Мальчик, которого родители зачем-то обозвали Кристофером, а одноклассники зачем-то обзывали Крысом, открыл глаза и понял, что снова телепортировался. Вроде бы только что он, как обычно бывало по пятницам, смотрел с мамой и папой фильм про полицейских, и вот – лежит «зубами к стенке» в…

Бедолага узнал место по запаху ещё до того, как проморгался. Кисло сморщившись, он отвернулся от красного настенного ковра и с тем же выражением уставился на сервант, стоявший напротив дивана. Сквозь немытые стекла виднелись сушёные травы, сушёные книги и выцветшие иконы. Комнату занавешивал тяжёлый сумрак. Из-за плотных коричневых штор тянуло морозом (наверное, от открытой форточки), но сквозняк не перебивал душный аромат лекарств и пыли. Крис застонал, удостоверившись, что проснулся в аду – так он про себя называл квартиру, в которой обитала бабушка Ада – самая нелюбимая его бабушка.

Чудесные новогодние праздники, которые он целиком провёл дома, закончились, и после первой же настоящей рабочей недели родители снова «сплавили» ребёнка на выходные: вероломно, без предупреждения, перевезя спящим – да ещё и к наиболее злобной родственнице из имевшихся.

В очередной раз заключив, что жизнь несправедлива, Крис слез с дивана. Жизнь сразу же стала ещё несправедливей: мальчик заскрипел молочными зубами, обнаружив, что до подмышек вдет в старые, скорее всего ещё мамины красные колготки, поверх которых до колен свисала красная растянутая футболка. Нормальной домашней одежды рядом не оказалось, поэтому именно в таком виде пришлось отправиться на кухню попить. Со стороны это выглядело, как будто короткостриженая светловолосая морковка спустилась с высокой грядки и пошагала по своим утренним морковным делам.

На кухне Криса ждало нечто удивительное, потрясающее, прекрасное и чудесное – то, чего просто не могло там быть: бутерброд с розовой колбасой. Увидев запретный плод на блюдечке с голубой каёмочкой, мальчик прослезился от радости. Но, вспомнив о коварстве бытия, насторожился: с чего вдруг бабушка, которая всегда запрещала бутерброды на завтрак под странным предлогом будто это «кусочничанье», приготовила ему (и ему ли?) такой подарок?

В любом другом месте ребёнок сразу бы схватил лакомство, но тут ему чудилась какая-то ловушка: может, колбаса ядовитая, и бабушка так травит тараканов? Или крыс? Или его? Потому что «сил больше нет с таким нехристем возиться, помилуй, господи, душу грешную, когда уж отмучаюсь?» Тем более что внука она, не переносившая его «басурманское» имя, тоже иначе как Крысом не называла.

На всякий случай мальчик решил провести расследование – как во вчерашнем фильме – и для начала опросить подозреваемую. Но, подкравшись к её комнате, услышал храп. Это озадачивало сильнее нежданного бутерброда – бабушка всегда просыпалась гораздо раньше Криса. Он никогда не понимал зачем, но судя по невразумительным объяснениям, такие идеи ей подавал бог. И вот, храпит. В голове мальчика промелькнуло ещё одно кинослово: «алиби». Мол, спокойно себе спала, он сам съел, да и умер – а я ни при чем.

Крис вернулся на кухню и уставился на беззащитный бутерброд. «И ладно бы умру, – подумал голодный ребёнок, – хоть отмучаюсь, а если это она себе нарезала, а я съем, что она со мной сделает?» Однажды в деревне бабушка отстегала его крапивой только за то, что он кинул кусочек халвы в свою утреннюю манку, тщетно попытавшись сделать кашу хоть чуть-чуть повкуснее. А после того, как внук отревелся, мучительница показала ему толстенный кожаный ремень с выпуклой звездой на внушительной железной бляхе и принялась грозно поучать: «Весь хлеб насущный – от господа нашего, так что ещё раз с пищей чудить вздумаешь, у тебя не задница, а твердь небесная станет! И не зыркай волком, я добра желаю – наказание от беды бережёт. Маракуешь?»

