Они обнялись там, на лодке. Ее живот еще немного увеличился в размерах; по-видимому, до родов осталось всего несколько недель. Отец мальчика склонился и погладил рукой живот, Юнас так отчетливо видел со своего места, как мать мальчика с легкой улыбкой на лице положила руку на затылок мужа. Женщина с причала запрыгнула обратно в лодку, показала на небо, сказала что-то, что заставило остальных рассмеяться, и все отправились за ней под навес; и когда они скрылись из глаз, лодка заскользила от берега, и раздались первые раскаты грома.

Непогода сопровождала его на всем обратном пути. Отправление поезда отменили, вместо него пассажирам предоставили автобус. Юнас сел на заднем ряду у окна, дождевые капли стекали по стеклу. Уже было поздно, автобус оказался почти пустым. Водитель объявлял в микрофон остановки, монотонно и неразборчиво. Юнасу не нужно было следить за ним, он ехал до конечной. У него было такое ощущение, что его придавило сверху, через сиденье автобуса прижало к полу. Юнас подумал: вот теперь разразилась буря. Первое, что он сделал, приехав в Драммен, — проверил мобильный телефон. Пять пропущенных звонков от Эвы и три СМС-сообщения со все нарастающим градусом раздражения. Никакого беспокойства, никакого страха за то, что могло с ним случиться в эти часы, когда он не давал о себе знать, только раздражение. Точно, они же пригласили несколько друзей на обед, и это была уже не первая договоренность, о которой он забыл за последние месяцы.

Когда Юнас брел под дождем от остановки к дому, он пытался придумать, что сказать, изобрести какую-нибудь правдоподобную ложь о том, где он был и что ему помешало отправить сообщение. Эва сидела на зеленом стуле у окна. Она поджала под себя ноги, телевизор работал без звука. Юнас увидел ее еще с порога. Он сбросил обувь, песчинки пристали к влажным кроссовкам. «Мне кажется, нам надо отдохнуть друг от друга», — произнесла Эва. Она не смотрела в его сторону. «Ты же можешь переехать к своим родителям на какое-то время, — сказала она, — да ведь?» Юнас остановился и произнес: «От Энебакка мне долго идти пешком до работы». Словно это обстоятельство представляло собой самое большое неудобство. Эва повернулась к нему и ответила: «И еще я поговорила с заведующим отделением». Внутри что-то сорвалось. И снова это чувство, что разразилась буря. «Меня уволили?» — выдохнул Юнас. «Боже ты мой, — воскликнула Эва, — конечно, тебя не уволили, нет ничего странного в том, что ты плохо работаешь, раз ты все время только и делаешь, что ждешь, когда тебя уволят!» Она вскочила и схватила со стола пульт от телевизора. Юнас смотрел на нее. «Плохо работаю? — начал он. — Это твои слова или так сказал заведующий отделением?» Эва прижала палец к верхней кнопке на пульте, экран погас, и она глубоко вздохнула. «Ты должен понять, что это исключительно для твоего же блага».

%

Без четверти пять Лив Карин набирает номер квартирной хозяйки, но и на этот раз никто не отвечает.

— Не надо преувеличивать, — говорит Магнар, — делать ей больше нечего, как отвечать на звонки обеспокоенных мамаш.

Он стоит у кухонного стола и нарезает бутерброды так, словно ничего не произошло. Лив Карин пытается представить себе лицо квартирной хозяйки. Они встречались только один раз, летом, когда она привезла Кайю в Восс, чтобы посмотреть комнату, расположенную в нижнем этаже просторного частного дома на Сивлевеген. Комната Кайи оказалась маленькой, но светлой и уютно обставленной, окнами выходила на озеро Вангсватне. Недавно отремонтированные кухню и ванную она делила с двумя другими девочками из Утне. Квартирная хозяйка была вдовой слегка за шестьдесят, она предложила им вафли и показала жилье; Лив Карин подумала, что тут тепло и чисто, да и Кайя была довольна — она много и оживленно болтала, когда позже они перекусывали в уютном кафе в центре. А потом они отправились домой через гору, и Кайя прислонилась к ее плечу в редком порыве задушевности и сказала: «Я думаю, что это на самом деле будет хорошо, мама».

