Магозоолог забавно округляет глаза. С таким выражением лица он выглядит еще моложе.

— Какое письмо? — правда не понимает он.

Гермиона цокает языком.

— «Не сдавайся», — цитирует она. — Это ведь вы прислали. Больше некому.

Рольф отрицательно качает головой из стороны в сторону.

— Я ничего не присылал, — заверяет он.

— Мистер Саламандр… — закатывает Гермиона глаза.

— Я клянусь вам, что ничего не присылал, — положив руку на сердце, отстаивает свою правду магозоолог.

Гермиона сначала с недоверием смотрит на Рольфа, а затем сдается и качает головой. Хорошо, не он. Разбираться пока со всем этим не хочется. Не первостепенной важности дело, это стоит признать.

Птенец шумно забавно вздыхает, вызывая на лицах их обоих улыбку. Рольф осторожно тянется пальцем и касается мягкого синего оперения. Они словно из ваты. Мягкие, воздушные и необычайно ценные. Этого кроху беречь надо, браконьеров даже в послевоенное время много.

— Вы были правы тогда, — произносит Рольф.

— В чем? — смотрит она на магозоолога.

— Что это болтрушайка, — кивает он с улыбкой. — Большая редкость застать этот вид вне дикой природы, — замечает он. — Вам удалось приручить его.

Он поднимает взгляд.

— Почему вы решили заботиться о нем? — интересуется он.

Гермиона жмет плечами.

— Он лишился матери, — констатирует она факт.

Рольф кивает.

— Вы чувствуете себя лучше от того, что заботитесь о нем?

Гермиона сжимает губы. В глазах волшебницы загорается недобрый огонек.

— Почему мне должно быть лучше? — непроизвольно огрызается она. — Я лишь выхаживаю его.

— Но…

— Не проводите на мне психоанализ, мистер Саламандр.

— Рольф, — поправляет он.

Гермиона кивает.

— Хорошо, Рольф, — она недолго молчит. — Не надо всего этого, — просит она.

Магозоолог кивает и снова кладет подбородок на скрещенные руки, наблюдая за редким явлением природы в лице болтрушайки на кушетке его кабинета. И ему бы радоваться, как всякому уважающему себя магозоологу, да у него мысли другим заняты.

Он впервые за долгие годы чувствует не выполненный долг психотерапевта со своей стороны.

— Уборка не помогла, — чуть кашляет Гермиона, — если хотите знать.

Рольф поднимает взгляд. Гермиона свой прячет, и такие уловки ему, к счастью, знакомы.

— Конечно, не помогла, вы же не заходили в комнаты, — моментально выводит он ее на чистую воду.

Гермиона сжимает на мгновение губы.

— Я и не зайду.

— Почему?

Злость моментально вспыхивает на щеках.

— Это вас не касается, — смотрит она ему в глаза.

— Они напоминают о ребенке? — идет Рольф в атаку.

Гермиона убирает с кушетки руки, из-за чего та дергается, и птенец просыпается, открывая черные глазки-бусинки. Волшебница этого не замечает.

— Да причем тут он?! — хмурится она. — Они напоминают мне о моем муже!

И она вдруг понимает, что ей надоело все это. Надоело до боли и крика.

— Почему все говорят о ребенке, — нервно усмехнувшись, смотрит она от бессилия куда-то вверх, — когда я не чувствую собственного сердца от того, что муж отказывается со мной видеться и не желает ко мне прикоснуться!

Голос подводит, в глазах закипает соль, и она всеми силами старается сдержаться, но не выходит, и она предательски всхлипывает.

— Этот Август, Мерлин его подери, Сепсис твердит тоже самое! А еще зовется лучшим целителем Мунго! — злится Гермиона. — Почему никто не понимает, что это причиняет мне боль?! — надрывно спрашивает она.

Гермиона не понимает даже, самой себе она задает этот вопрос или этому странному магозоологу со своим царем в голове.

— Что от этого мне тяжело!

— Но вы потеряли…

— Замолчите вы уже! — дрожащим голосом требует она, вскакивая на ноги и опуская основания ладоней на глаза.

Рольф поднимается с места следом, касаясь влажной ладонью лацкана белого халата. Он делает глубокий вдох. Сейчас или никогда.

— Гермиона, расскажите мне, что вы почувствовали в тот самый момент, когда осознали, что ваш сын погиб еще до своего рождения.

