Демид вызвал такси и повез нас на квартиру. С этого момента он стал мрачным, и если раньше хотя бы разговаривал, то теперь ушел в глухую оборону. Ни на что не реагирует, а из его комнаты не доносится ни звука.

 Я думала, что он спит, но он просто пугающе долго смотрит в одну точку, стоя у окна со стиснутыми кулаками. Я уходила в душ, он так стоял – я видела в распахнутую дверь, а потом, когда вернулась и села в кресло снова читать статьи про болезнь Сонечки, ничего не изменилось.

 Напряженная спина, застывший в полумраке мужчина и вязкая осязаемая тишина, которая угнетает и придавливает к земле. Даже захотелось, чтобы проснулся Буся, потому что суета вокруг ребенка помогает отвлечься. Когда я смотрю в любимое лицо сына, во мне растет и крепнет вера, что мы справимся с этой бедой.

 «Мы» проносится в сознании и болью отдается в сердце. Нет никаких мы…

 Наконец, Демид меняет позу, как будто очнувшись. Проходится по комнате, собирает кое-какие бумаги в портфель и идет на выход.

– Демид, ты в больницу? – догоняю его, говоря пониженным голосом, ведь ребенок еще не проснулся.

 Бывший муж нервно дергает плечом, словно хочет стряхнуть помеху.

– Иди к ребенку, Эля, – произносит сквозь зубы, не смотря мне в глаза.

– Я хочу поехать с тобой, – настаиваю, взволнованно хватая сумку и верхнюю одежду. – Няня присмотрит за Димочкой.

– Я поеду один, – Демид непреклонен, желваки на щеках играют, зубы стиснуты, он уже все решил.

 Как же мне уговорить его?

– Я хочу послушать, что скажет врач. Хочу знать, что это за передовая технология, а когда Соня пойдет на анализы, хочу ее сопровождать.

– Я справлюсь сам, – снова не дает подступиться к себе.

 Но я не намерена сдаваться, мой голос приобретает твердость, хотя на самом деле я дрожу и боюсь такого Громова, отлично зная, каким он бывает в гневе.

– Я приехала сюда не для того, чтобы сидеть с ребенком на съемной квартире. А ты зачем нанял няню? Ведь для того, чтобы она меня освободила, и я могла заняться Сонечкой.

– Во время процедур…

– Но ей страшно сейчас! В новом месте, с незнакомыми людьми. Она звала меня, Демид, свою маму… – осекаюсь, понимая, что в любой момент могу перейти ту грань, за которую нельзя заступать.

 И холодный взгляд Громова показывает мне, что я очень к ней близка.

 Один крохотный шаг – и он вообще меня прогонит. Называть себя мамой Сони очень опрометчиво. Я не должна так говорить, лучше избегать этой темы – для всеобщего блага.

– Я хочу только одного, – продолжаю, видя, что он молчит, – чтобы она прошла этот путь не одна.

«Вдруг она не пройдет этот путь, – заканчиваю фразу мысленно, потому что я не в состоянии говорить вслух то, что витает в воздухе. – Вдруг это ее последние дни, она не должна быть без меня».

– Только ради Сони, – сухо выдавливает из себя Демид и пропускает меня вперед, когда я, тихо предупредив няню о нашем уходе, устремляюсь за ним.

 Мы едем в больницу по оживленному городу, но меня не интересуют виды чужих улиц, я думаю лишь о Соне и о том, как несправедлив этот мир. Почему страдает маленькая девочка, а не злодеи и убийцы?..

 В светлой элитной клинике нас уже ждут. В таких заведениях, в отличие от бюджетных клиник, ты чувствуешь себя дорогим гостем, к тебе внимательны, знают по именам, вежливо, угодливо улыбаются и стараются обеспечить полный комфорт во всем.

 Только вот меня больше всего интересует профессионализм доктора, который будет лечить Сонечку. Я вдоль и поперек прочитала сайт медицинского центра, просмотрела список врачей, досконально изучила особенности нового метода лечения, но, конечно же, хочется услышать лично, что скажет лечащий врач.

 Когда нам представляют доктора Майю Гольден, Демид кивает в знак приветствия, а я неуверенно улыбаюсь, ожидая, что придется с трудом понимать термины на английском, но высокая, красивая женщина радует знанием русского языка на приличном уровне. Она провожает нас в кабинет и предлагает присесть в кресла напротив стола, сама же устраивается за свой рабочий стол, весь обложенный внушительными папками с документами.

