Семён вырос в необычной семье. Конечно, если взглянуть на неё со стороны, то вы увидите ничем не примечательных людей, идущих в начале девяностых годов по центральному парку города. Внутри этого котла заварилось странное, порой страшно невкусное зелье из генетически связанных друг с другом ингредиентов. Вся страна состояла из таких малозаметных и часто мрачных людей.

Папа Пётр, глава семейства Морозовых, был чуть выше ростом всех остальных: жены и сына. На нём была надета старая поношенная кожаная куртка, синие сильно потёртые в районе колен джинсы, кеды с оранжевой подошвой и бейсболка с пришитыми, достающимися изнутри основания головного убора «ушами». Весна на улице всё-таки. Обычно он изнашивал вещи до дыр, шёл в ближайших секонд-хенд и покупал первые успешно примеренные штаны, рубашку, куртку и т.д., и т.п.

Пётр очень много работал, все деньги, заработанные «у станка», он приносил домой и клал в общую с женой копилку, откуда уже деньги улетали на различные нужды. Чаще бюджет тратился на оплату коммунальных услуг, продукты питания, одежду и различные необходимые сыну для обучения в школе вещи.

Несмотря на очевидную неопрятность и изношенность вещей, выглядел он всегда достаточно опрятно и статно. Прямая спина и почти армейский шаг. Если бы во время его пеших прогулок кто-то рядом включил «Катюшу», то окружающие недоумевали бы и нашёптывали друг другу текст, прикрывая рот ладонью: «А почему это мужчина марширует в марте? Какой-то ненормальный!»

Особую привлекательность ему придавали глубоко посаженные голубые глаза на фоне почти альбиносово-белой кожи. Из-под бейсболки торчали рыжие, средней длины волосы. Что-то между Филиппом Киркоровым из девяностых и Валерием Леонтьевым нулевых, но только рыжий. Ни одной рыжей звезды не могу вспомнить, может быть, есть кто-то перекрашенный, но мне это, к сожалению, неизвестно. Местами луковицы на голове Петра начинали отмирать, о чём он на тот момент ещё не догадывался.

Петя был в юности довольно успешным фехтовальщиком, занимал призовые места на всероссийских соревнованиях. Соперники из других регионов уважительно называли его Огненный Укол за яркий цвет волос. После завершения спортивной карьеры он решил, что поступит на факультет физической культуры местного педагогического факультета, а после успешного или не очень его окончания он с дипломом в руках будет обивать пороги местных ДЮСШ.

Обучаясь в вузе, он познакомился на парах по анатомии и физиологии человеческого тела с человеческим телом, которое он тоже с удовольствием хотел бы изучить, – со Снежаной.

Чуть ниже Петра ростом на полголовы в том самом центральном парке девяностых, о котором я упомянул выше, шла рядом его жена. Не сказать, чтобы роскошная леди, но вполне привлекательная. Вот только яркий макияж подчёркивал то, чего подчёркивать не стоило бы, но она художник, и она так видит. Причём это не красивый изъезженный вдоль и поперёк оборот, а чистейшей воды факт. Она видела мир по-особенному, любые трактовки происходящих в её жизни или в жизни других граждан событий, кроме своих, она не воспринимала совсем. Есть только одна правда, и она её точно знает. Если уж накрасила ярко-красной помадой губы, значит, это великолепно.

Снежана всегда знала, чего хочет. Ей так казалось всегда, по крайней мере. Делала она что-либо, руководствуясь своим мнением, интуицией или инстинктами.

Снежана, как вы уже поняли, училась в своё время в том же вузе, что и Пётр, но только на факультете технологии и дизайна. С детства она мечтала стать художником, но в художественное училище поступить не смогла: в день экзамена по рисунку её работы были жёстко раскритикованы известным местным мастером, который был ещё и председателем приёмной комиссии и от которого в тот день сильно пахло перегаром. Вполне может быть, что она попала под горячую во всех смыслах руку, но это уже не имело особого значения. Как и не имело значения то, что остальным принимающим экзамен людям работы девочки пришлись по вкусу. А вот на факультет ТиД она легко прошла. По недобору. На бюджет.

