Утренний губернский город.

Зимний рассвет неспешно прогоняет сумрак за шпили Петровского монастыря.Чириканья воробьев и синиц, столь очевидные с утра, почти не слышы – они заглушены руладами иного свойства. Из окон Земской Управы на соборную площадь разливаются разрозненные звуки симфонического порядка.

Утренним прохожим поневоле приходится внимать им. Отрывки партий скрипок, которые вроде, как что-то пытались сыграть осмысленное, уже через секунду забиваются бесцеремонным трубением валторны. Или вдру, с отчаянной отвагой врывается в эдакий бурлящий водоворот верещащая флейта в откровенно другой тональности и в собственном ,отличным от других темпом, а ее труба так и норовит перекрыть звонким тоном. Всё это буйство объяснялось тем, что конец Святочной недели должен был украситься долгожданным концертом филармонического характера. Интенсивная репетиция местного оркестра «Общества поощрения музыки, пения и драматического искусства», была неистова и неудержима как надвигающийся свистящий паровоз курьерского значения. Несмотря на то, что оркестранты были, что уж говорить, из местных, что называется, любителей, совмещавших музицирование со своим основным, отличным поприщем, тем не менее все были преисполнены решимостью вписать свои имена золотыми буквами в историю искусств всей губернии. К тому были все основания, ибо готовился настоящий концерт-сюрприз, причем сюрприз не только для меломанов, но и для прочих интересующихся « настоящей» музыкой. Так, в афишах была ангажирована ( проездом из Италии в Вятку) некая певица, причем с такой громкой иностранной фамилией, что у последних скептиков сомнений не возникало-единственный концерт, в котором дива принимала участие необходимо было посетить самым наипремейнейшем образом и по возможности приготовиться рассказывать своим еще не рожденным внукам о пережитых эстетических потрясениях!

Неподалеку от наполненной столь не свойственными разношерстными звуками управы была сооружена катальная горка, куда уже стекалась полусонная детвора, вытолканная погулять бесцеремонными в своей заботе родителями.Кругом виднелись оставленные накануне следы вечернего гулянья -обрывки лент, украшений, обертки конфет, пучки соломы и уверенное лошадиное производное, иными словами все то, что привыкло долго ожидать прилежного внимания дворников.

По направлению к зданию , наполняемому музыкальным шумом, шел высокий молодой человек лет 17. Морозец подгонял его долговязую фигуру в тонком полупальто. На голове юноши был пегий картуз с высокой тульей, под козырьком, на худощавом лице виднелись большие широкопосаженные глаза с застывшим удивленно-вопрошательном взглядом. Замечательны так же были длинные, заиндевевшие ресницы. Казалось, что слезы умиления застыли на них. Так бывает, когда и не понятно – рыдать собрался человек или еле сдерживает этими ресницами нечаянную радость. Что- то, верно, от теленка могло показаться в таком сентиментальном взгляде. Впрочем , в полной мере разглядеть всю физиономию было мало возможно, чему мешал обмотанный вокруг подбородка клетчатый шерстяной шарф , который еще и сейчас можно увидеть у вечных студентов без определенного рода занятий. В руках у идущего намечался небольшой саквояжик пелесого цвета. Подойдя к дубовым дверям управы, юноша взялся за внушительную вертикальную ручку , с бронзовыми набалдашниками на концах, однако никакие рывки и толкания не произвели нужного эффекта. Дверь, что одна, что такая же рядом не шелохнулись. Молодой человек попытался было постучать , но перекрываемый изрядным пассажем духовых, сам стук оказался ничтожным и неслышным. «Господи, – подумал обескураженный посетитель, – ну не стучать же мне пяткой? Это уже вообще в противу всех приличий. Ежели всё закрыто для присутствия, то не возьму в толк -как же туда попали возбудители столь громких звуков?» Отроку казалось, что вот кто-то наверняка осуждающе и оценивающе смотрит на него со стороны и желательно на такого невидимого свидетеля оказать правильное впечатление и манерами и поведением. « Однако это уже слишком. Да как же заходят туда? Отчего, что вот когда нужно, то и ага!– испытаньице на прозорливость? Впрочем , Non convenit nobis animum submittere.(Нам не пристало падать духом.-лат)»

