Писатель больше всего боится забвения. Казалось бы, публикация произведений избавляет от него, но это не так. Тысячи лет назад выбитые на камнях надписи скалывали, слова с пергамента соскабливали и смывали, писали новое, свое. Позже книги сжигали, и не только потому, что они вредны – попросту печки топили, и в огонь летели последние экземпляры; а с увеличением тиражей и сжигать оказалось не надо – большинство книг, бумажных или цифровых, не замечают. Совершенно. Почти всё написанное, изданное, опубликованное тут же погружается в реку забвения. Вместе с именем автора.

Вынырнуть из этой страшной реки едва ли кому удается. По сути, мы читаем, скажем, из русской литературы пусть золотые, драгоценные, но крупицы. Протопопа Аввакума из XVII века, двух-трех авторов века XVIII-го, десятка два XIX-го, десятка три-четыре XX-го. Еще кое-кого знаем лишь по фамилии, а другие творившие, для нас – пустой звук.

Может быть, это справедливо, вернее – закономерно. Даже самой богатой в смысле духовной культуры нации невозможно иметь слишком широкий первый ряд. Иначе он потеряет ценность. Соответственно, небесконечен и ряд второй. Остальное – сотни тысяч писателей и миллионы их произведений – исчезает бесследно или оседает в подвалах архивов в ожидании энтузиаста-исследователя, который может вывести автора и его наследие на свет божий.

Серебряный век породил множество талантливых поэтов. Живут в русской литературе несколько имен. Еще несколько появляются в антологиях, кто-то упоминается в статьях и монографиях через запятую… Время от времени литературоведы пытаются вернуть читателю очередного забытого сочинителя, издатели выпускают сборники стихов, но почти всегда это заканчивается неудачей: сочинитель вновь уходит в небытие.

Воскреснуть в литературе – такое же чудо, что и в реальной жизни.

Чудо произошло с тем, кто, казалось, был забыт прочно и навсегда; кто писал о себе в тридцать восемь лет от роду и за девять лет до смерти: «…к сожалению моему, судьба неудачника отяготела надо мною и, вероятно, я не только не добьюсь известности и успеха, но погибну безвременно от голода и нищеты. ‹…› неудачником рожденный и в гроб должен сойти неудачником, не поведав о себе ничего и никакого следа в жизни не оставив».

Человек, как говорится, предполагает, а Бог (или некие другие силы) располагает. И теперь этот человек на слуху. Более того, на него возникла чуть ли не мода. О нем пишут литературоведы и историки литературы, его лирические стихотворения, красиво оформив виньетками, выставляют на своих страницах в интернете девушки с нежной душой, а стихотворения иного рода – декаденты, панки, некрофилы, изотерики наших дней.

Евгений Евтушенко не только включил его произведения в «Строфы века», но и посвятил ему свое, где есть такие строки: «…недопроклятый русский поэт,/кому даже в земле ни объятия,/ни проклятия,/столь долгожданного, нет».

Зовут этого «недопроклятого» Александр Иванович Тиняков.

Интерес к нему возник в начале 1990-х, и не потому, видимо, что тогда было многое рассекречено, стало доступным исследователям (получая не так давно в архивах и библиотеках его прижизненно изданные книги, рукописи, письма, материалы о нем, я видел, что большая часть их была затребована и в 1960 – 1980-е годы); нет, скорее всего, противоречивая фигура Тинякова, его необычная судьба оказались созвучны происходящему в ельцинский «переходный период», да и тому, что продолжает происходить сегодня.

«…О жизни Тинякова можно было бы написать увлекательный роман, особенно если бы о ней было известно лучше, чем нам сейчас», – предположил составитель и автор предисловия к первому после семидесятипятилетнего перерыва сборнику его стихотворений Николай Богомолов.

Замечу, для написания биографического романа не нужно особенно много материалов о жизни героя, но в общем полностью согласен – жизнь Александра Ивановича (это не фамильярность – его именем-отчеством назвал один из очерков, а вернее, по сути, рассказ, Георгий Иванов) тянет на роман. Психологический, приключенческий, исторический, морализаторский… Но я ограничусь очерком жизни и творчества.