– Мы обеспечиваем индивидуальный подход к каждому пациенту, – начинает доктор свою речь после знакомства и слов о том, как она рада, что мы выбрали эту клинику, тем самым сделав правильный вывод. – Выбранный вами метод очень щадящий для девочки, но все равно, ей придется непросто, и обоим родителям лучше быть рядом, особенно в первые дни.

– Я останусь настолько, насколько нужно, – говорю пылко, позабыв обо всем: и о том, что у меня маленький ребенок, и о том, что Демид может быть против, лишь бы наши надежды оправдались.

 Громов ощутимо напрягается рядом, но его, да и мои, эмоции сейчас не имеют значения.

– Тогда пойдемте, я покажу вам палату. Соня как раз будет ужинать.

Демид

 Соня радуется нашему приходу, словно мы не виделись не пару часов, а минимум неделю. Понимаю ее беспокойство, ведь она сейчас находится в незнакомой обстановке. К прошлой больнице и врачам моя малышка уже привыкла и чувствовала себя раскованно, а тут ощутимо теряется, когда медсестра обращается к ней на не слишком хорошем русском.

– Мама, папа! Вы пришли!

– Ну, конечно, пришли. Мы же обещали! – улыбаюсь я, подходя к кровати и подхватывая ее на руки.

 Осторожно, как давно приучил себя делать. Целую в макушку и стараюсь не слишком сильно сжимать, хотя рефлекторно хочется прижать к себе покрепче и не отпускать.

– Как ты себя чувствуешь, моя сладкая булочка? – спрашивает Эля, садясь рядом со мной на кровать и беря Соню за руку.

 Их пальцы перекрещиваются, и руки ложатся на мое колено, потому что Соня все еще у меня на руках, отчего я непроизвольно напрягаюсь. Прикосновение Эли отдает знакомым теплом даже сквозь ткань брюк, и я чувствую отвращение к себе за такую реакцию. Они мило щебечут, а я не могу отвести взгляда от этой руки с тонкими пальцами и аккуратными короткими ногтями.

 Не думал, что мне будет настолько трудно, когда поступился гордостью и попросил ее о помощи. Когда Эля рядом, приходится все время напоминать себе, почему я ее ненавижу. Делать это на расстоянии было легче, потому что ее присутствие не волновало и не сбивало с толку.

 Я ведь верил ей.

 До последнего верил, как наивный идиот, и даже сейчас не могу понять, как она могла так поступить. Приходится напомнить себе нашу последнюю встречу перед ее родами. Каждый раз, когда заставал Алика у нас дома, придя с работы. То, что они всегда стремились к близости – обнимались, держались за руки. Навещали вместе ее чертову мать!

 «Алик мне как брат», – говорила Эля, и я верил.

 Все в это верили. Ведь они были знакомы с детства, и если бы хотели быть вместе, то у них был шанс задолго до моего появления в жизни Эли. Чего я не знал, так это того, что им недостаточно было любви друг друга. Алик с Элей хотели денег. И они их получали.

 Стоит только вспомнить, сколько переводов сделала ему Эля за эти годы, как кулаки сжимаются от ярости. А я ведь даже не проверял ее траты! Если бы не додумался нанять детектива, то даже не узнал бы об этом!

 Но даже тогда я искал ей оправдания, как тупой влюбленный щенок. Вот только тест ДНК поставил все на место. Дмитрий оказался не моим сыном, и нашему браку пришел конец. Как и дружбе с Аликом.

– Послушай себя со стороны, Демид, – вещал мне тогда этот урод. – Это же Эля! Неужели ты думаешь, что она способна на измену? Вы же прожили вместе три года! Достаточно, чтобы узнать человека «от» и «до».

 Он говорил правильные вещи, и я бы усомнился, если бы его не выдал язык тела. Алика я знал дольше Эли и прекрасно мог понять, когда он лгал и изворачивался. И выдавая свою речь, этот мошенник явно нервничал. Глазки бегали, а пальцы подрагивали от волнения. Он даже не мог прямо встретить мой взгляд, трус!

– Ну, ладно, ты не веришь мне. Допустим, я подонок. А как же твоя жена? Эля – это Эля. Любой, кто ее знает, скажет, что ты бредишь. Она же такая хорошая, чистая девочка! Так любит тебя и Соню.