Макартуру хотелось спать, потерять сознание, умереть — все, что угодно, лишь бы не чувствовать себя таким слабым и несчастным. Вождь назойливо подпирал его под плечо, и капрал нехотя открыл глаза, безуспешно пытаясь рассердиться. Совсем рядом он обнаружил горящие черные глаза, напряженно вглядывающиеся в него, физиономию, украшенную шрамами, — маленький охотник что-то жевал, его дыхание было свежим, приятным, особенно потому, что устраняло зловонный запах животных, пропитавший все вокруг и самого Макартура на ближайшую сотню лет. Какой-то островок сознания, еще не отравленный этой мускусной вонью, боролся с охватившим землянина безразличием и безволием, но эффект яда уже распространился на всю нервную систему и парализовал слабые сигналы мозга — винтовка выпала из его рук, пальцы не слушались. Небо вдруг почему-то поменялось местами с землей, а он, конечно, не успел и, нелепо взмахнув руками и сделав шаг в пустоту, рухнул на бок. Его душа покинула тело: Макартур понимал это, потому что из всех органов чувств не отказало только зрение. Бренная оболочка напоминала о себе лишь свистом отравленных, изъеденных легких, и он был единственным звуком во всей вселенной, все остальное — тишина.

Овцебыки сжимали кольцо. Один бродил шагах в пятидесяти от Макартура, постепенно приближаясь к нему. Его вид пробудил в человеке какие-то смутные ассоциации, словно напоминая ему о чем-то. Интересно, какой у него может быть интерес к быку? Капрал даже поймал себя на том, что уловил игру слов. А вообще, что он здесь делает? И зачем что-то делать? На него снова накатила волна апатии, слабости и безволия, неся с собой грусть и покой; последние островки сознания скрылись под этой волной, и он почувствовал, что падает в вечность, растворяясь в тихом колышущемся безмолвии. Макартур впадал в кому, за которой уже маячила безносая…

Кто-то тряс его голову — жестоко и немилосердно. Испытывая легкую досаду, капрал приподнял веки и увидел перед собой уродливое лицо вождя. Рот обитателя скал беззвучно открылся, костлявая лапа проникла в жуткую зубастую пасть и вынула оттуда какой-то пожеванный комочек, напоминающий цветом шпинат, — жвачку, пропитанную слюной. Лишенный способности находить даже простейшие причинно-следственные связи, Макартур тупо наблюдал, как руки воина приблизились к его онемевшему рту. Сильные жилистые пальцы — теплые и мягкие на ощупь — раздвинули склеившиеся челюсти и положили темно-зеленый комок на язык. Вождь закрыл ему рот и сдавил щеки. Макартуру захотелось уснуть, а еще лучше умереть.

Уже знакомый ему сладковатый и свежий запах возвращал к жизни его вкусовые рецепторы. Какое это оказалось ощущение: во рту как будто прогремел взрыв, и электрические импульсы сознания побежали по нервным окончаниям, пробуждая один орган за другим. Дернулись мускулы, крохотный участок мозга, получивший способность отдавать приказы, позаботился о работе челюстей, которые задвигались, выжимая из зеленой мякоти сок. Сладковатый вкус и запах хлынули по всем каналам, изгоняя мускусную вонь, яд, очищая пути, пробуждая организм к жизни. Вождь дал ему чудесное возбуждающее средство — Макартур почувствовал себя бодрым, восприятие мира обострилось, как это бывает под воздействием наркотиков. Окружающий его пейзаж поражал насыщенностью красок, пульсировал жизнью. Его цель! Он вспомнил, зачем пришел сюда. Как же он мог забыть?

Вокруг паслись овцебыки — легкая добыча! Жаль, что у него так мало пуль. Макартур медленно повернулся и посмотрел на охотников. Обитатели скал стояли рядом, не сводя с него глаз. Лица их выражали озабоченность. Землянин открыл рот, вынул зеленую жвачку и передал вождю. Оба — человек и охотник — заговорщицки улыбнулись. Воин изобразил на пальцах знак — Макартур понял, что пора стрелять. Он подобрал винтовку, приставил к плечу и, слегка развернувшись, прицелился в шею ближайшего овцебыка — здоровущего, пасущегося метрах в тридцати от него. Движение человека привлекло внимание животного, бык поднял голову, маленькие глазки тревожно мигнули. Капрал и оба его спутника замерли, причем охотники не сводили глаз со ствола, ожидая чудо. Обитатели скал крепко зажали ушные отверстия и напряглись.

