Взбесив его, она сама была в подвешенном состоянии.

— Я проверил свою электронику. — Повернувшись к ней лицом, уперев руки в бедра, он столкнулся с ней тяжелым хмурым взглядом. — Что ты задумала, Кэт?

Он сказал это так серьезно, что ей пришлось рассмеяться.

— Что я задумала? Серьезно, Грэм? Думаю, это я должна задать тебе этот вопрос. Ты мастер игр, а не я.

Опустив руки, она подошла к двери спальни и держала ее, готовясь хлопнуть ею у него за спиной.

— Почему бы тебе не проверить свою электронику снова, дикарь, потому что у меня нет времени на твои капризы.

Перемены в нем были мгновенными, но тогда они только начали совпадать с ее.

Брачная лихорадка.

Она жаждала его два дня. Потребность в его прикосновениях росла как потребность наркомана в дозе.

Кэт задавалась вопросом, может ли найти программу из двенадцати шагов, чтобы исправить это.

Она сомневалась в этом. Она никогда не была везучей.

Конечно, ради Бога, должно быть лекарство, а не просто какое-то глупое гормональное лечение, чтобы помочь справится с симптомами. Поскольку у нее есть новости для него, она не собирается вновь переживать очередную терапию.

С нее хватило в детстве.

— Мои капризы? — осторожно спросил он, выражение его лица стало напряженным, а глаза осторожно сузились.

Она не могла не закатить глаза.

— Разве ты не понял, что этот взгляд и тон голоса действительно не работают на меня? Дни слепого послушания прошли, Грэм. Они никогда не вернутся.

— Ты больше не ребенок, Кэт, — усмехнулся он. — Слепое послушание никогда не было тем, чего я хотел. Тем не менее, ты, похоже, полна решимости оставить нас в прошлом, где каждый поступок, каждый ответ, либо черный, либо белый, когда прекрасно знаешь, что наши жизни никогда не существовали в таком плане.

— Ты имеешь в виду план, где я могла бы тебе доверять? — ворчливо спросила она, крепче сжав дверь. — Ты прав. У нас никогда его не было, я лишь так думала.

— Для человека с исключительной фотографической памятью и способностью к логике, ты можешь быть удивительно близорукой и удивительно нелогичной, — обвинил он ее, когда выражение его лица выражало неодобрение. — Я хорошо тебя обучил, Кэт. Почему бы тебе не использовать некоторые из этих невероятных даров, которые, как я знаю, у тебя есть, для чего-то другого, кроме ненависти ко мне?

Хлопок двери не был шоком. Даже когда ее мускулы сжались и шипение ярости покинуло ее губы, она с силой толкнула его в дверной проем с сильным взмахом запястья.

— Потому что ты заслуживаешь моей ненависти? — парировала она, зная, что не ненавидит его.

Кэт знала это все время. Она никогда не ненавидела его ни на миг. Насколько проще была бы ее жизнь, если бы она могла.

— В глазах ребенка, возможно, — согласился он. — Но ты не ребенок, Кэт. Даже в двенадцать ты не была ребенком, не больше, чем у Джадда и меня была возможность заявить о своей невинности. Когда я исчез, ты знала, что меня не забрал этот эскадрон смерти, точно так же, как ты знала, что переливание твоей крови будет иметь ужасные результаты. Ты проигнорировала то, что знала.

— Ты умирал! — закричала она, ошеломленная болезненным воспоминанием страха при виде его ран и крови, которую он потерял. — Я не могла потерять тебя.

Но она потеряла его.

Он стоял там, просто уставившись на нее, его взгляд был тяжелым и мрачным. И знающим.

Она знала, что переливание разозлит его. Она слышала, как доктор Фостер говорил ему никогда не рисковать без принятия мер предосторожности. Она не знала, какие были меры предосторожности, но она видела инъекцию, которую он получил до переливания от нее после того, как эксперимент, проведенный доктором Беннеттом, не удался.

— Для тебя это стоило риска, — предположил он, его голос был невероятно грустным. — Этот риск вышел из-под контроля.

— Потому что я заразила тебя? — усмехнулась она.

Отойдя в другую сторону комнаты, она потерла руки, теперь боль от его прикосновения была почти невыносимой.

