Я молюсь, чтобы вы нашли утешение в мыслях о том, что мы увидимся снова. Когда-нибудь я буду ждать вас вместе с остальными членами нашей семьи. Именно эта вера — вера, которую дали мне вы, — поддерживала меня все это время.
Я с отвращением думаю о том, что был вынужден солгать своей стране и своей семье. Но не могу сказать, что поступил так, чтобы скрыть правду о себе. Скорее, я сделал это, чтобы найти свой путь. Я больше не Хави. Я капитан Хавьер Гарсия из армии США, и я надеюсь, что вы будете мной гордиться.
Los amo mucho[31],
Хави
Родители Хавьера предположили, что «другом», о котором написал Хави, был Джек, и он рассказал им правду или по крайней мере ее часть. Он не стал говорить о том, что толкнуло его на подмену нитей, или о том, что именно он предложил так поступить. Он не хотел испортить историю подмены, предпочитая версию Хави.
Однако родители Хави не знали, что теперь делать с письмом. Убитые горем, они едва ли понимали, как жить дальше. В то же время они боялись того, что может случиться, если кто-нибудь еще прочтет признание Хавьера. Однако, скрывая правду о смерти Хави, Джек понимал, что армейские командиры просто выигрывают время для президента Роллинза. Его дядя вел кампанию по переизбранию на пост президента, и никто не хотел обнародовать письмо молодого латиноамериканца-коротконитного, который умышленно обманул армию США и перехитрил стратегические планы администрации. Джек боялся, что жизнь его друга, его величайшая жертва, будет скрыта, стерта в пыль ради сохранения хрупкой репутации дяди. Этого Джек допустить не мог — и его не интересовали последствия лично для него, если правда вырвется наружу.
Джек поделился своими опасениями с родителями Хави, рассказав, как их сын убеждал его бороться от имени всех коротконитных. «Возможно, пришло время сделать решительный шаг», — сказал Джек, поделившись своей историей и историей Хави.
Все понимали, что, как только правда о подмене станет известна, последует незамедлительное наказание, однако скрывать произошедшее — значит стыдиться. А родителям Хави не было стыдно. Они гордились своим сыном так же, как и всегда.
С их благословения Джек разработал план.
Джек попросил о переводе в Нью-Йорк четыре года назад, отчаянно желая сбежать из округа Колумбия, когда его тетя и дядя переехали в Белый дом. Он завел друзей среди компьютерщиков на своем небольшом киберкомандном пункте и встречался с симпатичными девушками, хотя большинство из них, полагая, что у Джека короткая нить, добивались его только в надежде исполнить какую-нибудь извращенную фантазию Джеки О[32], выйдя замуж за обреченного потомка династии. Джек обязался посещать любые мероприятия #СплетенныхВместе, и они с Хави несколько раз в год отправляли друг другу письма по почте, причем у Хави они всегда получались бесконечно интереснее.
Острые ощущения, оттого что он бросил вызов дяде, постепенно угасли, особенно после выборов, и ни работа, ни развлечения не приносили Джеку особого удовлетворения. Он вернулся к своим прежним бесцельным занятиям. Без семейных надежд, поддерживавших его, было удивительно легко опуститься на дно, погрязнуть в пучине нормальной жизни, которой он когда-то так жаждал.
Но теперь, с фотокопией письма Хавьера в руках, Джек наконец-то снова почувствовал, что у него есть цель.
Он подошел к входу в дом, где располагалась штаб-квартира фонда Джонсона. Проиграв в президентской гонке, сенатор Уэс Джонсон основал некоммерческую организацию для предоставления помощи коротконитным и движению за равенство нитей любой длины. (Несмотря на большие успехи движения #СплетенныеВместе, многое еще предстояло сделать, потому что предубеждение против коротконитных оказалось легче ввести в обиход, чем искоренить.)
Последние несколько лет Джек следил за новостями о фонде Джонсона — команде, работающей над созданием правовой защиты для малоимущих, сталкивающихся с дискриминацией во многих областях: при приеме на работу, поступлении в школу, получении кредита, медицинском обслуживании, усыновлении. Список казался поистине бесконечным. А недавно фонд выступил с новой инициативой, отстаивая право коротконитных на смерть на их собственных условиях, добиваясь, чтобы законы о достойной смерти распространялись на тех, кто приближался к концу своей жизни и предпочел бы уйти мирно, в окружении близких, а не оставлять свою судьбу на волю случая.
Когда Джек прибыл в фонд Джонсона, помощник провел его наверх, в кабинет недавно назначенного директора по коммуникациям Моры Хилл.
— Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Хантер. — Мора непринужденно оперлась о стол, скрестив ноги в лодыжках, а Джек опустился в кожаное кресло.
— Должна сказать, я была весьма заинтригована, когда услышала, что племянник президента ищет встречи с нами, — сказала она.
Джек вежливо кивнул.
— Я здесь по поручению моего друга, капитана Гарсии, военнослужащего армии США. Он недавно погиб в бою.
Джек глотнул воды из стоящего перед ним стакана — в горле внезапно пересохло.
— О боже, мне очень жаль, — посочувствовала Мора.
Джек откашлялся и взял себя в руки. Он впервые сказал эти слова незнакомому человеку.
— Дело в том, что пять лет назад мы оба были младшими лейтенантами, едва окончили военную академию. И в то же время было объявлено об Инициативе ОБПС. У моего друга Хави оказалась короткая нить, а у меня — длинная, но мы оба знали, что именно ему суждено стать солдатом. Быть героем, и это правда. По этой причине мы поменялись нитями, и его отправили служить за границу вместо меня.
Глаза Моры расширились, и она потерла рукой затылок.
— Все дьяволы преисподней…
Джек передал ей копию письма, которую принес в папке.
— Это написал Хави незадолго до смерти.
Джек смотрел, как Мора медленно скользит глазами по письму, не торопясь, вчитываясь в каждую строчку. Ее губы несколько раз дрогнули, как будто она собиралась заговорить, но не издала ни звука.
Джек надеялся, что отнес письмо по адресу. Последние полгода фонд оказывал мощную поддержку главному сопернику Энтони на президентских выборах, сенатору от Пенсильвании и ярому защитнику коротконитных. Роллинза уже поддерживали не так рьяно, особенно после прошлогоднего разоблачения: нацарапанного на листке бумаги признания, найденного в камере его несостоявшейся убийцы, после того как она скончалась в тюрьме. Пять лет назад все ошиблись. Она не сошла с ума из-за короткой нити. Она даже не открывала свою коробку, не видела, что там внутри. Она всего лишь скорбела по брату, даже спустя тридцать лет после его смерти. И была возмущена, увидев одного из виновников смерти брата в списке кандидатов в президенты. Женщина, конечно, знала, что не могла убить Энтони: она видела по телевизору его длинную нить, — но все равно решила хоть как-то его наказать. Воздать по справедливости. Однако ее жертвой стал невинный прохожий, Хэнк, и она потеряла желание что-то объяснять, навсегда замолчала под грузом сожалений.
Когда истинные мотивы стрельбы были раскрыты, конечно, раздались призывы к импичменту, но доказать, что Энтони знал нечто большее, чем все остальные, было невозможно. Он отрицал свое непосредственное участие в смерти ее сводного брата, а что касается дискредитации женщины в ходе его предвыборной кампании, то он, как и все остальные, полагал, что она совершила преступление из-за своей нити.
Но теперь, по результатам последнего опроса, гонка за переизбрание Энтони выглядела мучительно напряженной. Возможно, потребуется еще один удар, чтобы окончательно склонить чашу весов.
— Почему вы принесли это письмо сюда? — спросила Мора.
— Я хочу, чтобы вы передали его в прессу, — сказал Джек. — И укажите мое имя, подтвердите, что это я поменялся нитями с Хавьером. Я надеюсь, что это может стать последним ударом по администрации Роллинза и покажет людям, какой ущерб нанесла его политика и как глупо было не позволить такому храброму и преданному человеку, как Хавьер, открыто заявить о себе и служить своей стране. Ведь он всегда об этом мечтал. Именно мужество Хави на его последнем задании позволило спасти тех трех человек. Спасти их жизни. — Джек помолчал. — Но дело не только в армии. Речь идет о каждом коротконитном, чей путь был закрыт, потому что люди слишком боятся, или предвзяты, или невежественны. Я надеюсь, что каждый, кто прочитает о Хави, поймет, что короткоживущие имеют такую же ценность, как и длинноживущие. И они заслуживают таких же возможностей доказать это.