Макартур выстрелил. Бык покачнулся, сделал несколько неуверенных шагов и тяжело рухнул на землю, подняв облака пыли. Оправившись от шока, обитатели скал запрыгали на месте, оглашая воздух щебетом и свистом. Стадо ринулось в сторону от выстрела — земля дрогнула от ударов тысячи копыт слепой неукротимой силы. Бегство было просто паническое!

Макартур неуклюже опустился на колени, руки и ноги дрожали, мышцы еще не совсем отошли от недавнего оцепенения. Спускаться вниз к упавшему животному он не решался: овцебыки разбегались по всем направлениям, но два неслись прямо на него, а за ними могла устремиться часть стада. Воины запрыгали, указывая руками — о, как грубо! — на обезумевших гигантов, готовясь в любой момент подняться в воздух.

Макартур снова поднял оружие, в прицеле прыгал вверх-вниз упрямо наклоненный лоб. Уже близко! Он нажал на спусковой крючок, и приклад больно толкнул плечо. Маленькое стадо в мгновение ока свернуло в сторону, словно состояло не из десятков животных, а являлось одним многоногим существом. Капрал выругался — надо же, истратил пулю впустую — и снова взял на мушку того же быка, уже раненного и отстававшего от стада. Бедняга остановился, его обтекли испуганные сородичи, он покачнулся, передние ноги подломились, по телу пробежала конвульсивная дрожь — овцебык дернулся и затих.

Спутники землянина, не отнимая рук от ушей, завопили от восторга — стадо уносилось прочь, стрелять не имело смысла. Две пули — две шкуры. Достаточно. Макартур жевал, не переставая. Комок во рту выделял сок подобно тому, как при ударе камня о камень вспыхивают искры. Он чувствовал себя, как заведенные часы, как сжатая стальная пружина. Все обострилось: глаза, казалось, обрели способность рассмотреть любую песчинку до самого горизонта, уши и нос стали слышать и различать звуки и запахи, отчетливые и разнообразные, существовавшие каждый в отдельности, определяя фауну и флору. Едкий мускусный запах, почти видимый — коричневый, темный, плотный, — уже потерял свою ядовитую силу, хотя и не стал приятным. Макартур чувствовал, как пахнет трава в тундре, ощущал аромат пороха, даже самих обитателей скал. Он удивился собственному острому обонянию, запаху машинного масла, которым была смазана винтовка. Но… что-то шло не так! Охотники свистели, свистели ему. Только зачем так громко, до рези в ушах?

Тучи! Над головой, как живое серое стадо, неслись тучи! Цвет их менялся. Они были похожи на прекрасных животных, спускающихся с небес. Протяни руку и дотронься. Что там дотронуться! Он мог подняться к ним, полететь вместе с ними. Что же происходит? Это же все нереально. Его разум пытался овладеть чувствами, подчинить ощущения, но как мог он теперь быть в чем-то уверен? С его телом творилось неладное, и с головой тоже. У него галлюцинации! Уж слишком все реально, живо, красочно: золотые кони в небе! С широкой крепкой грудью и шелковой гривой — летят над прерией, и хвосты теряются за горизонтом. Великолепно! Прекрасно! Вот же они!

Макартур боялся сделать малейшее движение. Он ощущал себя раздутым воздушным шаром, в любой момент готовым лопнуть. Вот так шпинат! Капрал перестал жевать. Где-то в глубине мозга билась, трепетала мысль о том, что жвачка вождя — причина его галлюцинаций. Он выплюнул ее — руки и ноги стали исчезать, тело повисло, ничем не поддерживаемое, и… Макартур упал лицом в грязь, как подрубленное дерево. Беспомощный, с открытым ртом, из которого текла зеленоватая слюна, он смотрел, как золотые кони несутся по равнине прямо перед ним, сотрясая землю ударами копыт.

Чудо! Красота! Великолепие! Переполненный радостью, он все же перекатился на спину и уставился в небо. Там тоже царила красота.

— Все! — воскликнул Браппа. Напуганные стада толпились в отдалении, ветер сменился, и дышать стало легче. Браан взглянул на двух других длинноногих, Великана и Однорукого, которые, пьяно пошатываясь, брели вдалеке, придерживаясь, в основном верного, курса.