Гермиона вздрагивает от вопроса, как от пощечины. Слезы стынут на щеках, стягивая кожу. Она во все глаза смотрит на Рольфа.

— Что?..

— Расскажите мне, Гермиона, — требовательным, совершенно незнакомым для нее тоном произносит он, — расскажите, что вы почувствовали!

— Мерлин! — взрывается она. — Да что вы хотите услышать?! Я просто…

Гермиона без всякого удовольствия решается на воспоминания о том самом дне в апреле, хотя слова Рольфа кажутся ей какими-то странными. Они словно доносятся до ее сознания с опозданием, какие-то видоизмененные и глухие. Она опускает руки на пояс. Апрельский день.

К ней тогда приезжает Розамунд Тодд с приятной новостью о том, что они с Ритой Скитер решают связать себя узами брака. Помнит ее радостную улыбку. Задний двор, теплое солнце и… Гермиона хмурится.

Солнце и… Гермиона падает в этот день, как в пропасть. Смотрит на него своими глазами снова. В памяти всплывает звон от удара нового сервиза на крыльце. Топот ног Северуса. Его мантия резко дергается, не поспевая за движениями. Почему он бежит ко мне?

Она помнит испуганные глаза мужа, наполненные безумным страхом. Я все сделаю. Гермиона хватает губами кусочек воздуха, глядя перед собой в одну точку.

Воспоминания меняются, словно кадры старой пленки. Ее острые колени дергаются от каждой кочки. Она чувствует затылком чье-то сердцебиение. Это Розамунд. Куда мы едем?

Розамунд что-то говорит, но Гермиона слышит ее голос откуда-то из глубины. Он глухой, монотонный, она не понимает ни единого слова. Гермиона с тревогой забирает за уши волосы, делая неровный шаг вперед.

Она помнит, как впивается ногтями в спинку сидения. Остается след, а она сама ломает сильно ноготь. Это машина Северуса. Она видит глаза мужа в зеркало заднего вида. Он старается смотреть на дорогу, но постоянно старается не упускать ее из виду. От него волнами исходит страх.

Где сейчас его машина? Почему во дворе поместья все это время стоит только моя? Гермиона снова шумно выдыхает. Воспоминание меняется. Над головой мелькают лампочки, ее куда-то везут. Рядом бегут люди в белом.

Я не отпущу твою руку, Гермиона. Я здесь, я все сделаю.

Гермиона смотрит на свою ладонь. Смотрит так, будто впервые ее видит, рассматривает каждую линию, каждую фалангу пальцев, а затем опускает ладонь на плоский живот. Она ведет по приятному материалу, чувствуя страшную пустоту глубоко внутри. Сердце долбит в глотке.

— Гермиона?..

Голос Рольфа доносится откуда-то издалека. В ушах стоит звон.

Гермиона видит перед глазами операционную, свои ноги, синюю одноразовую одежду. Трех женщин. Собственные воспоминания играют с ней злую шутку, Гермиона видит не трех акушерок, а… Трех Мойр. {?}[в мифологии Богини Судьбы, определяющие срок жизни человека] Она жмурится и пытается вспомнить.

Ее трясет.

Вспышка света. Оглушительный, наполненный чудовищной болью крик. Чей это крик? Северус опускается на колени, не выпуская ее руки. Почему он так сделал? Сердце лихорадочно стучит в груди. Это моя вина. Это я виноват. Гермиона редко, поверхностно дышит, слепо глядя перед собой. В чем Северус себя винит?

— Гермиона…

Снова Рольф.

Он не плачет!

Память противится. Кто не плачет?..

Он не пла…

Он не…

Он.

Гермиона хватается за голову, не чувствуя собственных ног. Что со мной происходит?! Она только что вспоминает чей-то голос. Еще был крик. Что были за слова?.. Северус опускается на колени, не выпуская ее руки. Она такая ледяная. Еще раз. Давай, ну же, Гермиона!

Белая вспышка света.

И Гермиона видит, как Северуса выводят из палаты, а она лежит в этой синей одноразовой одежде, пока ее ладони покоятся на бедрах ладонями вверх.

Гермиона невидящим взглядом смотрит в одну точку.

— Гермиона, — взволнованно произносит Рольф, касаясь ее плеча.