- А чего добилось ЦРУ? Я скажу вам. Оно выставило себя и своего директора на посмешище, уж не говоря о выброшенных на ветер деньгах налогоплательщиков, когда послало своих агентов в Женеву в поисках так называемой секретной информации, уже в течение двух лет не сходящей со страниц газет и журналов. Чего еще добилось ЦРУ? Нетрудно догадаться: ничего.
Барроу кашлянул и сказал:
- Вам не кажется, что вы чересчур прямолинейны? - Он мог бы произнести эти слова с большей укоризной, если бы приложил чуть-чуть больше усилий.
- Если люди не понимают иначе, приходится быть прямолинейным.
Голос Митчелла напоминал треск сталкивающихся льдин:
- Ваша позиция ясна, сержант. Вы приехали сюда учить нас, как надо работать.
Но Райдер не собирался так просто отставать от Митчелла.
- Я не сержант. Я простой гражданин и как таковой никому не обязан. Я ничему не могу научить ЦРУ, потому что понятия не имею о том, как вести подрывную деятельность в других государствах или убирать их президентов. Ничему не могу научить и ФБР. Единственное, чего я хочу, - это чтобы меня внимательно выслушали, хотя, в общем-то, мне безразлично, поймут меня здесь или нет. - Он бросил взгляд на Митчелла. - Закройте рот и дайте мне сказать то, ради чего меня сюда привезли, против моего желания, кстати. Я хотел бы поскорее уйти отсюда, так как нахожу эту атмосферу неприятной, даже враждебной. Майор Данн обладает всеми необходимыми полномочиями и знает обстоятельства дела.
- Мы дадим вам возможность высказаться, - бесцветным голосом произнес Митчелл.
- Это выражение мне тоже не нравится.
Барроу поморщился. Было нетрудно догадаться, что, несмотря на свою антипатию к Митчеллу, он на какое-то мгновение представил себя на его месте.
- Это выражение, - продолжал Райдер, - использует обычно председатель суда, когда дает осужденному право произнести последнее слово перед казнью.
Барроу повернул руки ладонями вверх и обратился к Райдеру:
- Послушайте, мы уже поняли, что вы человек прямой и откровенный. Пожалуйста, поймите и вы, что мы не считаем ваш приезд бесполезным. Мы внимательно слушаем.
- Благодарю вас. - Райдер не стал тратить время на вступление. - Вы все видели, что творится вокруг на улицах. Когда мы сели на вертолетную площадку у вас на крыше, то увидели сотни таких же улиц. Дорога забиты машинами. Толкотня и давка. Ничего подобного не было уже очень давно. Люди в страхе бегут отсюда. И я их не виню. Если бы я жил здесь, то, наверное, тоже пустился бы в бегство. Они верят, что завтра утром Моро взорвет бомбу. Я тоже не сомневаюсь в этом. Я также уверен, что он собирается взорвать остальные десять атомных бомб, как и обещал. Зато я ни на минуту не поверил в его требования. Это полная ерунда, и он прекрасно об этом знает. Мы должны относиться к его требованиям так, как они того заслуживают: это пустые, бессмысленные требования, которые не могут быть удовлетворены.
- Возможно, вам следует кое-что знать, - сказал Барроу. - Прямо перед вашим приездом прошел слух, что Кремль и Пекин через свои посольства в Вашингтоне заявили протест по этому вопросу. Они клятвенно заверяют, что невинны, как свежевыпавший снег, что выдвинутые против них чудовищные обвинения не имеют абсолютно никаких оснований (правда, никто их ни в чем не обвинял) и что все это - часть разветвленного капиталистического заговора. Впервые на моей памяти они совершенно согласны друг с другом.
- То есть это нельзя назвать обычным официальным отрицанием?
- Вот именно. Они просто сходят с ума.
- Не считайте их виновными в нашем деле. Подобное предположение смехотворно.
- Вы уверены, что на ваше суждение не повлиял тот факт, что вы уже отвергли свидетельства, указывающие на коммунистический след?
- Да, уверен. Впрочем, как и вы.
Митчелл заявил:
- А вот я не уверен.
- Ничего удивительного. Наверное, вы каждую ночь, ложась спать, заглядываете под кровать.
Митчелл скрипнул зубами.
- А если нет, то что?