— Я не буду ссориться с тобой из-за того, что ты отказываешься видеть, — он выдохнул, звук был полон усталости или грусти. — Я могу понять твой гнев, Кэт. Я даже могу понять ненависть. Твой отказ признать то, что ты знала тогда и сейчас, я отказываюсь принять.

Он отказался принять это?

Он сделал все возможное, чтобы изолировать ее, лишить ее друзей и преданности, и он думал, что она должна просто принять это? Признать, что он думал, что она должна знать?

— Я никогда не буду доверять тебе, — с болью прошептала она. — Никогда.

Двигаясь к ней, он медленно и ровно покачал головой.

— Ты уже доверяешь мне, детка, ты просто еще не хочешь принять это.

— Ты сошел с ума. — Неверие боролось с голодом, растущим внутри нее, когда он подошел ближе.

— Да, я сделал это давным-давно, — согласился он, обвивая рукой ее талию, притягивая к себе. — Потом я нашел его в одинокой пустыне, наблюдая за тигрицей на охоте, и понял, что все, о чем я мечтал, было прямо у меня под носом, когда я искал ее.

От удивления она приоткрыла губы, и собиралась потребовать объяснения, но его поцелуй украл слова, а также необходимость в них. Объединяя их вместе, смешивался вкус брачного гормона, разливающегося от них обоих, взрывающегося через ее чувства и эмоции.

Обхватив руками его шею, ее пальцы вонзились в его волосы, чтобы прижать его к себе, когда мучительный стон вырвался из ее горла, Кэт знала, что больше не сможет выжить без него.

Она искала его. Она это знала. Она завлекла его обратно в пустыню, дала ему подсказки, необходимые для ее поиска, и отказалась сообщить ему, с кем он общался. Она ждала его ночь за ночью, искала ночами в пустыне и говорила себе, что ненавидит его. Она говорила себе, что просто устала ждать, когда он найдет ее и убьет.

Однако то, что он сделал намного болезненнее.

Тем не менее, она сотрудничает, не так ли?

Мучительный стон и понимание наполнил их поцелуй.

Обхватив ее руками, Грэм поднял ее и понес к кровати. Его губы все еще обхватывали ее, их языки облизывали друг друга, смакуя поцелуи и голод, когда он навис над ней. Его тело накрыло ее, его руки изучали, снимая одежду, отделяющую их и блокирующую доступ к обнаженной плоти, когда она рвала его одежду заостренными когтями, пока ничего не осталось.

Его грубая, жесткая кожа, потирающаяся об ее нежную плоть, и его губы, прервавшие поцелуй, скользили к чувствительной линии шеи.

— Ты только что разорвала мою одежду. — Он заставляет ее наклониться, чтобы дать ему больший доступ.

— Ой, мне так жаль. В следующий раз, я исправлюсь, — прошептала она, затаив дыхание, поглаживая руками его спину, удивляясь жестким мышцам, сгибающимся под его кожей.

— Уверен, так и будет, — подняв голову, он уставился на нее.

Словно заглядывая внутрь нее.

Видел ли он ночи, когда она искала его в пустыне, настолько жаждавший увидеть его, что она, черт побери, удостоверилась, что он знает, где она? Что он узнал кто она? Видел ли он страх, с которым она боролась, чтобы скрыться в детстве, голод, который она испытывала, когда стала женщиной?

— Моя Кэт, — прошептал он, проводя пальцами по ее щеке, затем опустил голову, прислонившись своей щекой к ее. — Позволь мне обнять тебя, детка, только на мгновение, побудь моей Кэт.

Только на мгновение.

В ней бушевал голод, голод, который вышел далеко за пределы сексуального в царство разбитых снов, разбитого сердца и шрамов души. Но необходимость удержать его следовала за ней через все это.

Необходимость быть его, в каком бы качестве он ни позволил ей принадлежать ему, всегда была ее частью. Независимо от того, было ли это закодировано или предназначено природой, да и имело ли это значение? Потому что потребность в этом намного превосходила все, что могла создать наука.

Закрыв глаза, Кэт уступила нужде, голоду и подавляющим эмоциям, которые сдерживала с такой силой, что порой боялась, что это задушит ее.