(* Святловский Владимир Владимирович (1869 - 1927) - русский историк. В 1902 - 1924 годах преподавал в Петербургском (Петроградском) университете. *)

По пути на север из Киева и Чернигова я остановился в Туле. Я быстро переезжал с места на место и не был в контакте с Толстыми. В Туле я узнал, где находятся разные члены семьи писателя. Мне пришло в голову, что, вероятно, губернатор Тулы (*) может знать, находится ли граф Толстой в Ясной Поляне или нет. Я зашел к нему. К сожалению, он председательствовал на заседании губернского правления и не мог принять меня, но весьма любезно послал своего секретаря сообщить мне, что граф Толстой со своей дочерью Татьяной, теперь госпожой Сухотиной, гостит в имении ее мужа (**) под Мценском, в Орловской губернии. Губернатор был настолько благовоспитан, что наказал секретарю узнать для меня расписание наиболее подходящих поездов и указать мне самый удобный путь. Я послал телеграмму Владимиру Черткову, литературному душеприказчику Толстого, с которым поддерживал отношения многие годы (он жил в небольшом имении около Ясной Поляны), и получил от него телеграмму, подтверждавшую слова губернатора и приглашавшую меня незамедлительно посетить его. Я приехал к нему вечером и нашел не только Черткова с женой (***), но и его невестку графиню Ольгу, с которой встречался в 1899 году. От них я узнал очень печальные вести о семье Толстого. Граф Андрей Толстой, супруг графини Ольги, бежал с женой тульского губернатора, того самого, который был так внимателен ко мне (****). За этим бегством последовал развод. Графиня с маленькой дочкой жила у своей сестры. Некоторые члены семьи Толстого доставили ему еще и другие огорчения, а отношения Толстого и его жены серьезно осложнились.

(* Имеется в виду Кобеко Дмитрий Дмитриевич (1867 - 1916?) - в 1907 - 1912 годах тульский губернатор. *)

(** Сухотин Михаил Сергеевич (1850 - 1914) - зять Толстого, тульский помещик, депутат I Государственной думы от Тульской губернии. С 1899 года муж Т. Л. Толстой. **)

(*** Черткова Анна Константиновна (урожд. Дитерихс; 1859 - 1927). ***)

(**** Мемуарист не совсем точен: А. Л. Толстой отбил жену не у губернатора Д. Д. Кобеко, о котором пишет, а у его предшественника на этом посту М. В. Арцимовича (1905 - 1907). ****)

Вообще-то я уже слышал об этом, однако подробности, новые для меня, были весьма печальными. Чертков был скорее склонен к чисто эмоциональным оценкам, но, трезво взвесив все, я понял, что поведение некоторых сыновей графини Толстой и ее отношение к мужу говорили о том, что сама она, несмотря на многие хорошие качества, была скорее чрезмерно любящей матерью, чем преданной супругой. Я понял, что замужество Татьяны привело к большому расколу в семье. Ее практический ум служил объединяющим началом, и благодаря искусному управлению поместьем она содержала семью в хороших условиях. После того как она оставила правомочное управление, доходы семьи уменьшились; к тому же революция 1905 - 1907 годов вызвала повышение заработной платы работникам. Отношения Толстых со своими крестьянами, без сомнения, оставались такими же хорошими, как и прежде, но все же для защиты дома от нападения своих или соседних крестьян графиня наняла на службу вооруженного черкеса (горца с Кавказа), который во время моего визита все еще находился в Ясной Поляне. Более того, расточительность некоторых сыновей доставила графине финансовые неприятности. Чтобы пополнить свои доходы и как-то выйти из создавшегося положения, она потребовала соблюдения авторских прав на сочинения ее мужа за рубежом и в России. Эти поступки не встретили одобрения со стороны Толстого: он всегда отказывался принимать гонорары за свои сочинения. Граф жертвовал деньги, настойчиво предлагаемые ему издателями, и часто сам раздавал свои рукописи, не заботясь о разного рода прибыли. Когда острый экономический кризис довел графиню до истерики, пророкоподобное спокойствие Толстого было нарушено и весь строй семейной жизни был поколеблен. Чертков сказал мне, что поездка Толстого в Мценск была, по сути, бегством. Он не мог выдержать напряженной обстановки дома и просто бежал от нее. Я размышлял, стоит ли мне последовать за Толстым в Мценск, так как очень хотел снова увидеть его. Чертков послал телеграмму госпоже Сухотиной, и я получил приглашение незамедлительно отправиться туда, как только поток посетителей, прибывших поздравить Толстого с его восьмидесятидвухлетием - 28 августа прекратится. Я провел несколько дней с Чертковым и однажды съездил в Ясную Поляну. Графиня Ольга, обладавшая живым умом, поведала мне, что я встречусь там с ее преемницей, прежней женой губернатора, а теперь супругой ее бывшего мужа, и сказала, что я найду ее очень глупой женщиной. "Не будь она такой, никогда бы не бежала с Андреем". В Ясной Поляне я встретил также графа Льва-младшего, одного из сыновей Толстого, с которым прежде не был знаком. Он известен тем, что написал "Прелюдию Шопена" (*), ответ на "Крейцерову сонату" своего отца. Я не читал книги, поэтому не имею о ней никакого представления. Ее автор не произвел на меня впечатления. Говорил он как настоящий славянофил, доходя до крайнего шовинизма. По его мнению, русская душа должна властвовать миром. Под русской душой, я думаю, он понимал дух идеализма, однако я не вижу какого-либо особого достоинства в русском идеализме, который может дать ему или России право властвовать над другими странами.

