А пока есть время подумать, как всю информацию преподнести. Начальник будет крайне недоволен и это мягко сказано. У парня весь день и утро впереди. Ушел с кофе и сигаретой в комнату, плотно задернул штору и закрыл дверь. Несколько часов агонии ему обеспечены, ведь организм будет умирать. Уже сейчас сердце бьется через раз, кожа холоднее, кровь течет медленнее, он это чувствует, как и дыхание, становиться ненужной тратой времени. Смириться с переменой не получиться, так как эти перемены временны. И осталось сутки на жизнь. Дальше, как и собирался солнце и кучка пепла.

========== Часть 1 ==========

Комментарий к Часть 1

не бечено)

Дирран

Эти часы стали для меня самым настоящем адом. Казалось я уже во владениях Люцифера, прохожу круги его пыток и наказаний, но нет. Я все еще на этой бренной земле и почти ступил на путь нежити. Осталось окончательно умереть сгореть сутью как человек и маг, став полноценной темной тварью. Что со мной и происходило. Я горел изнутри, боль и холод сменялись поочередно.

Меня выворачивало, трясло как при лихорадке, я искусал все губы, но крови так и почувствовал, раны моментально затягивались, суставы того гляди вывернуться и буду как кукла, сломанная и ненужная. Когда обжигало грудь и сердце переставало биться, глотал слезы, с пальцев слизывал кровь, грудь рвал ими же, острыми как бритва когтями, слезы жгли глаза, связки почти порваны от долгого крика на максимальной громкости.

За стеной слышу крик боли брата, ему тоже плохо. Его тело умирало, как моя душа. Мелено, мучительно, без возможности умереть самостоятельно. На суициде стоял блок. Таков вот шутник, проклявший его. Он почти умоляет ее прекратить, эту нестерпимую боль, он воет и пытается палочкой проткнуть себе глотку, послать заклинание или просто наглотаться таблеток. Но проклятие работает. Он должен умереть от него и никак иначе, медленно сгорая магией, аурой и телом.

Именно сейчас, зная что я слышу, он предлагал своей крови и просил его отпустить. Сказал, что последние капли энергии как раз будут отданы мне, и он сможет спокойно покинуть мир, просил исполнить слово, данное ему несколько лет назад. Ведь я пообещал быть все оставшееся время рядом. И плевать на давнюю вражду и обиду. И кто меня за язык тянул обещать ему его освободить, когда не останется терпения? Давая клятву, не думал, что получиться так.

- Дир, пожалуйста! – умолял брат.

Не смотря на то, что он за стенкой я его прекрасно слышу. Обостренный слух и нюх, позволяют мне знать, где он, брат в свое комнате, а я в своей, но прекрасно его чувствую. Ему и правда больно, наверно больнее чем мне. Его агония длиться дольше. Он пытается встать, откидывает одеяло и поднимается. Слышу шуршание тапочек, накидывание на плечи халата и скрип кровати. Потом медленные шаги до двери. А я не могу выйти и уложить его обратно в кровать.

- Нет, - рыкнул я, - ляг на место! Рэм, береги силы, – но он меня не слышит. Идет едва передвигая ногами, опираясь о стену, дыхание прерывистое, хрип и скрежет ребер о которое все еще бьется сердце. Открывается его дверь. Несколько долгих шагов и он рядом. Его упрямство всегда меня поражало, бесило и одновременно восхищало. Я так не мог. У меня всегда была цель, я ее добивался, но не ценой жизни и принципов, как это делал Рэм.

- Я не отступлю, - и слышу его более четко, значит, уже зашел в комнату, - я уже здесь, у тебя не будет выбора, прости меня Дир, - голос едва слышен, и воспринимается скорее как шест листьев или ветер в кроне деревьев. Даже голос почти мертв.

Я на инстинктах забиваюсь в угол, самый темный в комнате. Между кроватью тумбочкой, угол, куда не попадает свет, даже при полностью открытых шторах. Брат идет к окну, резко открывается штора, убегать мне некуда. Сейчас день в самом разгаре, путь отступления перекрыт солнечным светом. А я не буду убиваться в пепел, пока не сделал то, что собирался. Брат все ближе и ближе. А я все сильнее и больнее вжимаюсь в угол тумбочки. Мои силы для сопротивления на исходе. Я уже не вижу его лица, лишь прозрачную фигуру и потоки крови, едва бьющееся сердце и черные сгустки, это проклятие, то самое из-за которого погибает мой брат.

