— Когда я не буду рисковать потерять свое чертово здравомыслие из-за мысли о малейшей царапине на твоей мягкой коже, — рявкнул он на нее, опустив голову, пока они не зарычали друг на друга, нос к носу. — Я учил тебя бороться, чтобы помочь тебе защищаться. Не помогать в моих битвах.

— Если я не могу драться на твоей стороне, то я не хочу и трахаться с тобой, — усмехнулась она. — Иди на свою маленькую встречу, тигренок. — Она махнула рукой в сторону главной усадьбы. — Иди повеселись с большими собаками. Посмотрим, насколько они будут хороши для тебя, когда твой твердый член будет нуждается во внимании, потому что я не доставлю тебе удовольствия позаботиться об этом.

Повернувшись, чтобы уйти подальше от него, она обнаружила, что ее тут же остановили твердые пальцы, обхватившие ее запястье, управляя ею и притягивая к себе, чтобы она снова повернулась к нему лицом.

— Ты моя пара, — напомнил он ей, сверкающий блеск этого свирепого зеленого цвета, сверкающего отблесками янтарной ярости. — Ты можешь утверждать, что отказываешься от меня, сколько захочешь, но лихорадка всегда будет возвращать тебя ко мне, Кэт.

— В самом деле? — спросила она с нажимом, ее дыхание было суровым, гневом и нуждой, и слишком большой любовью к такому высокомерному зверю, бушующему рядом с ней. — Мы оба точно знаем, насколько я упряма, не так ли, Грэм. Давай посмотрим, что сильнее. Моя решимость или какая-то биологическая страсть, которой не хватает эмоций. Кто победит, Грэм?

— Не превращай наше спаривание в битву, Кэт, — предупредил он ее, его голос усилился до гортанного рычания.

— Нет, ты превращаешь это в битву, а не я. Еще хуже, Грэм, ты хочешь ослабить меня, ты хочешь разрушить то, что ты сделал, когда создал терапию, чтобы спасти меня. И будь я проклята, если не буду отстаивать это. Я провела слишком много лет в ожидании своего шанса быть свободной. Я не буду опускать голову и притворяться слабой когда-либо снова. Не для тебя. Никогда для тебя. — Она не могла этого вынести. Сама попытка убьет ее.

Выдернув запястье из его захвата, она чуть не побежала в дом и в свою комнату.

Он должен был пойти на свою драгоценную встречу, ну, у нее правда была собственная встреча. Она слишком много работала для этого дня, чтобы могла сдержать обещание, которое дала девочке, которая делила с ней эти камеры. Обещание, что однажды ее родители найдут ее. Джонас отказался это допустить, а спаривание Онор с Породой волков поставило ее под определенные ограничения в отношении Бюро по делам Пород.

Кэт не управлялась ни Бюро, ни Джонасом, ни Грэмом.

Онор все еще не пробудилась полностью, и защитный дух Лизы Джонсон, обеспечивавший сокрытие личности Онор, все еще был слишком сильным. Только одна вещь заставит Онор пробиться через этот темный лабиринт в ее собственном уме, чтобы снова взять под контроль свою жизнь. Родители, которые любили ее достаточно, чтобы отослать ее, а не видеть, как ее возвращают в исследовательский центр. Родителям еще предстояло связаться с Джонасом, а Онор еще недостаточно проснулась, чтобы полностью вспомнить.

У Кэт никогда не было родителей. Ни матери, которая любила ее и плакала за нее, ни отца, который неустанно искал ее или изучал лица каждой женщины ее возраста, надеясь увидеть потерянного ребенка.

Эта встреча, как и все битвы, в которых она сражалась в последние годы, обойдется без Грэма. Он не мог включить ее даже в планы или встречи, касающиеся ее защиты или ее жизни? Что могло заставить ее представить, что он поможет ей с этим? Он не будет.

И если бы он это сделал, единственное, за что она торговалась с генералом Робертсом, она бы никогда не увидела. Документы, которые доктор Беннетт представил о возвращении Гидеона и тестах, проведенных в то время, когда он был там. Что-то изменило его. Это изменило его настолько сильно, что, как он говорил, иногда он чувствовал, что утонет в крови.

Чтобы понять свою пару, понять, почему с ним стало так тяжело, ей нужно знать, что произошло, когда его вернули в исследовательский центр. Что создало чудовище, которое свирепствовало в течение многих лет после его побега, и что позволило ему обрести здравомыслие?

Она знала все остальное. Каждое движение, которое он предпринял с тех пор, как исчез в ту ночь, когда спасал ее и Джадда от солдат, сопровождающих их к месту убийства. Она знала о каждом шаге, сделанном в прошлом году. Но что произошло в центре в течение года, когда доктор Беннетт держал его, она понятия не имела. Джонас не расскажет ей. Если бы Орин знал, он не рассказал бы ей. Но генерал Робертс мог получить эту информацию. И у нее было что-то, чего он хотел достаточно сильно, чтобы принести это ей. Дочь, которую он и его жена никогда не переставали ждать.

Женщина, которую мир знал, как Лизу Джонсон была ребенком Онор Робертс, подруга Кэт потерялась в ритуале навахо, который украл ее воспоминания, ее самобытность, на годы — так много лет, что она, будучи ребенком, возможно, даже не существовала. Но то, кем она была для своих родителей, кем были ее родители, никогда не будет потеряно, подозревала Кэт. И, возможно, это было все, что позволит Онор вернуться в ее собственную жизнь и полностью занять свое место рядом с ее парой.

Кэт только надеялась, что, возможно, в какой-то момент в будущем она сможет занять свое место. Может быть, Грэм смягчится достаточно, чтобы понять, что брачная лихорадка и есть любовь. Без одного другое не может существовать.

***

Шесть вождей навахо двинулись в парную за двумя Неизвестными. Каждый из воинов нес неподвижное тело молодой женщины Породы — обе женщины настолько уникальны и так важны для Пород, как и для навахо, что сама земля призвала к их сохранению.

Когда процессия вошла в парную, травы и сильнодействующие лекарства, используемые для Пробуждения и наведения духов, начали насыщать влажный воздух.

В центре ложи два больших плоских камня лежали между шестью насыпями дымящихся камней. Влажный жар от дымящихся камней доносился над твердым каменным слоем, на который уложили одну молодую женщину. ОринМартинес отступил назад и с грустью уставился на уникальных существ, которых вожди призвали на помощь.

Изящные золотые, кремово-белые и рыжеватые крылья выгнулись над головой первой и обрамляли маленькое тело, прежде чем упасть намного ниже ее маленьких ступней. Хрупкая, с тонкими костями, молодая женщина могла бы сойти за ребенка, если бы не изгибы стройной женщины под кожаными брюками и жилетом, которые она носила.

Длинные светло-каштановые волосы, покрытые рыжеватыми бликами, простирались вдоль ее лица и по ее груди в пышные локоны, и Орин знал, что когда ее глаза откроются, он увидит свирепые орлиные оттенки коричневого, зеленого и черного. Сливочная плоть, не испорченная сражениями, стала бледной, блеск жизни быстро тускнел.

На узком камне рядом с ней лежала еще одна молодая самка Пород, которой только что исполнилось двадцать лет. За эту Орин страдал больше всего. Маленькая самка Породы льва знала лишь несколько лет свободы. У нее не было времени мечтать или строить планы на жизнь, которую обещали Породам.

Маленькая и хрупкая, как крылатая Порода, маленькая женщина Породы льва лежала так же тихо и неподвижно. На этом все сходство закончилось. Волосы женщины-львицы Пород были короткими, обрамляя любознательное личико с дерзким носиком. Широкие глаза были обрамлены линией темного цвета, как будто природа нанесла подводку вокруг слегка наклоненного изгиба ее ресниц.

Она была одета не в кожу, а в длинное белое платье, в которое ее облачили после того, как ее привели Породы. На теле не было никаких ран; травмы были внутренними, но зажили. Ее хрупкий дух больше не мог выносить жизнь, в которой она родилась. Годы заключения и жестокости измотали ее. Ее побег дал ей всего несколько лет, чтобы привыкнуть к свободе, прежде чем она была вынуждена стать свидетелем еще большего зверства в нападении на нее и двух других женщин-пород.

Рана на ее голове хорошо заживала, но ее дух продолжал искать спасения. Жизнь утекала из нее с каждым поверхностным вздохом.