Мальчик не столько «мараковал», сколько чувствовал, что примерно имеется в виду. Благо тренировать эту суперспособность к улавливанию смысла не по словам, а по настроению ему приходилось чуть ли не при каждой беседе с бабушкой, особенно в деревне, где она начинала говорить гораздо непонятнее – иногда как будто и вовсе на другом языке. Правда, он так и не разобрался, чего конкретно ему нельзя делать с пищей, зато кара за следующие «чудеса» с ней считалась на удивление ясно – на его самом мягком месте, словно на ночном небе, загорится целая россыпь звёзд, которые отпечатаются с железной бляхи ремня. Поэтому еду он с тех пор побаивался – точнее, «нормальную» еду: мало ли, как с ней можно начудить.

Хотя бутерброды, судя по пренебрежительному к ним отношению бабушки, «хлебом насущным» могли и не являться, так что Крис ещё некоторое время подумывал рискнуть. Но всё же поостёргся: если ему так досталось за недозволенное обращение с обычной кашей, что же его может ожидать за посягательство аж на булку с колбасой? Тем более, злодейский ремень был где-то рядом: в поездках в деревню и обратно, бабушка первым укладывала его в сумку-тележку.

Чтобы как-то отвлечься от деликатеса и мрачных мыслей, мальчик распахнул шторы… и замер от восторга. Сегодня утром он как будто оказался не только в другом доме, но и в другом мире: всё, что он видел из окна девятого этажа, укрывал блестящий на солнце снег! Машины, припаркованные перед домом, превратились в сугробы, невысокие деревца походили на клубки сахарной ваты, а хоккейная коробка наполнилась белой пудрой ровно по край – и всё это великолепие выпало за одну ночь, впервые в году! Рядом с детской площадкой копошились ребятишки, точно так же, как и Крис, заждавшиеся настоящей зимы. Они старательно лепили гигантский снежный замок, который мог стать даже больше, чем возвышавшаяся неподалёку ржавая паутинка.

Мальчик тут же забыл про еду, про страхи и побежал будить бабушку, чтобы немедленно вытащить её на прогулку. Правда, с какими трудностями столкнётся в этом безнадёжном деле, он не представлял, поскольку раньше не имел удовольствия наблюдать её спящей. А удовольствие и правда было. Нет, выглядела вредная старуха по-прежнему неприглядно: сальное морщинистое лицо, без очков словно похудевшее килограмма на два, маленький заострённый, будто обгрызенный нос, серые мышиные волосы. Зато поведение… Бабушка часто говорила про него, что он хороший, только когда спит зубами к стенке. Оказалось, то же самое относилось и к ней самой. Ведь сейчас, вопреки обыкновению, она совсем не злилась на просьбы, нытьё и даже ненавязчивое тормошение. Впрочем, добиться от неё своего, как обычно, не получилось. Спустя десять минут, напомнившие Крису книжные «из болота тащил бегемота», бабушка прохрапела странное слово «изыди», после чего забаррикадировалась тяжеленной подушкой, из-под которой начали доноситься звуки, как будто там громыхал вагон метро.

Мальчик вновь вернулся на кухню. Из окна своей тюрьмы он рассмотрел, что напротив первого замка уже рос второй. Скоро, несомненно, между крепостями разразится снежная война, а ему останется только наблюдать за ходом битвы.

Это было невыносимо. И всё потому, что именно сегодня бабушка собралась «дрыхнуть до второго пришествия» – с такими словами она обычно будила внука, спавшего, по её мнению, чересчур долго. Когда-то Крис считал, что «второе пришествие» – это примерно десять утра, но потом в ответ на вопросы «а кто вообще должен прийти в выходной в такую рань, и почему этот гад никак не приходит?» бабушка дала подзатыльник и рассказала, что прийти должен Иисус, но не в десять, а гораздо позже – неизвестно когда, но скоро. И уж тогда бабушка точно отмучается.

Про Иисуса Крис слышал много раз, но мало что понял – да не очень-то и хотелось. Бабушке удалось вбить в голову внука лишь главное: «Это сын божий. И он тебя в ад запихнёт, если будешь столько грешить». Услышав это, мальчик восхитился тому, насколько сын божий похож на своего отца: тот тоже, судя по регулярно поступавшим сведениям, давно планировал засунуть Криса в ад. Что такое ад, кстати, тоже было не совсем ясно – вроде бы какое-то очень плохое место где-то глубоко. Но бабушка рассказывала про него такие страсти, которые просто не могли существовать; такие, что если бы они действительно происходили, никто в мире не мог бы спокойно жить, играть и сооружать снежные крепости, пока такое творится у них под ногами.