И действительно, стоило так подумать, как неподалеку была замечена спешащая фигура в пюсовом армяке , в головном уборе, напоминающем башлык и со скрипичном футляром в руке. И так, с футляром, посетитель этот на удивление уверенно проследовал куда-то за угол и вскоре оттуда раздался жалобный пружинный лязг раскрываемой двери. Последовавший шлепок , уверенно возвещал , что посетитель был допущен! «Да-да! Конечно же ! Так уж заведено у нас повсеместно, что всякое величественное и помпезное здание в неприступности свой парадный вход держит, а, между тем, совсем неприметную, убогую лазейку умудряется приспособить для повседневных посещений! И отчего это так? -Бог знает отчего …» – подумал ободренный молодой человек,

Найдя злополучную дверь с торца здания, он, наконец, оказался внутри и ещё долго притопывал в гардеробной, удаляя снежные крошки и прогревая ноги. Когда же пальто и галоши были сняты , юноша, несмело направился к парадной лестнице во глубине наполненного звуками департамента. Навстречу ему, из-за конторки, как и полагается, поднялся было швейцар, но увидев растерянное лицо посетителя и небольшой саквояж в руках, передумал ,махнул рукой и остался сидеть погруженный в чтение газеты «Русское слово». В это самое время, позади нашего героя дверная не смазанная пружина опять взмолилась о пощаде и человек плотного телосложения вошел с облаком морозного воздуха. Быстро скинув шубу, галоши и перчатки он издалека бодро поприветствовал швейцара:

–Христос родился – мир возвеселился, Михалыч!

–И вам не хворать! – последовал угрюмый ответ, после чего привратник встряхнул газетой и глядя в нее негромко забурчал:

– Превратили государственное учреждение в прости господи , вертеп стенающий. Все кому не лень шастают, шастают. А на чай дать и в голову нейдет.Тьфу ты.

–Не ворчи , Михалыч, будет тебе и на чай, будет и на леденец! – бодро парировал вновь прибывший.

Как оказалось, обладатель такого бодрого баритона был пожилым господином лет 50 ти. Широкие ноздри, пепельные густые усы как крылья орла покрывали верхнюю губу, карие глаза, чуть навыкате, причем дрожание зрачков сообщало о присущей близорукости. В его коренастой, ниже среднего росту фигуре все казалось ладным, гармоничным и бархатная темно-синяя рубаха навыпуск и шейный муаровый платок и длинные седые волосы а ля Ференц Лист, всё говорило о том, что именно так и должен был выглядеть настоящий жрец искусства. Быстро надетое и ставшим как влитым пенсне венчало этот образ. Наш молодой человек, невольно залюбовался столь решительной и цельной личностью, сделал несколько шагов по направлению к господину и не без смущения произнёс:

–Добрый день, милостивый государь. Прошу прощения, право, нарушаю Ваше… – что нарушает, он так и не решил, а потому, смешавшись, быстро проговорил:

– А не подскажите ли …где могу засвидетельствовать свое почтение Максимилиану Федоровичу Катаеву-Яновскому?

Господин в пенсне посмотрел на вопрошающего чуть откинув голову, как ценитель пред картиной, пытаясь обхватить взглядом всю композицию, после чего спросил своим хрипловатым низким голосом:

–Нет, не подскажу. А Вы , молодой человек по какому делу к нему?

Юноша растерялся, ибо не ожидал, что вот так сразу где-то в гардеробной ему нужно объяснять цель своего визита совершенно незнакомому человеку, однако, делать было нечего, тем более, что визави имел добродушное выражение лица, а в глазах его вспыхивали лукавые искорки озорства, что действительно располагало к себе.

–Видите ли, моя матушка, Клавдия Тимофеевна , давеча сообщила ,что у него есть некоторый интерес к моей особе. Я, собственно говоря, если угодно, …клир, киля, КРАЛнерт, кларнетист я.