-… застрелились бы, - тихо и уверенно закончила она.
Он замолчал на полуслове… и вдруг с силой выдохнул воздух и - рассмеялся. Смутился, опустил голову и, поставив локти на колени, начал крутить в руках погасшую трубку. Потом быстро глянул на неё снизу вверх и подтвердил:
- Именно так.
Улыбка его погасла, когда он увидел выражение её лица. Измученность и отрешенность… почти болезненный озноб… Он мысленно назвал себя болваном, впервые с ошеломлением подумав, что девушка могла устать, могла замерзнуть, могла иметь и собственные проблемы, о которых он ничего не знал…
Он поспешно и неловко поднялся.
- Теперь я догадалась, зачем вам нужен был этот разговор, - всё тем же тихим и угасшим голосом произнесла она. – Вы хотели убедиться, что ход ваших мыслей верен. Вы сильный человек, и вы умеете принимать правильные решения. Я рада, что смогла оказаться вам полезной, капитан Джексон.
- Какой ценой?.. – пробормотал он. – О, боже мой!.. Простите меня! Я просто толстокожий тюлень… Я вас совсем замучил…
Она встала, вежливо коснувшись его неуклюже подставленной руки.
- Напротив. Вы замечательный человек, и мне приятно было вас узнать поближе. Но действительно… уже несколько поздно.
На верхней палубе она на минуту приостановилась, посмотрев на воду за бортом.
- Я слышала, что у португальского берега суда встречают дельфины-афалины. Их кормят рыбой прямо с борта корабля, и они высоко выпрыгивают из воды, радуясь этой игре как дети. Мне говорили, что наш капитан приказал специально запастись для этого свежей рыбой. Но португальский берег должен появиться очень рано, на восходе солнца. Мне было бы жалко пропустить такое чудо.
- Не беспокойтесь, я извещу вас о появлении дельфинов… Желаю вам доброго отдыха!
- Благодарю, - она кивнула и ушла в свою каюту.
*
Ральф Джексон несколько секунд постоял у трапа, ведущего на площадку салона первого класса, потом решительно взбежал по нему и оглядел просторную открытую палубу, уставленную изящными столиками под навесами. Час был ранний, пассажиров в буфете не было, и поэтому леди Джулию он увидел сразу. Она одиноко сидела в шезлонге возле левого борта и смотрела на море, не замечая никого вокруг.
Джексон смущенно остановился в проходе. Она не сразу заметила его, потом скользнула отрешенным взглядом и едва заметно вздрогнула. Расширенные зрачки её глубоких глаз смотрели напряженно и почти болезненно. Первую секунду ему подумалось, что она не узнала его, потому что сейчас он был не в белом с золотыми зигзагами на шевронах парадном кителе, а в парусиновой с широким голубым матросским воротником робе для смены, несущей вахту.
- Доброе утро. Дело в том, что афалины показались. Подвахтенный сказал, что в номере вас нет, и я решил, что вы могли подняться сюда, выпить чашечку кофе. Капитан приглашает вас на мостик. Рыба доставлена…
- Да… дельфины… – тихо проговорила она.
Джексон пригляделся. Это не тень от шляпы. Девушка действительно была очень бледна.
- Простите меня, леди… мне кажется, что вы больны… Быть может, пригласить доктора?
- Что?.. Нет, ни к чему. Мне просто не спалось сегодня ночью… Дельфины… Садитесь, мистер Джексон… Впрочем… быть может, я задерживаю вас?..
Он молча пододвинул себе кресло. Капитан, действительно, вполне мог подождать.
- Через два часа войдём в Лиссабонский залив. Капитан решил не брать лоцмана. Правда, пароход в три тысячи регистровых тонн нетто это не трёхмачтовая шхуна типа моей «Розы ветров», но уж как-нибудь попытаемся протиснуться в порт своими силами, раз капитан доверяет.
- Лиссабон… уже через два часа?..
- Да. Точнее, через два с половиной.
Она опустила голову. Потом кивнула. И поднялась.
- Я хочу сделать вам подарок, мистер Джексон. Прошу вас пройти со мной. Я задержу вас ещё не более чем на пять минут.
Они спустились в устланный ковровыми дорожками коридор и прошли вдоль длинного ряда обшитых красным деревом кают.
Девушка открыла одну из дверей и вошла. Джексон остановился на пороге.
Она прошла к столику у окна и взяла в руки одиноко стоящую маленькую коробочку.
Когда она обернулась, лицо штурмана было напряженным и побледневшим. Он не мог оторвать взгляда от стоящего на кожаном диване собранного саквояжа и брошенного через спинку стула длинного дорожного плаща. Даже когда девушка подошла к нему, он продолжал смотреть туда же через её плечо.
- Почему… – начал было он. И замолчал. Скулы его затвердели.
Она устало обернулась, проследив его взгляд.
- А… Ничего особенного. Я сойду в Лиссабоне.
- Но… ведь вы… направлялись в Норфолк?..
Она спокойно пожала плечами.
- Ну и что? Мне нужно сойти в Лиссабоне. Норфолк ведь никуда не денется, не так ли?
- Он… никуда не денется… это так…
- Ну так вот. Через два часа, думаю, вам хватит забот на капитанском мостике… и мне хотелось бы проститься с вами именно сейчас. Хочу пожелать вам найти свой путь, капитан Джексон. И в жизни, и в океане. Я верю… я убеждена, что вы непременно найдете свой Остров… каким бы он ни оказался. И я прошу вас… вспоминайте обо мне хоть иногда. А это… возьмите…
Она поставила подарок на его ладонь.
- Ну вот и всё…
Джексон открыл коробочку вечером, когда впервые остался один. В ней лежала чайка – маленькая брошь из черно-белого агата. Он смотрел на неё и снова видел качающиеся над сходнями «Пассата» поля широкой белой шляпы леди Джулии Ван-Ревенсток.
Она ушла, не оглядываясь.
========== Часть 2. В Байгевиле. Уно Брандир ==========
В Байгевиле снова было лето.
Как будто он никуда не уезжал. Как будто ничто не изменилось в мире. Разве что сам Ральф, получив расчет в конторе компании «Доглан и Сын», стал богаче на пару сотен фунтов. Выйдя из конторы, он завернул в закусочную Паоли, где заказал двойную порцию любимых телячьих отбивных под чесночным соусом с хреном и бутылку «Старого венгерского». Часа через два, перебрав с хозяином все мировые новости, он окончательно уверился, что из рейса вернулся.
Почти что год прошел вместо шести месяцев, отведенных на рейс по плану. В Кале их настиг приказ отправиться под загрузку на Сицилию, оттуда – едва унеся ноги от вулкана – в Стамбул, уже, Бог миловал, без пассажиров. Там по ватерлинию засыпались хромовой рудой и отправились в Коломбо. По пути два раза едва не выбросило штормом на побережье Индостана, где шла война. Короче, скучать не приходилось.
Рассеянно поглядывая по сторонам, Ральф неторопливо шел по горбатым и извилистым улочкам, мощённым крупными булыжниками и сплошь заросшим виноградом и акациями. Солнечные зайчики играли в пятнашки с причудливо струящимися тенями, запах прокаленных зноем черепиц и известняковых стен перебивался сочной душистой прохладой из цветущих садов.
Он пересек пёстрый шумливый базар под яркими навесами, полюбовался грудами рыбы, омаров и крабов, россыпями душистых яблок, сизых сахарных слив, светящихся как лампочки лимонов, гигантских сладких красных перцев и томящихся от духовитой спелости янтарных дынь, сизых баклажанов и смеющихся пузатых помидоров, с росинками на шкурах, в венках из зелени и пряностей. Над этим всем стоял дух торжествующего приморского лета: с истомой бархатного оранжевого полдня, с горячими солеными пассатами, звенящими в тугих, точно железных парусах, с предчувствием очарования по-южному сказочного сиреневого вечера с гирляндами старинных фонарей в кипарисных аллеях и на палубах шхун.
На краю базарной площади возле высокого брезентового шапито кувыркались клоуны-акробаты со связками разноцветных шаров в руках. Зазывала-арлекин веселил толпу, декламируя каскады остроумных четверостиший, шарад и загадок. Когда Ральф остановился послушать, взрыв хохота перекрыл последнюю реплику, а багровая от смеха толстая торговка смущенно замахала обеими руками: «Ну тебя, шут гороховый!», но даже не сделала попытки уйти. Ральф внезапно подумал, что будет сегодня вечером на представлении, которые не посещал ещё ни разу в жизни. Он представил запах влажного брезента, опилок и конского пота, почти чёрную ночную листву акаций в полосе света, бьющего из-под откинутого полога балагана, плечи хохочущих людей, упирающиеся в его плечи… И ни о чём не надо будет думать. А главное, никто не будет знать его, давать участливые советы и пристраивать на очередной рейс. Никто авторитетно не заявит, что этот вечер они проведут в кругу одной почтенной семьи, где красавица-дочь – прославленная пианистка – лишь вчера вернулась из гастролей по Америке и, не успев ещё сойти по трапу парохода, уже спрашивала о нём, о Джексоне…
