В жизни всего только два человека могут повлиять на ее исход:

Танюш (@angelseyess), ты прости меня за то, что накинул тебе несколько лет и воткнул в зубы сигарету. Ты шикарная, молодая и очень красивая женщина и ведешь чистый образ жизни, но в тот момент, когда я решил «положить» тебя на бумагу, я увидел именно такой образ. Нет никаких сомнений, что наша встреча определена. Ты появилась именно в тот момент, когда я больше всего нуждался в советах и поддержке. Твои профессионализм, чутье и видение выразились в словах, которые в самом прямом смысле вытащили меня с того света, вселили в меня уверенность и надежду. Каждое утро они доставали из меня сомнения, которые я ставил в угол до вечера. Каждое твое слово, каждый твой вывод по аспектам моей жизни были настолько точны, что мне пришлось несколько дней принимать то, что ты сказала. Я не мог поверить, что это моя судьба! Я всегда думал, что это испытание в одни ворота, из которых я раз за разом доставал забитый мяч. Ты настолько точно все определила, что мне не оставалось ничего, кроме того, чтобы перестать ныть, прибить свою задницу к стулу и начать писать. Планеты не врут – мы должны прожить именно то, что нам предначертано. И ты, как никто другой, можешь эту правду озвучить самыми точными словами!

Лен (@lena_cosma), ты же прекрасно понимаешь, что когда человек пишет книгу и ему на пути попадается другой человек, готовый ее издать, – это судьба. Мы с тобой просидели в кафе сколько? Семь, восемь часов? Обсуждая все подряд. Я мог бы продолжить и до утра, но мозг устал, и билет на поезд поджимал, и, к сожалению, кроме чая у них ничего не было путного: круассаны оказались полнейшим дерьмом, и я не рискнул заказать что-то еще. Но за это время ты смогла разглядеть во мне то, что я обычно скрываю от людей; ты не отступила перед натиском моих странностей, ты дала понять, что эта книга окажется в надежных руках человека, который знает о литературном бизнесе все. И я, как человек исключительно творческий, который ни черта не смыслит в цифрах (хотя считаю я неплохо), доверил тебе полностью все свои переживания. Я благодарю тебя за то, что ты приняла все слова, которые я так тщательно подбирал к каждому эпизоду жизни, которую вынужден проживать. Я благодарен тебе за то, что ты отдаешься своему делу, веришь мне и в то, что моя книга – это успех. Общий. Важный. Для меня, для тебя и для тех, кто передумает принимать решение с необратимыми последствиями, а вместо этого продолжит игру, стараясь выбить три семерки. И тогда жизнь начнет иметь хоть какой-то смысл, если не для себя, то для кого-то другого.

Вы когда-нибудь хотели умереть? По-настоящему. Не стараясь испытывать судьбу в поисках случайной смерти, нарочно ввязываясь в драку или переходя дорогу, не озираясь по сторонам. Не думая об этом, как о чем-то, что никогда не случится с вами, а только с другими. Не забывая о своем намерении при первом, даже малозначительном успехе, ошибочно полагая, что вот теперь-то все пойдет как надо. Что жизнь вдруг обретет смысл, станет яркой и значимой если не для вас, то для кого то, кто нуждается в вашем обществе исключительно по меркантильным соображениям. Просыпаясь каждое утро, перед тем, как открыть глаза, встать с постели, умыться и посмотреть внимательно на свое уставшее отражение – представлять себе легкую, мгновенную, незаметную для окружающих смерть.

Сделать шаг вперед перед мчащимся поездом или сорокатонным грузовиком, у которого не будет ни малейшего шанса как-то повлиять на решение; застрелиться, повеситься, отравиться. Или вот, к примеру, еще один способ, который привлекает меня больше остальных, – подняться по лестнице на последний этаж высотного дома, откладывая смерть еще на несколько минут и затем, пролетев мимо окон вниз, выбить об асфальт душу из тела, подобно тому как выбивают пыль из ковра.

Теряя смысл жизни, каждый раз я намеренно отгонял желание покончить с собой. Мне казалось, что я сильнее такого – на первый взгляд – глупого и необдуманного поступка.

В то утро, лежа на диване, укрытый тонким теплым пледом, я снова размечтался о способах своего уничтожения.

Рассечь руки лезвием бритвы или острым ножом и ждать, наблюдая за тем, как багровая кровь, пульсируя, вырывается наружу из поперечных ран – уж очень это не интеллигентный способ. И даже если заранее позаботиться о последствиях такого решения и расстелить большой кусок пленки на полу, все равно кому-то придется убирать и меня и за мной, что точно доставит массу неприятных хлопот и оставит долгие отвратительные воспоминания.

А вдруг я передумаю? Что, если я внезапно пойму, что допустил ошибку, и мне необходимо, вопреки всему, жить, а уже поздно – у меня останется лишь несколько минут перед тем, как я окончательно потеряю сознание и умру. Что, если все чувства, которые я безвозвратно утратил за сорок лет, снова оживут, мгновенно наполнят меня яркими эмоциями и желанием бороться за жизнь? Нет. Я не готов к такому испытанию. Оно слишком жестоко по отношению к себе. И, к тому же, я ужасно боюсь уколов и порезов. Видели бы вы меня, когда я сдаю кровь! Какой же это позор. Человек умирающий – так можно описать мое состояние. Я не чувствую под собой ног, уши закладывает так, что я совсем ничего не слышу; я мог бы читать по губам, но глаза застилает синим, а предметы расплываются, как будто по зрачкам стекают капли дождя. Я много лет уворачиваюсь от необходимости сдать анализы и теперь даже не знаю, что течет по моим венам, – здоровый сапиенс или чем-то зараженный. Впрочем, это уже не важно.

Отбросив такой способ, как неподходящий и более остальных пугающий, я продолжил размышлять.

То и дело слышу, как очередного отчаянного гражданина сняли с моста при попытке… Дружище, ну ясное дело, что если ты хочешь убиться – не надо никаких попыток. Не надо показывать всем, что тебя надо спасать. Просто прыгай. Но на мосту этого никак не сделать незаметно. А там же как все происходит: начинаются уговоры, просьбы, лживые обещания и решение всех проблем, из-за которых стоишь одной ногой на огромной гайке, а другой уже на воздухе; вертолет «Первого канала» передает на все экраны перекошенную от ужаса происходящего рожу: столько внимания к заблудшей персоне. Оно тебе надо? Вот и мне на черта это надо!? Ну, и есть еще один такой сдерживающий фактор (если короче – мысль одна не дает мне покоя): а что, если все-таки конец этой жизни – начало следующей? Ну, знаете, как в шахматах, любой ход определяет дальнейшее развитие всей игры. И здесь мне мешает жалость к себе. В следующей жизни я не хочу бояться высоты, достаточно того, что я в этой натерпелся; в следующей жизни я не хочу, чтобы у меня были больные легкие или случился на них рак. Или, что еще хуже, оказаться рыбкой в наказание за свой поступок, и всю свою рыбячью жизнь смотреть на мир через выпуклую линзу аквариума. Тоска смертная. Не-е. Нафиг.

В бандитские девяностые происходило много диких и страшных событий, но в память врезался сюжет из криминальной хроники о том, как мужчина, сидя за рулем «шестисотого», приставил дуло к виску и вышиб себе мозги. Жуткое зрелище. Тогда мне было около пятнадцати, и я недоумевал, зачем стреляться, если у тебя есть такая тачка! Непонимание той смерти надолго закрепилось в моей голове, и, может по этой причине, самоубийство через выстрел в нее для меня неприемлемо. Да и «Мерседеса» у меня нет.