Вернёмся в парк, который мы пытаемся представить. Жена Петра выглядела гораздо ярче мужа. Хотя ярких оттенков так же сложно было найти в её наряде. Если и были яркие оттенки, то давно, пока не выцвели и не выстирались.

Светло-коричневый плащ в пол, торчащая из-под его нижнего края платформа чёрных ботинок с бантиками, водолазка тёмно-зелёная – всё это она надевала только по праздникам и до замужества. А в этот день, который мы, воображая, визуализируем, Снежана напялила джинсовый комбинезон и синюю болоньевую куртку с дыркой на груди, которая появилась случайно: ей помог образоваться неостывший пепел сигареты Петра несколько месяцев назад до этой прогулки. Волосы блондинки родом из районного центра развивались по ветру, а на остром затылке еле удерживал равновесие бирюзовый беретик как единственная деталь всё ещё связывающая её с мечтой о карьере художницы.

Снежана и Пётр очень были похожи друг на друга. Оба были созданы главным художником, кто-то его называет природой, в одной примерно цветовой гамме. Всё было бело-рыже-голубое. Только лицо юной на тот момент матери было сплошь усыпано веснушками, а кожные покровы её тела содержали чуть больше меланина, чем в эпидермисе Петра. Поэтому при хорошем освещении они разнились разве что на два-три оттенка коричневого.

На пару по анатомии и физиологии, которую по странному совпадению, а скорее всего по ошибке диспетчера расписаний, посетили сразу две учебных группы. Справиться с такой толпой преподаватель, которому было уже под шестьдесят, не смог, поэтому анатомия стала полутора часами безделья, изменившими жизни Петра и Снежаны полностью и навсегда.

Их роман не сказать, чтобы был слишком бурный. Она жила с тремя девочками в комнате общежития на одном конце города, а он с мамой и папой, пожилыми уже к тому времени учителями физики и математики соответственно, в двушке на другом конце. Долгие минуты и часы, потраченные на преодоление расстояний между друг другом, придавали романтизма, пикантности и дикой усталости их встречам. Часто они просто сидели в парке рядом с общежитием, она показывала ему свои рисунки, он удивлялся и охал, повторяя каждый раз, что «я и круг-то нарисую треугольником». Но почему-то даже в десятый и пятидесятый раз после этой шутки она смеялась будто бы даже громче, чем в первый раз, приговаривая ухмылисто: «Петя, ты такой смешной, с тобою так хорошо».

Петя знал, что его семья, а точнее мама и папа, сдают квартиру бабушки, которая умерла около пяти лет назад к тому времени. Они никогда не скрывали от него, что после того, как он женится, квартиру постояльцы сразу же освободят, а он смело сможет туда заехать со своей семьёй. Мама Петра мечтала нянчить внуков, а папа просто хотел, чтобы этот «взрослый лоб» наконец-то съехал из родительской квартиры.

Знала эту историю с квартирой бабушки и Снежана, которая старалась смеяться выразительней над каждой шуткой Петра, даже самой глупой и несмешной.

Естественное желание овладеть собственной женщиной, с которой фехтовальщик Пётр проводил огромную уже на тот момент часть своей жизни, всё больше давало о себе знать. Иногда в него вселялся зверь, который выпускал когти, скалился на добычу, но та напоминала ему о своей непогрешимой невинности и консервативном воспитании, которое дала ей жизнь в области.

В какой-то момент, через год после знакомства, Петя не вытерпел, продал старый, стоявший без дела в отцовском гараже мотороллер, с его разрешения, конечно, и купил на вырученные деньги кольца. Ничего романтичней, чем сделать предложение Снежане в той самой аудитории, где они познакомились, он не смог придумать, но главное – сам факт.

Расписались, поженились, конфуз…

С первой брачной ночью, с самым важным её моментом, Снежана тянула долго, как могла. Они, конечно, уединились в той самой квартире бабушки, которую уже освободили, однако Снежана вела себя как загнанная в пещеру циклопа овечка. После долгих уговоров циклоп сдался и просто лёг спать, сняв дорогой костюм, купленный к свадьбе и пролежавший потом без дела много лет. Лишь через много лет его случайно выкинула на помойку мать Петра, разбиравшая вещи на чердаке, где костюм припрятал Пётр. Он считал, что впереди будет много ярких событий, и костюм с пиджачком на четыре пуговицы ему ещё пригодится.