Орловская земля щедра на литераторов. Тургенев, Тютчев, Лесков, Фет, Апухтин, Якушкин, Писарев, Бунин, Зайцев, Пришвин, Андреев, Вольнов, Потемкин, Блынский, Шорохов… Всё это красавцы, большинство – настоящие русские богатыри. Изумительные лирики и пейзажисты (включая и Дмитрия Писарева). Но почти всех объединяют и странные, с изломами, роковыми поступками судьбы, которые нельзя объяснить только изломами русской истории. Дело здесь скорее в особенностях натуры.

Лириком и пейзажистом по природе своей был и Тиняков. Правда, с первых же шагов на писательском поприще он обратился к вроде бы совершенно чуждому тому миру, в каком родился и рос, своей собственной природе декадентству. Смешно ведь – декадент из мужиков, Шарль Бодлер Мценского уезда. Но попытаемся понять, откуда это взялось и посмотреть, к чему привело…

Родился Александр Тиняков 13 (25 по новому стилю) ноября 1886 года в селе Богородицком Мценского уезда Орловской губернии. Ныне это – Свердловский район Орловской области. В районе два Богородицких; нужное нам – теперь в нем двадцать с небольшим жителей – стоит на реке Оптухе, впадающей в Оку. Природа классически русская: равнины, рощицы, овраги. Над этим всем – широкое поле неба.

Правда, в уголовном деле Тинякова, хранящемся в архиве Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области местом его рождения указано село Становой Колодезь. Впрочем, это рядом, каких-то несколько километров.

В своей повести в документах «”Исповедь антисемита”, или К истории одной статьи» («Литературное обозрение, 1992, № 1; сокращенный вариант – «Ной», 1994, № 8), давшей старт десяткам и десяткам статей о Тинякове, Вардван Варжапетян пишет: «Крестьянский сын, он и гордился и стыдился за мужицкое свое происхождение; выдавал себя то за нищего, то за наследника богатого орловского помещика, радовался, читая на конвертах “Его высокородию А.И. Тинякову”».

В утверждениях Тинякова, что он то из крестьян (подчеркну – государственных, а не крепостных), то нищий, то наследник богатого помещика нет противоречия. Его род по отцу действительно был крестьянский. Но еще в 1860-х прадед купил первое имение (300 десятин земли), затем второе (600 десятин), третье, четвертое… Это были богатые помещики, но не дворянские, не купеческие, а именно крестьянские. (Кстати сказать, почти не освещенное литературой сословие.) Порядки в таких имениях царили отнюдь не аристократические.

Отец время от времени лишал непутевого, оторвавшегося от их среды сына наследства, не высылал денег, и тот превращался в нищего, выпрашивающего у знакомых дворян-литераторов поношенные костюмы. Потом отец прощал, и Тиняков превращался в наследника… (В скобках замечу – в полном собрании сочинений Льва Толстого, том 74, «Письма 1903 года», Александр обозначен как «шестнадцатилетний сын купца, церковного старосты».)

Дальше я буду периодически цитировать «Отрывки из моей биографии» (так, с высокомерной скромностью, назвал семь листочков из школьной тетради в клеточку, ныне хранящихся в Пушкинском Доме, сам Тиняков), написанные в апреле 1925 года по просьбе библиографа Петра Васильевича Быкова. Этот документ до сих пор является, в общем-то, единственным источником сведений о детстве и отрочестве нашего героя.

Хотя род Тиняковых на Орловщине известный (советую обратиться, например, к работам орловского краеведа Василия Агошкова). Дед поэта Максим Александрович был фигурой поистине знаменитой – богач, жертвователь на строительство храмов, настоящий образец патриархального семейства. Жители Станового Колодезя отлили его бюст, который пропал после революции.

Но в семействе этом кипели нешуточные страсти. Вот что вспоминал Александр Иванович в своих «Отрывках…»: