- Мы видели Гибралтар с моего спутника, - улыбнулась Сьюки, глядя в голубое безоблачное небо. - Называли его местом, где Европа целуется с Африкой. Все мы очень сентиментальны, когда речь идет о Земле.
Фелиция не обратила на нее ни малейшего внимания.
- Так где, по-твоему, мне следует нанести первый удар? Насчет взрывной волны не тревожься: я поставлю вокруг нас непробиваемый щит. Что, если начать вот с того маленького выступа?
- Ты что, дура? - воскликнул он. - Тебе нужна настоящая приливная волна или струйка, чтобы наполнить ванну и дать им всем время унести ноги?
- Ты видел мой спутник в ночном небе, когда работал в Лиссабоне, а, Стейн? - спросила Сьюки. - Там, высоко-высоко над мирами?
- Гидравлический удар! - сказал Стейн, стукнув правым кулаком по левой ладони. - Вот что нам нужно, детка! Большая водяная масса. Поток, который прорвется из Южной лагуны на Серебристо-Белую равнину и вмиг затопит поле Битвы.
- Точно! - заявила Фелиция. - Я продырявлю перешеек сразу в нескольких местах. Проход должен расшириться и впустить биллионы тонн воды! Всю Атлантику!
- Мы там у себя часто смотрели на Землю, - продолжала Сьюки. Особенно те, кто никогда на ней не бывал. Обитатели спутника в четвертом поколении, как я. Странно, что она так нас притягивала, правда? Ведь на нашем прекрасном спутнике было все, что душе угодно.
- То-то и видно, что у тебя вместо головы задница! Даже если ты пророешь несколько каналов, то в лучшем случае расширишь проход на пять-шесть километров. О'кей, море вырвется, и ты получишь самый адский водопад в истории. Но Мюрия за тыщу километров отсюда! А ты видала тот здоровенный высохший бассейн между этим местом и Альбораном?
- Ты хочешь сказать - он поглотит всю воду?
- Наш маленький уютный спутник... На внутренней поверхности цилиндра, в какой точке ни стань, центральная ось все равно оказывалась сверху. Иногда эта странность сводила с ума наших гостей-землян. Но мы привыкли. Человеческий мозг очень легко приспосабливается... Почти ко всему.
- Проклятый бассейн задушит нашу волну не далее как в субботу! Нет, радость моя, пока рано бить по перешейку. Сперва надо вернуться на прежнее место и запечатать фиорд. Ясна картина?
- Создать дополнительный водный поток?
- Именно. Когда мы закроем фиорд, то старая вулканическая граница между Коста-дель-Соль и Африкой образует естественную плотину. Что-то вроде порога, может быть, в двести пятьдесят километров, но невысокого и не слишком широкого. Болото лежит севернее и питается притоком из той испанской реки. Какова глубина фиорда? Метров сто?.. Одним словом, если его перекрыть, получится очень длинная плотина. И не такая твердая, как скальные породы Гибралтара, - все больше пепел да лава.
- Ты не находишь, Стейн, что в Пустой Земле мы будем в большей безопасности, чем в Бордо? - заметила Сьюки. - Ведь еще не поздно...
- Я, кажется, поняла, - кивнула Фелиция. - Когда плотина обеспечит хорошую подпитку, я вскрою перешеек.
- А пупок не развяжется?
- Погоди, громила, увидишь. Ты уверен, что плотина продержится, пока мы сюда долетим?
- Должна. Если твои таланты - не одно хвастовство, то ты сможешь ее залатать, как только она начнет трескаться.
- Решено! Айда к фиорду, и я вам покажу, на что способна. - Фелиция принялась манипулировать с тепловым генератором. Шар быстро набрал высоту.
- Но Фелицию мы не можем взять в Пустую Землю, - встревожилась Сьюки. - Насилию нет входа в мирное царство Агарты. Туда являются только с добром. А что станется с ней, если мы ее покинем? Бедная Фелиция! Одна среди трупов!
Стейн ласково потрепал жену по плечу.
- Ты отдыхай, Сью. Вздремни чуток. Не тревожься о Пустой Земле и о Фелиции. Теперь я беру на себя все заботы.
У Сьюки задрожали губы.
- Жаль, Фелиция, что мы не сможем взять тебя с собой. Стейн теперь изменился. Стал мягкий, добрый. Его впустят. А тебя нет... Давай прямо сейчас полетим в Агарту, Стейн. Я не хочу больше ждать.
- Скоро полетим, - заверил он ее. - Поспи. - Он поудобнее устроил ее на полу корзины.
Творческие метафункции Фелиции столкнули две воздушные массы разного давления. Подул ветер с Атлантики, неся шар прямо к фиорду. Глаза юной спортсменки сияли.
- Сейчас поддам газу, и мы поспеем туда до обеда. Ты уверен, Стейни, что эта штука сработает?
- Когда клинкерная дамба лопнет, оба потока вместе создадут страшный напор для узенькой Южной Лагуны. Старик Ной наверняка бы в штаны наложил.
Сьюки уткнулась лицом в ладони. В глубине черного кошмара сверкнул вдруг луч надежды. Элизабет! С помощью нового золотого торквеса, быть может, она сумеет...
"Дура!" (Сьюки передернулась.) "Ты что, думаешь, я не предвидела этого?"
"Ты не достанешь меня!"
"Да я так тебя стреножу, что ты плюнуть не посмеешь без моего ведома!"
"Там, куда я убегу, тебе ни за что до меня не добраться!"
"Предупредить их решила, да? Лживая дрянь! Да на дне своей глупой добродетельной душонки ты хочешь этого не меньше, чем я!"
"Нет, нет, нет!"
"Да, да, да!"
Бежать...
Сьюки потянула за собой Стейна, но без торквеса он уже не был послушен, как ребенок. Она могла только просить, умолять, взывать к его не обремененному метафункциями разуму и надеяться, что он все-таки передумает, все-таки последует за ней.
Там, внизу, путь в Агарту, должно быть, еще открыт.
Хоть какое-то занятие, не требующее передвижения на сломанных ногах с грубо наложенными шинами!.. Бэзил, когда не спал, ковырял стену камеры ложкой из небьющегося стекла.
За семь дней он проделал ямку почти на пятнадцать сантиметров в длину, четыре в высоту и один в глубину. Во время одного из последних просветлений вождь Бурке наказал ему:
- Работай! Когда ты пробьешь отверстие, мы сможем выбросить наружу записку: "Помогите! Я пленник в крепости плиоценовой Земли".
Но на том и кончились его героические жесты; больше Бурке уже не выходил из беспамятства, в своих речах величал его не иначе, как "господин адвокат", и выкрикивал пламенные тирады, очевидно, припоминая свою судейскую практику. Бред Амери был не столь громогласным, она лишь выбирала более жестокие, мстительные псалмы, когда муки от ожогов становились совсем уж нестерпимы. На десятый день заключения и монахиня, и американский индеец затихли: должно быть, уже не находили в себе сил говорить. Бэзилу оставалось (поскольку только один их его переломов был открытым и даже гангрена еще не началась) забирать баланду, подаваемую один раз в день через вертящееся зарешеченное окошко, обменивать полную парашу на пустую и ухаживать за умирающими друзьями, насколько это позволяла кромешная тьма.