- Рэм, я не могу, - но он идет все ближе, я все еще не вижу его лица, лишь кровь, - уйди, прошу тебя. Мне осталось вытерпеть каких-то пять часов и все, дела я передам тебе или поверенному, а потом ко мне придет капитан и покончит со мной, - на это я рассчитывал, когда звал его к себе вечером. Подгибаю под себя колени и опускаю вниз голову, обнимая руками, раскачиваюсь, - уйди, пожалуйста, уйди!

Но он уже сидит около меня, его рука на моих волосах, едва касается щеки, заправляет длинную челку за ухо и поднимает за подбородок, прося смотреть на него и в глаза, опускаясь рядом. Я смотрю на него и не вижу брата, лишь смерть, в его глазах точно. У него и правда осталась от силы пара дней. Магии и энергии хватит лишь на эти дни. А если я выпью его крови, то этой энергии не будет и проклятие свершиться. Умереть от полной потери магии и разрыва ауры – вот каково проклятие брата.

- Дир, прими, - протягивает руку, - и освободи меня от невыносимой боли и бессилия, - порез и капли стекают по его запястью, - пойми, я так больше не могу, пусть это будешь ты, а не то, что живет внутри меня эти долгие пять лет, - поднимая взгляд, вижу его лицо.

Черные круги под потускневшими карими глазами, бледная, почти прозрачная кожа, худой, изнеможенный, от него даже магией не пахнет, а он был сильным волшебником. Сильнее меня, пусть и не намного. Его кровь пахнет смертью, сырая земля и могильный камень. Он прав, ему осталось недолго.

- Я проживу не дольше твоего, - он кивает, улыбается, а я беру его руку, притягиваю к себе, укладываю брата на колени. Голова Рэма на моем плече, кончиком языка слизываю алые капли. По мне пробежал электрический разряд, словно я шпильку в розетку воткнул, с этими ощущениями пришли иные, приятные и расслабляющие, наполняли каждую клеточку энергией, боль отступает. Его улыбка мне напоследок, стала самым лучшим воспоминанием. Лишь детские были похожи на эту. Обычно брат меня награждал оскалом или ухмылкой. А тут как ребенок, открыто и нежно, как и положено брату.

- Дир, прости меня за все, - но я не отвечаю, отзываю яд и погружаю клыки в вену, брат вздрогнул, а я сделал первый глоток, потом еще два, отпускаю руку брата. Меня снова как током ударило, но теперь боль прошла окончательно, натянутые нити или гитарные струны от боли распрямились и сгладились, сущность полностью мной завладела.

Глаза, пылающие алым, стали привычного мне цвета расплавленного серебра, внешность пришла в норму, как и сердце с кровью, они больше не горят и не пронизываются сотнями тонких игл. Теперь сердце не бьется, кровь замерла на месте, став почти черной, гнилой или мертвой. Брат продолжает последнюю в своей жизни речь, - мы с тобой не ладили в академии, - было дело, а все из-за разных факультетов, и факультетской вражды, - прости меня за это, я тогда возомнил о себе многое, наговорил тебе не меньше.

- Я давно не сержусь, - улыбка и слова на прощание. А я держу на руках тело брата и не могу даже заплакать. Как и выйти, солнце еще не село, и пока комната не погрузилась в темноту, я сижу, на руках мертвый брат.

Все это время, до захода солнца, я сидел в том же углу, держа брата на руках, прижимая к себе уже остывающее тело. И как только стемнело, уложил его на кровать и вызвал отдел. Капитан принял вызов и сказал держаться. Я держался.

Приехала группа через десять минут. Для меня все происходило как в тумане, в ушах гул и время словно застыло. Кто-то пришел, о чем-то спрашивал, я отвечал, что-то показывал и все. Больше ничего не запомнил. Тело брата забрали, а капитан остался. Я кипятил чайник, кофе и сигареты, вот что у меня осталось, вкус нежить не ощущает, но почему-то кофе и сигареты не входят в эту область. И боятся мне нечего, я уже мертв.

- Кофе, - протягиваю кружку, сам не замечаю, как дрожат руки и бьет холодный пот. И не понятно почему, из-за нахождения рядом охотника, приносящие на инстинктивном уровне опасность и желание сбежать или просто от всего случившегося.