Приматологам ни к чему занижать значение биологического пола. Прослушав, наверное, тысячу лекций на приматологических конференциях, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сказал: «Знаете, я следовал по лесу за мужскими и женскими особями орангутанов и не нашел в их поведении ни малейшей разницы». За такое докладчика бы осмеяли и выгнали из зала, если учесть, насколько очевидны различия в поведении полов у большинства приматов. Более того, нам нравятся эти различия. Они наш хлеб насущный. Именно это делает жизнь приматов особенно увлекательной. Самцы преследуют одни цели, самки – другие, и наша задача – выяснить, как эти цели взаимосвязаны. Между самцами и самками иногда появляется конфликт интересов, но, так как ни один из полов не может выиграть эволюционную гонку без другого, эти цели рано или поздно пересекаются.
Мои сравнения никогда не дают простого ответа на вопросы. Бывает так, что некоторые предполагаемые различия невозможно доказать, в то время как реальные особенности вовсе не так просты, как представлялось раньше. Рассматривая наш биологический вид на фоне других приматов, я буду пользоваться обширной литературой на тему человеческого поведения. Делаю это выборочно и как в некотором роде неспециалист. Мое главное предубеждение в том, что я не доверяю самоотчетам. В общественных науках сейчас стало модно расспрашивать людей о них самих, но я предпочитаю вернуться к более ранним временам, когда мы все проверяли и наблюдали реальное поведение людей, например как дети играют на школьном дворе или как спортсмены реагируют на свои победы и поражения. Поведение людей намного информативнее и честнее, чем то, что они говорят о себе. И это проще сравнить с поведением приматов[23].
При обсуждении гендерных отношений у людей я не буду учитывать некоторые важные проблемы. Поскольку научные наблюдения приматолога – это моя исходная точка, я буду рассматривать только то человеческое поведение, которое перекликается с поведением приматов, таким образом оставляя в стороне аспекты, в которых у нас нет никаких параллелей с животными, – я имею в виду экономическое неравенство, работу по дому, доступ к образованию, культурные правила в одежде. Моя профессиональная компетенция не позволяет касаться этих проблем.
Вопрос о том, удастся ли установить гендерное равенство, не связан с результатом извечной дискуссии о реальном или воображаемом отличии одного пола от другого. Равенство не требует сходства. Люди могут быть разными и все равно заслуживать одинаковые права и возможности. Таким образом, исследование половых различий у людей и приматов ни в коем случае не оправдывает существующее положение вещей. Я искренне считаю, что лучший способ достичь большего равенства – это узнать больше о биологии нашего вида, вместо того чтобы замалчивать ее. На самом деле мы ведем эту беседу благодаря небольшому биологическому изобретению, которое радикально изменило общество.
Таблетка с эстрогеном/прогестином, которая препятствует овуляции (высвобождению яйцеклеток из яичников), оказалась настолько эффективной, что сейчас ее называют просто «таблеткой». Никакое другое лекарство не удостоилось такой привилегии. Начало ее применения в 1960-х гг. стало переломным моментом, так как позволило отделить секс от продолжения рода. Теперь люди могли иметь маленькие семьи или вообще жить без семьи, не отказываясь от половых сношений. Эффективный контроль над рождаемостью привел к сексуальной революции – от Вудстока до движения в поддержку прав гомосексуалов. Одним махом была поставлена под сомнение традиционная мораль в области добрачного и внебрачного секса и многих других проявлений сексуальности. Феминистки начали воспринимать женское стремление к сексуальному удовлетворению как часть достижения большей независимости. Перемены в гендерных ролях также берут начало в появлении противозачаточных таблеток. В обществе, где женщины тянули на себе большую часть ухода за детьми, возможность не иметь детей вовсе или иметь лишь нескольких освободила их от необходимости оставаться дома. В 1970-х, после того как отменили моральные ограничения на прием Таблетки (в частности, незамужним женщинам противозачаточные не выдавались), начался массовый выход женщин на рынок труда.
Меня бы здесь не было с моими обсуждениями Таблетки, если бы она существовала в те времена, когда я был зачат. Мои родители не хотели иметь большую семью, но они жили в той части Нидерландов, которую называют католическим югом, где влияние церкви было чрезвычайно сильным. Церковь была против любых видов планирования семьи. В нашей семье хорошо знают историю о том, как мама, немного времени спустя после рождения шестого ребенка, разозлилась на священника, который наведывался к нам в дом. Удобно устроившись с кофе и сигарой, священник как ни в чем не бывало упомянул «следующего». Кофе он так и не успел допить и был изгнан из дома. После той истории у меня больше не появилось младшего брата или сестры. Менталитет и так менялся еще до изобретения Таблетки, но с ней все перемены упростились. В последующие десятилетия размер семей в нашем регионе резко сократился.
Таким образом, небольшое вмешательство в человеческую биологию многое изменило. А значит, биологию не следует воспринимать как врага. Лично я отношусь к ней как к другу. Человечеству была необходима противозачаточная таблетка, поскольку наиболее логичная альтернатива как способ предотвращения беременности не слишком нам подходит. Мы могли бы просто отказаться от секса или, по крайней мере, воздерживаться от него время от времени. Но это требовало бы слишком многого от таких похотливых обезьян, как мы. Также решение, заставляющее мужчин остановиться, подумать и надеть презерватив до начала полового акта, оказалось ненадежным. Отчасти причина кроется в том, что все это происходит в порыве страсти, а отчасти – в том, что ответственность ложится на представителя наименее заинтересованного гендера. Противозачаточные таблетки все изменили. Человеческая природа требовала биологического ответа. Это остается неизменным, пусть мы и начали тревожиться о побочных эффектах оральной контрацепции, влияющих на настроение и психическое здоровье.
Мы – животные и, в пределах этой категории, относимся к отряду приматов. Как наша ДНК минимум на 96 % совпадает с ДНК шимпанзе и бонобо, точно так же у нас во многом сходны социальная и эмоциональная структура общества. Точно не известно, сколько между нами общего, но различий куда меньше, чем нас приучили думать. Хотя представители многих научных дисциплин любят делать акцент на уникальности человечества и возносить его на пьедестал, такая точка зрения все сильнее расходится с современной наукой. Если представить себе человечество как дрейфующий айсберг, то они требуют от нас сосредоточиться на маленькой сверкающей верхушке наших отличий от других видов, игнорируя необъятное множество наших сходств, скрытых под водой. С другой стороны, биология, медицина и нейробиология рассматривают весь айсберг. Эти науки говорят нам, что, хотя у человека относительно крупный мозг, по своей структуре и нейронной химии он едва ли отличается от мозга обезьяны. Он состоит из таких же частей и работает точно так же.
Однажды во время интервью на норвежском национальном телевидении со мной приключилась забавная история. Обсуждая эволюцию эмпатии, репортер как бы между делом спросил меня: «Как дела у Катрин?» Это поразило меня. Когда люди спрашивают у меня о человекообразных обезьянах, персонажах моих книг, это вполне естественно – мне всегда есть что рассказать про них. А вот Катрин – моя жена. Так что я ответил: «С ней все в порядке», в надежде закрыть эту тему. Но репортер продолжал: «Сколько ей сейчас лет?» Я ответил: «Мы примерно одного возраста. А что?» – «Не думал, что они так долго живут!» – поразился репортер. Только тут я понял, что он считал Катрин одним из моих объектов исследования.
Внезапно я осознал причину нашего недопонимания. Ведь моя последняя книга была посвящена «Катрин, моему любимому примату».
