- Но ты не думай, не у всех серых судьба одинакова - бывают исключения. Воистину неустрашимый гладиатор может рассчитывать на амнистию - не только временную, до следующей Битвы, но и полную. К примеру, может стать инструктором моей школы.

- Видишь ли, брат Меченосец, окончательно судьбу Стейна решит леди Мейвар. Она взяла под свою опеку кандидата Эйкена Драма, - объяснила Дедра, а про себя добавила: "Предполагаемого хозяина этого серого, который, скорее всего, недолго проживет".

Тану в голубых доспехах мысленно усмехнулся и тут же забыл о Мейвар и ее протеже.

- Хотел бы поглядеть на тебя в Битве, Стейн. Ты способный парень, я сразу это понял еще там, во дворце. Всего несколько недель работы с тобой и... - Тагал один за другим посылал ему импульсы: "Дружба, адреналин, вызов, облегчение, кровь, блаженная усталость после Битвы". - Ну так как?

Стейн открыл было рот, чтобы послать Меченосца куда подальше, но вместо этого произнес:

- Благодарю вас, лорд Тагал, для меня большая честь состоять под началом столь прославленного чемпиона. Когда мой хозяин и я расправимся с ненавистным Делбетом, у нас будет время подумать и о предстоящей Битве. В свое время мой хозяин свяжется с вами. - "Это не я говорю, а ты, чертова Дедра, отпусти меня, отпусти, отпусти!"

- А теперь мы оставим тебя, отважный брат, - произнесла Дедра, завернувшись поплотнее в шифоновый плащ цвета лаванды: солнце уже спустилось за ограду арены, и это вполне могло служить оправданием ее внезапной дрожи. - Можешь быть уверен, что Стейн и его хозяин Эйкен Драм со всей благосклонностью и серьезностью рассмотрят твое предложение. - "Ну довольно, прекрати сражаться со мной, безмозглый медведь!"

Тагал постучал по закованной в латы груди сапфировой перчаткой.

- Приветствую тебя, ясновидящая сестра, достойная леди Мэри-Дедра. Поклонись от меня своей начальнице... А ты, могучий Стейн, не забывай нас. Мы проводим общегородские игры три раза в неделю здесь или на стадионе. Приходи! Завтра наши лучшие борцы сразятся с исполинской обезьяной, пойманной в холмах Северной Африки. Волнующее зрелище!

Стейн не по своей воле снял рогатый шлем и отвесил поклон лорду Меченосцу. А затем устремился вслед за женщиной в золотом торквесе по холодному гулкому коридору под ареной, ведущему во двор, где стояла их коляска. Коридор был темен и пуст. Стейн окликнул Дедру, но та бросила на него быстрый взгляд через плечо и пустилась бежать. Ум ее, настроившись на принудительную волну, твердил:

"Ты подчинишься мне, ты успокоишься, ты подчинишься..."

- Что случилось со Сьюки? - крикнул он.

"Ты подчинишься, успокоишься..."

- Боишься сказать? - Стейн ускорил шаг. - Она меня больше не зовет.

"Тыподчинишься тыподчинишься ТЫПОДЧИНИШЬСЯ!"

Его ярость напирала, точно бурный огненный поток, разрушая, сжигая сдерживающие заслоны.

- Они убили ее, да? - взревел скандинав. Дедра попятилась от него и едва не упала на сырой каменный пол. - Отвечай, подлая! Отвечай мне!

"ТЫПОДЧИ..."

Стейн издал клич, в котором смешались боль и торжество: наконец-то мозговые путы разорваны. Одним прыжком он настиг Дедру и подбросил в воздух. С высоты на него беспомощно смотрела прелестная женщина с искаженным страхом лицом. Поймав на лету хрупкое тело, он прижал его к стене в сырой, темной, пропахшей плесенью нише.

- Только пикни - хребет сломаю! И брось свои телепатические трюки, я все равно тебя засеку, поняла?.. Отвечай же, черт возьми!

"Стейн, о Стейн, ты не понял, это для твоего же блага, мы хотим помочь..."

- Слушай меня, - прошипел он, слегка ослабив хватку. - Здесь никого нет, только ты и я. И спасать тебя некому. Мейвар надо было приставить ко мне кого-нибудь посильнее, Дедра. Она должна была знать, что ты меня не удержишь.

"Но Мейвар желает..."

- Не смей вползать ко мне в мозг, сучья дочь! - Дедра застонала, и голова ее бессильно свесилась. - Я хочу знать, что с моей женой! Тебе это известно, и ты скажешь мне...

- Она жива, Стейн. - "О Господи Иисусе, ты же и вправду все кости мне переломаешь, о-о-о!"

Стейн отпустил ее, прислонив безвольно обмякшее тело к стене. Дедра повисла, будто кукла на веревочке, в своем шифоновом наряде. Расшитая золотой нитью шапочка сползла набок. Внутренний голос поспешно сообщил:

"Подобно всем женщинам в серебряных торквесах, твою Сьюки отправили к Таше Байбар, дабы восстановить ее плодовитость."

- Они обещали, что ей не причинят вреда! Мейвар и ее прихвостень в золотом костюме... они обещали!

Дедра с мольбой протянула к нему белые руки.

- С ней все в порядке, Стейн, как ты не поймешь? Мы не могли сделать для нее исключения, раньше чем Эйкен утвердится среди воинствующей братии... О-о, не надо! Мне же больно! Ты что, не слышишь, я говорю правду! На данном этапе Мейвар и Дионкет должны соблюдать осторожность, иначе все замыслы пойдут прахом. На карту поставлено нечто большее, чем участь твоей жены и твоя!

Стейн вновь выпустил ее. Она сползла на грязный пол. Ум ее ослабел. Из озера слез на Стейна глядели фиалковые человеческие глаза.

- Мы не допустим до нее Тагдала, поверь! Еще есть время. По меньшей мере месяц, пока ее женский цикл не восстановится.

- А потом она должна зачать гуманоидного ублюдка? Говори, дрянь! К дьяволу Мейвар и Дионкета и все их замыслы! К дьяволу вас всех! Я слышал, как Сьюки меня звала... а теперь перестала, черт побери! Чем ты мне докажешь, что она жива и невредима?

"Отвези его к ней."

Стейн вздрогнул. Пальцы его потянулись к рукояти меча; он дико озирался кругом. В коридоре было по-прежнему пусто.

- Я предупреждал тебя, Дедра! - Его голос и взгляд опять замутились яростью.

Она поднесла дрожащую руку к золотому торквесу.

- Это Мейвар. Она все видела и теперь велит мне отвезти тебя к Сьюки. Ну, поверил наконец, что мы на твоей стороне?

Стейн поднял Дедру на ноги. Ее платье вымокло и было заляпано грязью. Он отстегнул свой короткий зеленый плащ и накинул ей на плечи.

- Сможешь сама идти?

- До коляски дойду как-нибудь. Только дай руку.

На козлах, убаюканный цикадами, что настраивались на вечерний концерт, подремывал кучер, на котором не было торквеса. По широкому проспекту, который начинался от арены, с короткими лестницами и медленно горящими фитилями сновали рамапитеки, зажигая фонари. За исключением этих суетливых обезьянок, вокруг не было видно никого - ни прохожих, ни проезжих.