не подумала, как изменится жизнь, если получится с передачей. Она ведь ничуть не похожа на всех этих телевизионных людей, не собирается становиться похожей. Да и вообще согласилась ради Вики.

Ночь не спала и с утра напросилась через пейджер на встречу со Львом Андроновичем. Он пригласил пообедать в ресторан Дома литераторов. Валя отменила больных, плутала по центру, с трудом нашла Большую Никитскую, которая ещё в прошлом году была улицей Герцена.

Подходила с трепетом, помнила ресторан Дома кино, набитый живыми артистами. С писателями у неё было сложнее, Юлия Измайловна заставила перечитать все толстые журналы, но авторы в голове перепутались.

Валю пропустили в помпезное сталинское здание из светлого кирпича, велели пройти через фойе, где стояли огромные чучела туров, крокодилов, висели шкуры других убитых животных. Ресторан назывался «Записки охотника», но стены были расписаны и размалеваны, как стенгазета.

Села в почти пустом зале за столик, заказанный на фамилию Лебедевой, попросила чаю и обалдела. В другом конце зала сидел самый настоящий Андрей Вознесенский, которого Юлия Измайловна показывала на экране телевизора, читая его странные стихи.

А с ним – приятная немолодая блондинка со строгим лицом и очень прямой спиной. Блондинка громко отчитывала Вознесенского, а он оправдывался и нежно гладил её по руке.

– Это правда Вознесенский? – тихо спросила Валя длинноволосого седого мужчину за соседним столиком, сидящего в обществе стопки и графинчика с водкой.

– Продали! Всё продали! Всю Рассею жидам продали! Он с Зойкой под Березовским ходит, премию «Триумф» корешам раздаёт! – погрозил седой кулаком в сторону столика поэта и блондинки. – Видела в фойе чучела? Бандит купил ЦДЛ, свои трофеи расставил! Теперь это не Дом писателей, а Дом охотников! Скоро наши чучела рядом выставит! А в этом здании, между прочим, наверху диван, где Фадеев застрелился… На диване его засохшая кровь!

– Пронькин, не заткнёшься, охрану позову, – вполголоса пообещал официант.

– Всё-всё, умолк. Я ж шёпотом, – испугался длинноволосый, подмигнул Вале и налил себе водки.

Пока Валя думала, как ненавязчиво подойти к столику и попросить у Андрея Вознесенского автограф для Юлии Измайловны, подсел Лев Андронович. Теперь он выглядел как дорого подстриженный клерк в сером костюме и дымчатых очках вполлица.

– У вас всё наладилось? – обрадовалась Валя.

– Более-менее.

– Значит, университет заработает?

– Перегорел я к нему. Ушёл в бизнес.

– Мне продолжать лечить ваших больных? – спросила Валя.

– Давно не делаю вам рекламы, заработало сарафанное радио. Ле´чите так, что они вас другим рекомендуют!

– Когда вернуть деньги, что вы дали в начале?

– Никогда. Каждый улучшает карму как умеет. Замуж за шведа вышли?

– Нет, влюбилась в русского, – призналась Валя.

– Видел вас по телевизору.

– Это пациентка вместо денег рассчитывается передачами. Думала, сгорю со стыда, оказалось, что так говоришь, что в камеру. Теперь вести передачу зовут, как быть, не знаю! – И со страхом ждала его ответа.

– Немедленно соглашаться. В вас то, что нельзя имитировать, а стране это сейчас необходимо, как чистый воздух.

– Лев Андронович, вот объясните. Человека всё время били, унижали, а потом вдруг сверху посыпалось, – торопясь, начала Валя. – Я сейчас как калач в меду, тысячи баб позавидуют. И шелохнуться боюсь, кажется, рукавом заденешь, и всё вдребезги.

– Не бойтесь, ничего не рассыплется, – ответил он мягко. – А на передачу соглашайтесь. В период всеобщей растерянности людям важно видеть на экране хорошие лица, а вы светлая, натуральная.