— И нисколько я не преувеличиваю! — восклицает Лив Карин. — Это же из школы позвонили.

— У них есть правила, которые они должны выполнять, — настаивает Магнар.

Лив Карин смотрит на мобильный телефон в руке, на фотографию на экране — все дети на вершине горы Валанипен несколько лет назад: загорелый Эндре смеется, а во рту у него не хватает передних зубов, Ларс позирует с плиткой шоколада, позади них стоит Кайя, обняв братьев обеими руками, в губах зажата длинная соломинка.

— Ты же сама рассказывала после родительского собрания, — не унимается Магнар, — сколько они говорили про посещаемость, как они боятся, что ученики сбегут из школы.

— А что, если она бросила школу? — беспокоится Лив Карин.

— А еще подумай о том, — говорит Магнар и достает из шкафа тарелку, — что с ней будет, если она не сдаст выпускные экзамены.

И здесь Лив Карин наступает на любимую мозоль Магнара — отсутствие у него образования; он никогда не признает, что это его мучает, как раз наоборот, часто он говорит пренебрежительно о призрачном и бесконечном образовании, которое не привадит никуда, кроме как к стойке на бирже труда, но Лив Карин понимает, откуда берется его неприязнь.

И все же она чувствует, что в чем-то согласна с ним. «Бросила школу, — думает Лив Карин, — и ладно, если тебе так хочется, бросай, но только дай о себе знать, пожалуйста!»

— Кайя — прогульщица, — продолжает Магнар, — ничего хорошего, но жизнь на этом не заканчивается.

Он складывает бутерброды на тарелке один на другой, четыре внушительных размеров бутерброда с черным хлебом, она ничего не ела с обеда, но ей даже не пришло в голову, что надо перекусить.

— Но нельзя же прогуливать школу три дня подряд? — не сдается Лив Карин.

— Говори только за себя, — усмехается Магнар.

Он поворачивается к холодильнику, выискивает сыр и вазочку с вареньем, в дверце стоит сок, который Лив Карин купила еще перед выходными, она подумала, что Кайе он бы понравился, яблочный сок со свежим манго, она заплатила за него почти пятьдесят крон в «Купе», но дочь к нему не притронулась.

Магнар несет на стол сыр и варенье, холодильник начинает низко гудеть, Лив Карин наклоняется к столу, потом глубоко вздыхает и говорит:

— Я кое-что тебе не сказала.

Магнар искоса смотрит на нее, садясь на стул у окна.

— И что же?

— Мы поругались, — отвечает Лив Карин.

— Кто?

— Мы с Кайей. Перед тем, как она уехала утром в понедельник, это было ужасно.

И в этот момент она чувствует, как рыдания подступают к груди, потому что теперь все сказано, теперь есть кто-то, кто знает, а то, что появился свидетель, делает случившееся в некотором смысле реальным, тем, что невозможно игнорировать.

— Ну и? — говорит Магнар, он быстро орудует сырной лопаткой, отрезая коричневый сыр. — В этом же нет ничего нового.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Лив Карин. — Мы что, слишком часто ссоримся, ты считаешь, мы много скандалим?

— Да нет же, господи, — вздыхает Магнар, — я же и говорю. Это нормально.

В верхней части груди что-то ноет, прямо у горла, Лив Карин пытается сглотнуть, Магнар раскладывает кусочки сыра на бутерброде плотным слоем, а потом с громким щелчком открывает банку с вареньем.

— Девочки обычно ссорятся с матерями в этом возрасте, — говорит он, — я знаю, что говорю: у меня две сестры.

— Да, — соглашается Лив Карин, она и сама слышит надежду, которая скрыта в этих словах.

— А ты же знаешь про тот случай, когда Берит бросила стул через кухонную дверь, потому что ей не разрешили пойти на праздник? — спрашивает он.

— Нет.

— Мать закрыла дверь, сказала, что больше никогда не разрешит Берит вернуться.

— Да что ты? — удивляется Лив Карин. — Что, Агнес и правда так сказала?

Она подходит к столу, опускается на краешек стула напротив Магнара. Тот с усмешкой кивает и откусывает бутерброд.