Адмирал подошел и положил руку мне на плечо.
– Трибунала не будет. Служи, моряк…
***
Скрип разъехавшихся ворот прервал мои воспоминания. На территории, мы остановились у открытого тренировочного комплекса. Алексей приказал помощнику продолжать занятия и, выслушав меня, уточнил:
– Едем на вашей машине?
– Нет, возьми с базы.
По дороге я предупредил его о возможной провокации и рассказал о Паше Колесникове.
Недалеко от конечной остановки трамвая я вышел из машины. Вскоре подъехала черная «Волга». Немного выждав, из нее вылезли два рослых парня. Они огляделись, и один из них, по-видимому старший, кивнул другому… Тот вытащил упирающуюся Иру и, крепко держа выше локтя, повел ко мне. Она шла безвольной, вихляющей походкой, опустив всклоченную голову. Не доходя нескольких метров, он с силой толкнул ее.
– Лови…
– А полегче… – вырвалось у меня.
– Будет тебе и полегче, – усмехнулся другой, приближаясь. Поддерживая падающую Ирину, я не заметил, как перед ними появился Алексей, и старший резко скомандовал:
– Стой, уходим.
Взвизгнув шинами, машина умчалась. Я усадил Иру на заднее сиденье, сказал Алексею адрес Эллы. Трогаясь, он пояснил:
– Тот, который командовал, – бывший морпех и хорошо меня знает. Боец сильный, но скотина та еще. Заканчивая службу, получил два года дисбата за то, что зверски избил молодого матроса.
Мы почти внесли Ирину по лестнице, и, когда открылась дверь, она, видимо, узнав Эллу, выпрямилась и посмотрела на меня. Взгляд стал осмысленным… Она заплакала.
Втащив ее, Элла захлопнула перед нами дверь.
***
Через три дня она сообщила, что под наблюдением врача состояние Иры улучшается, и попросила прислать вещи, так как за ней приезжает муж.
Римма Степановна всё упаковала, а фотографию, стоявшую на рояле, я, разрывая на мелкие кусочки, долго бросал с моста в реку, наблюдая, как они падают, кружась, и тонут, уплывая…
В эти дни я вышел на Сашу Некрасова, своего товарища еще с училища. Он возглавлял «фирму» – так все называли производственно-конструкторское объединение, занимающееся разработкой и внедрением изобретений. Несколько раз он обращался ко мне как к моряку-практику и, признавая мои советы очень квалифицированными, предлагал перейти к ним в объединение. Работа была связана с испытаниями «изделий» в условиях, приближенных к боевым, то есть с частыми морскими маневрами и походами. Именно это меня сейчас устраивало. Я тосковал по морю…
Саша обрадовался и обещал в ближайшее время согласовать с начальством мой перевод. Подписывая документы, Сергей, не скрывая неприязни, пожелал:
– Скатертью дорога…
Через неделю я осваивался в новом коллективе, а два месяца спустя, проходя экватор, наблюдал работу наших приборов в тропических условиях. Увлеченный интересными разработками, изредка встречаясь с какой-нибудь прелестницей, я не заметил, как пролетел год.
***
Гоша приобретал известность, и Элла пригласила меня посмотреть его новые работы. Я не был большим ценителем живописи и довольно равнодушно рассматривал картины – но вдруг замер у полотна средних размеров…
В уютную морскую бухту входил парусный фрегат – еще угадывался растворяющийся в открытом море след его движения. Нависшие над левым берегом скалы дальше и выше переходили в заснеженные горные хребты, суровые и манящие. Справа дымка морского горизонта прояснялась синью неба в легких перьях облаков. И в этом небе, затуманенное, словно готовое исчезнуть, проступало лицо женщины. Медные пряди волос, распушенные морским бризом, обрамляли мягкий овал с припухлыми губами и чуть вздернутым носом. Большие зеленые глаза в карих крапинках смотрели так нежно и требовательно, что я невольно отвел взгляд…
Перед уходом я вновь стоял у этой картины, пытаясь понять ее очарование, и ушел, восхищенный талантом художника, сумевшего передать необъяснимое…
В последнее время появилось ощущение, что Элла взяла надо мной шефство. Мы стали чаще общаться по телефону, а когда у них намечалось какое-либо мероприятие, обязательно приглашала меня. Если я отказывался – обычно не настаивала и не обижалась. В этот раз, приглашая на выставку, она упорно не замечала моего нежелания и заявила, что готовит сюрприз. Я вынужден был согласиться.