(* Толстой Лев Львович (1869 - 1945) - писатель, публицист. Автор сборника ""Прелюдия Шопена" и другие рассказы" (М., 1900), воспоминаний "В Ясной Поляне" (Прага, 1923) и др. *)

У меня было время лишь для случайных наблюдений, однако признаки плохого управления имением резко бросались в глаза. Яблоки в саду были проданы еще на деревьях московскому торговцу. Их собирали работники, нанятые этим человеком, и под его надзором. Прежде Толстые заставляли своих крестьян собирать и отправлять фрукты под своим руководством. Дороги в имении были почти непроходимы днем и совсем непроходимы ночью. Деревня, без сомнения, приходила в упадок. Кирпичные постройки - эксперимент 1899 года, во время моего предыдущего визита - совершенно развалились; избы были ветхи, а вся деревня имела заброшенный вид. Я уехал из Ясной Поляны в крайне подавленном настроении. Несколько дней спустя я прибыл в Мценск и проехал миль тридцать до имения М. Сухотина. Когда я ехал по имению, то сразу понял огромную разницу между этим имением и Ясной Поляной. Здесь, без сомнения, за всем хорошо ухаживали, все были в достатке. Помещичий дом был прост - большая столовая соединялась с соседними многочисленными маленькими комнатками, хозяйственные постройки расположены близко к жилью. Госпожа Сухотина (графиня Татьяна) и ее почтенный муж радушно встречали меня, любезно приветствовал и Толстой. Граф довольно хорошо себя чувствовал, хотя я заметил, что за одиннадцать лет, прошедших со времени моего предыдущего визита, он похудел и выглядел озабоченным. Ему только что исполнилось восемьдесят два года. Графиня последовала за ним в Мценск, но уехала за день до моего прибытия. Как только мы остались наедине, Толстой принялся рассказывать о своих семейных делах. Не знаю, правильно ли я поступил или нет, но, прервав его, сказал, что все уже слышал от Черткова и что ему будет больно повторять все это мне. Я попросил его поговорить о чем-нибудь другом. Может быть, я был не прав; но, чувствуя, что рассказ причинит Толстому боль, импульсивно помешал ему. Все в великом человеке важно; существует определенный интерес к великим людям, когда несоразмерное внимание уделяется мелочам, а случайные ошибки или слабости преувеличены, так как образ, который часто остается в умах людей, есть лишь искаженная карикатура. По-моему, и образ Кромвеля многим представляется лишь в виде бородавки на слабом фоне лица, причем с главным вниманием именно к этой бородавке. Я сожалею о том, что не дал Толстому высказать все, накопившееся у него на душе. Тем не менее в общем Толстой смог изложить мне свою точку зрения, а моральный долг требовал от меня вернуться в Ясную Поляну и узнать, что скажет графиня. Так я оказался посредником в активно развивающемся домашнем споре. Сложившаяся ситуация была нетерпимой. Уже слишком много людей было вовлечено в полемику или они сами ввязывались в ссору. Толстой и его семейные дела обсуждались на разные лады людьми малозначительными, как, например, литераторами, не только в России, но и за рубежом. Расхождения между Толстым и его женой стали предметом большой, а иногда пошлой сплетни, и разногласия, становясь достоянием гласности, лишь обострялись. Я чувствовал, что мой долг - как-то помочь Толстому в столь неприятном положении, убедить его судить беспристрастно и внушить ему терпимость в спорах, которым он иногда придавал слишком большое значение. Мы долго гуляли, и он говорил о будущем мира. Его не устраивали правительственные изменения, еще меньше - общественные перемены. По его мнению, мир крайне нуждался в религиозном движении. Я подумал о схожей идее Степняка (*), человека совершенно другого склада ума, и хотел знать, суждено ли новому религиозному движению превратиться в формальную духовность, что произошло с большей частью религиозных движений в истории. Казалось, Толстой думал иначе. Он считал, что распространяющееся повсюду религиозное чувство без веры и обряда - это именно то, что нужно. С этой благочестивой надеждой, которую я полностью разделяю, великий вопрос должен был быть разрешен.