– Как говорил один режиссёр – экологически чистый продукт, – усмехнулась Валя. – Пенёк тоже экологически чистый продукт! Но как не выглядеть пеньком?

– Уайльд говорил, будь собой, остальные роли уже заняты.

Валя не знала, кто такой Уайльд, но помнила, бабушка тоже говорила – будешь кому подражать, потом себя с другими попутаешь.

– Смотрел утром вашу астрологическую карту – небесный диспетчер распахивает широчайшие двери, – пообещал Лев Андронович без капли иронии. – Не пренебрегайте его щедростью.

– Не представляете, как у меня всё изменилось! Роман с депутатом! Не скажу фамилию! – горячо зашептала Валя. – Раньше не знала, что такое любить. А теперь так, что не знаю, как словами сказать.

– Никто не знает, как сказать любовь словами.

– С ним как рыба в воде, не думала, что так бывает. Но телевидение, это уж слишком. Да я и не тщеславная, мать у меня тщеславная, чуть не в баню со значком ударницы коммунистического труда ходила. А я – в бабушку. Женщина за автографом подошла, так чуть со стыда под землю не провалилась. Не гожусь передачи вести.

– Время такое, что люди быстро всему учатся, – с нажимом сказал Лев Андронович. – Страну надо спасать, экономику поднимать, объяснять с экрана, что безнравственность нерентабельна. А у вас получится.

– Как вы сказали про безнравственность?

– Чем больше приличных людей в стране, тем лучше развивается экономика. Ведь деньги для нормального человека не главное.

– Это правда, – откликнулась она. – Но ему… который депутат, не понравится, что я веду передачу.

– А мне какое дело, что ему понравится? Вы моя ученица, а не он. Я за вас, а не за него отвечаю перед небесным диспетчером, – напомнил Лев Андронович голосом классного руководителя.

Горяев, как назло, не звонил, и на «мозговой штурм» Валя пошла без его благословения. Хотела посоветоваться с Соней и Юлией Измайловной или хоть узнать, что такое «мозговой штурм», но решила признаться им во всём после второй встречи с Рудольф. Чтобы не сглазить.

«Мозговой штурм» проходил у метро «Аэропорт». Вход в лифт стерегли консьержка и охранник. Дверь квартиры отворила немолодая горничная в накрахмаленном белом фартуке, напомнившем парадную школьную форму, которую Валя люто ненавидела.

Шерстяные рукава протирались на локтях, и приходилось носить нарукавники. Весной в уныло-коричневом платье было жарко, а в старших классах оно сдавливало набухавшую грудь. А ещё нужно было ежедневно отпарывать, стирать, гладить и снова пришивать белый воротничок и манжеты. Воротнички и манжеты у девчонок были разные, но из одинаково ворованной на фабрике ткани.

Горничная повела анфиладой комнат с фальшивыми гипсовыми арками, хитросплетёнными лепнинами, оригинальными люстрами, мраморными полами и даже колоннами. И по дороге Валя насчитала кучу дверей.

Вошли в огромную гостиную, одна стена которой состояла из аквариумов и бросала блики на бежевые кожаные диваны, экзотические маски и африканские барабаны. На бежевых диванах и креслах полулежали странноватые люди, они орали и курили, как приговоренные, перед стеклянными столиками, заставленными бутылками и закусками.

Один из «мозговых штурмовиков» с отсутствующими передними зубами выглядел бомжарой, но курил сигару. Другой, в дорогом костюме, казался отёчным и синим от пьянства и курил трубку. Третий, в ярко-оранжевом пиджаке, ярко-голубых брюках и с выбритой половиной головы нервно перебирал чётки и смотрелся как реклама здорового, но странного образа жизни.

Четвёртый, в серьге и бирюзовых бусах под цвет затуманенных наркотиками глаз, говорил шёпотом, словно имел проблемы с трахеей. Ещё были ощипанная девица в шортах, Катя и Корабельский. Ада, сидевшая в центре этого сборища в необъятном фиолетовом сарафане, кивнула на кресло напротив себя: