— Арс, слушай, — заходит на кухню Антон с телефоном в руках. — Мне брат написал. Он в Москве проездом, и ему негде остановиться. Ты не против, если он пару дней поживет у нас?

Арсений поднимает голову, переставая помешивать ложкой уже немного остывший чай, смотрит на вошедшего уставшего парня и чуть хмурится. Антон присаживается к нему за стол и кладет ногу на ногу.

— Брат? — не понимает он. — Ты не говорил, что у тебя есть брат.

Антон чуть цокает языком.

— И это все, что ты услышал? — улыбается он. Арсений на его улыбку никак не реагирует. — Да просто случая не было подходящего, — все же объясняет он.

Попов поджимает губы и снова хмурится. Ему не особо хочется впускать в их съемную однушку еще одного человека, место здесь рассчитано только на двоих. На них двоих. И нахуй всяких братьев, даже на несколько суток.

— Да брось, — видит в синих глазах неодобрение Антон. — Всего на пару дней. Ему только переночевать.

Антон придвигается к нему чуть ближе, с противным звуком шкрябая ножками стула по полу, и наклоняется к парню, улыбаясь ему той-самой-хуй-ты-мне-откажешь улыбкой.

— Ладно, — закатывает глаза Арсений, цокая языком.

Шастун придвигается ближе, давит лыбу на все тридцать два и целует Арсения, склоняя голову вправо. Попов может поклясться, что готов позволить ему всё, что угодно, только бы он так смотрел, так целовал и так улыбался.

Только бы он так его любил.

Ближе к вечеру они оба даже спохватываются для уборки, всё-таки гости приезжают. Моют кое-как гору посуды в раковине, убирают со столешницы и обеденного стола хлебные крошки, пылесосят и ставят погреть чайник.

Арсений дергается, когда в дверь звонят, а Антон улыбается, стремглав помчавшись к двери.

— А-а-а, здорова! — слышит из коридора Попов, потому что не хочет выбираться из кухни.

В прихожей какая-то возня, смех, шуршание пакетов и куртки. Арсений вздыхает и не выдерживает, выходит все-таки из своего убежища, чтобы поздороваться, он же воспитанный человек, а не быдло какое-то.

— Здравствуй, — приваливается плечом к косяку двери Арсений, скрещивая на груди руки.

Новый знакомый оборачивается, и у Арсения в животе что-то екает.

— Привет.

У парня глаза серо-зеленые. Светлые такие и слишком сильно живые. Волосы русые, непослушные, отросшие. Щетина на молодом лице и широкая яркая улыбка. Худой до чертиков, даже немного щупленький. И невысокий.

Своеобразная мини-версия его парня.

— Я — Саша, — протягивает вперед руку.

Парень шмыгает носом, снимая до конца с головы темный капюшон худи, бросает на пол дорожную сумку и смотрит. В душу буквально смотрит. Глаза такие живые, что начинает сосать под ложечкой.

— Арсений.

Попов вздрагивает, когда рука парня оказывается в его ладони. Непривычно до ужаса. Сухая и теплая, небольшая, если сравнивать с Антоном, ни одного кольца нет, ни одного браслета. Саша все еще смотрит, и Арсению от его взгляда хочется спрятаться.

Попов почти вырывает ладонь и сжимает пальцы, заводя руки за спину. Вдоль позвоночника бегут мурашки.

— Чай горячий, — закидывает Антон руку на плечо брата. — Будешь?

— Я с удовольствием, — кивает он. — А курить у вас в квартире можно?

— Только осторожно.

Шастун смеется во весь голос, Арсений его смех подхватывает, старается не отставать. Они курят на кухне у открытого окна в начале марта, сбрасывают пепел в чашку и говорят обо всем. Точнее, Антон с Сашей говорят.

Арсений просто держит в руках чашку и слушает.

— Ну что, Канарейка, как дела с театром продвигаются?

Петров отставляет чашку, закидывая ногу на ногу.

— Слушай, ну…

— Канарейка? — впервые за весь вечер вклинивается в разговор Арсений.

Ему, конечно, безумно интересно слушать разговоры двух братьев, которые последний раз, кажется, в школьные года виделись, однако это обращение не ускользнуло от его внимания.

— Да, — смотрит на него Саша. — Кличка такая по жизни.

— Потому что мелкий и поет пиздато, — объясняет ему Антон.

Арсений чуть качает головой, снова отпивая чай. Петров наблюдает за его действиями, а затем все-таки не сдерживается.

— Не нравятся канарейки? — ухмыляется он.

— Да нет, — немного саркастично отзывается Арс. — Просто аллергия на птиц. На перья, — уточняет он.

От Попова веет каким-то холодом, а от света Петрова этот мороз рикошетит.

— Кстати, точняк, — вдруг вспоминает Антон, — Блять, вы же с ним похожи!

— Мы совсем не похожи, — немного резко отвечает Попов.

Антон смеется.

— Да нет же, ты не понял, — машет он рукой. — Саша тоже актер, ты представляешь? В театре играет! И, сука, хорошо же играет.

Петров улыбается, бросает из-под слегка опущенной головы на Арсения взгляд и тушит бычок в маленькой чашке с водой.

— Я еще и на гитаре играю, — обращается он будто лично к Попову, не отводя от него взгляд. — У меня она с собой. Сыграть?

— Ебошь.

Саша встает с места, исчезает на несколько мгновений в темноте коридора и возвращается обратно с черным чехлом чуть ли не с него ростом. Петров садится на место, вынимает желтую гитару, что-то настраивает, а затем поднимает глаза.

— «Кукушка» подойдет? — смотрит на Арсения. — На кукушек аллергии нет? — и снова: глаза в глаза.

Желваки Арса нервно дергаются. Антон снова смеется, и Саша с ухмылкой начинает играть.

— Песен еще ненаписанных… сколько? Скажи, кукушка… пропой…

Петров поет и играет так хорошо и проникновенно, что на какое-то время исчезает все вокруг, и Арсений во все глаза смотрит на то, как пальцы парня бегают по струнам. Его пение завораживает, и они все теряют счет времени, скуривая почти целую пачку на троих и сидя в промерзшей кухне, покрытой дымкой сигарет, под песни Цоя.

После двух часов, когда у всех начинают слипаться глаза, они закрывают окно и идут в гостиную, отделенную от кухни небольшой стенкой со всяким барахлом на полках, стелют Саше на полу постель со стороны Арсения, на что тот шикает Антону, но он его не слушает, после чего отдают запасную подушку с одеялом и заваливаются спать.

Антон гасит свет маленького светильника на тумбочке и обнимает со спины Арса, почти сразу же проваливаясь в сон. Арсений устраивается удобнее, свешивая с постели руку, и тоже пытается заснуть, как вдруг дергается, чувствуя подушечками пальцев чужое обжигающее прикосновение.

Попов отдергивает руку и привстает на локтях, глядя вниз. Саша, кажется, уже спит. Ему все это могло просто показаться. От греха подальше Арсений придвигается на середину постели поближе к Антону и закрывает глаза, прижимаясь к любимому теснее.

В темноте спящей гостиной блестят открытые глаза лежащего на спине Петрова.

========== 6 марта. Утро. ==========

Арсений всегда просыпается первым. Ему нравится вставать раньше Антона, потому что он любит смотреть на то, как парень спит. По привычке Попов не глядя свешивает ноги с кровати и почти в голос чертыхается, когда осознает, что возле него спит этот Саша.

Арс закатывает глаза и решает спуститься с кровати с другой стороны, не потревожив сон Антона. Все получается, и он идет на кухню, на ходу натягивая на себя серую растянутую футболку, чтобы поставить турку и сварить Антону на завтрак кофе.

Попов уходит куда-то в себя, доставая из шкафчика ручную кофемолку и зерна, и занимается стандартными вещами, напевая себе под нос мотив «Кукушки», которая просто намертво привязалась к нему со вчерашнего вечера.

— Любишь кофе?

— Блять.

Он вздрагивает и рассыпает горстку зерен по всей столешнице. Арсений опасливо оглядывается назад, беспокоясь о том, что своим шумом мог разбудить Шастуна, но он спит, уткнувшись носом в подушку.

Попов стреляет суровым взглядом на растрепанного и сонного Петрова. Проклятье, он в таком виде на Шаста похож еще сильнее. Сбой в матрице, не иначе.

— Антон любит, — односложно отвечает Арс, не имея никакого желания общаться с этим парнем. Особенно сейчас. — Я варю ему каждое утро.