Сами слова были достаточно безобидны, но их тон не оставлял сомнений, что этот человек готов продолжать упорствовать в своем недоверии ко всему, что скажет Райдер.
- Ну, я как-нибудь это переживу. Все началось, по-видимому, с Филиппин. Вероятно, вы знаете, какая там обстановка. Я, конечно, не специалист по внешней политике, но в последние несколько часов мне пришлось прочитать довольно много литературы по этому вопросу. Сделаю небольшое резюме. На Филиппинах - полная финансовая неразбериха. Огромные амбициозные планы развития, быстро растущие внутренние и внешние долга, гигантские военные расходы - в общем, им приходится туго. Но как и многие другие страны, они прекрасно знают, что надо делать, когда в кошельке пусто, - обратиться к Дядюшке Сэму. И они находятся в выгодном положении, поскольку могут оказывать на нас давление. Филиппины - ключевой пункт военной стратегии США в Тихом океане. Базирование огромного Седьмого флота в Субик-Бэй и стратегически важная авиабаза в том же районе рассматриваются Пентагоном как необходимые и вполне стоящие тех денег, которые выплачиваются за аренду, хотя многим эта сумма представляется чем-то средним между выкупом и вымогательством.
На юге Филиппин, на острове Минданао, проживают мусульмане. Это общеизвестно. В отличие от христианства, в исламе нет нравственных запретов на уничтожение человечества в целом. Правда, были времена, когда запрещались убийства мусульман. Концепция священной войны является составной частью их жизни. Именно это они сейчас и реализуют - ведут священный поход против президента Маркоса и его правительства, которое состоит в основном из католиков. Свои действия они считают религиозной войной угнетенного народа. Справедлива та война или нет, не мое дело. Во всяком случае, война очень жестокая. Мне кажется, что это всем хорошо известно. Зато вряд ли известно, что они с такой же ненавистью относятся к Соединенным Штатам. Почему понять нетрудно. Хотя конгрессмены с ужасом наблюдают за тем, как Маркое ведет борьбу против гражданских свобод, они, я бы сказал, с радостью платят за аренду земель, на которых располагаются наши базы, до семисот миллионов долларов в год. Значительная часть этой суммы расходуется филиппинским правительством на подавление мусульман. Еще меньше известен тот факт, что исламисты с такой же ненавистью относятся к России, Китаю и Вьетнаму. Какого-либо вреда эти страны им не причиняли, но они установили хорошие дипломатические отношения с филиппинским правительством. Поэтому филиппинские исламисты автоматически причислили их к вражескому лагерю. Но сторонникам ислама отчаянно не хватает оружия. Если бы они были вооружены так же хорошо, как восемьдесят правительственных батальонов, оснащенных благодаря любезности Дядюшки Сэма, то представляли бы собой весьма значительную силу. До последнего года они получали вооружение из Ливии. Но Имельда Маркое слетала туда и уговорила полковника Каддафи и его министра иностранных дел Али Туреки перекрыть последний источник снабжения экстремистов с Минданао. И что же им остается делать? Достать оружие или производить свое собственное на Филиппинах невозможно. Даже если бы они не испытывали никакой ненависти к Америке, американцы все равно не стали бы вооружать мятежников. Не обратиться им и к коммунистам, которых они объявили своими врагами. Так что у этих мятежников остается только один выход покупать. Любая фирма в мире будет поставлять оружие кому угодно, если ей заплатят, - деньги не пахнут. Так почему бы им не воспользоваться этим? Тем более что многие правительства, такие как американское, французское, британское, постоянно занимаются продажей оружия. Единственная проблема где найти деньги. Решение оказалось простым: пусть сам противник это оружие и поставит. К несчастью, выбор пал на Дядю Сэма. Лучше всего было бы наносить удар за ударом: сперва неожиданно ограбить, затем задеть его чувства и одновременно - одним ударом убить двух зайцев - дискредитировать СССР и Китай, прикрывшись ими как дымовой завесой. Именно это, как мне кажется, и происходит сейчас в Калифорнии. Самое ужасное заключается в том, что Коран оправдывает любого мусульманина, убившего иноверца, и тот не испытывает при этом никаких угрызений совести. А если ваша совесть чиста, то какая разница между одним человеком и миллионом людей? Если все свободны в проявлении любви и ненависти, то справедлива и священная война?