Выставка не впечатлила. О сюрпризе Элла даже не заикнулась, но меня заинтересовала женщина-экскурсовод: немного за сорок, в длинном платье, облегающем красивую фигуру, очень симпатичная, она держалась отстраненно и загадочно, словно проживая то, о чем рассказывала посетителям. Я был уверен, что мы знакомы… Тщетно пытаясь вспомнить историю этого знакомства, я, наверное, разглядывал ее слишком откровенно и поймал в ответ укоризненный взгляд. Перебирая в памяти встречи и увлечения, я не находил ее там.
Чтобы снять вопросы, в следующее воскресенье я опять отправился на выставку. Но картины и экскурсоводы были другие, и в своей дотошности я дошел до главного администратора. Выяснилось, что провести экскурсию для серьезных людей специально была приглашена Марина Николаевна – искусствовед из Эрмитажа. «Для серьезных» – подчеркивалось: мне давали понять, что я к таковым, конечно же, не отношусь. Представив себя рыскающим по Эрмитажу, я на время отложил дальнейшие поиски.
Через день позвонила Элла и поинтересовалась, посещал ли я в это воскресенье выставку. Я ответил утвердительно, и она, не объясняя ничего, попросила обязательно зайти к ним в ближайшее время. Заинтригованный, вечером следующего дня я был у них. Элла встретила меня, загадочно улыбаясь, и провела к знакомой картине. Из сини неба, нежно и требовательно, на меня смотрела та женщина, с выставки…
– Это она?! – удивился я.
Элла кивнула, мы прошли в гостиную, и на мое: «Объясни…»,-она помолчала,
как бы собираясь с мыслями.
– Ира в свое время рассказала мне, как ты смотрел на Леночку Бармину.
– Елену Владимировну, – поправил я, вспомнив встречу в кафе. – И как это я смотрел?
– Не знаю, – засмеялась Элла. – Но женщины такое замечают, и я поняла еще тогда, кто нужен тебе.
– А как же Ира? Вы с ней так сдружились…
– Да, в ней много хорошего, и я надеялась, что у вас всё получится, она любила тебя.
– Хватит, – прервал я. – Что там у доморощенного психолога про Марину Николаевну?
– А Марина Николаевна той же породы, что и Бармина. Недавно я разговаривала с ее подругой по институту. Вспоминая о Марине и Станиславе Белевском, она рассказывала, как все восхищались этой парой.
На третьем курсе он был отчислен из военно-морского училища по состоянию здоровья. Чтобы восстановиться, стал заниматься самыми экстремальными видами спорта: парашютным, сплавом по горным рекам, альпинизмом. И она, пока не родилась дочка, везде была с ним.
Вернуться в училище не получилось, море и корабли так и остались его голубой мечтой… Он всерьез увлекся альпинизмом, об этом мне говорила уже сама Марина. Нас познакомил Гоша. Он часто общается с ней по работе, а со Станиславом жил в одном доме, и они даже дружили в детстве.
Элла замолчала, глядя на догорающий в камине огонь.
– И что дальше? – не выдержал я.
– Дальше плохо… Пять лет назад дочка-второкурсница влюбилась в молодого канадского дипломата и сбежала с ним за границу. Ему это стоило карьеры, а Марину затаскали в КГБ. Через несколько месяцев в горах разбился Стас. Два года он лежал без движения. Надеясь на чудо, они обменяли свою квартиру на гораздо худшую, потратив доплату на разных знахарей, так как медицина расписалась в бессилии. Вот тогда Гоша написал для Стаса эту картину. Чуда не случилось… Уже три года Марина одна, недавно вновь поменяла квартиру и вернула картину, чтобы ничто не напоминало о прошлом счастье и горе.
– А как ты узнала, что я был на выставке?
– Догадалась… Позвонила Марина, выясняя, не тот ли товарищ, который был с нами и довольно бесцеремонно ее разглядывал, наводит о ней справки. Я подтвердила: «… именно он».
В этих картинных делах была какая-то связь, но тронувший меня рассказ о Марине мешал сосредоточиться. Наконец-то дошло…
