Я достал из рюкзака вино. Пластмассовых стаканчиков, воткнутых один в один, у меня оказалось несколько.

– Будете?

Он посмотрел на этикетку, снисходительно взял стаканчик.

– Вот это, я понимаю, организованность, – одобрил он.

Я наполнил стаканчики. Мы отпили по глотку. Он благодарно кивнул.

Я достал бутерброды, предложил половину своей провизии. Поблагодарив, он отказался.

Мельком поглядывая на меня, пока я оприходовал бутерброд с ветчиной и нарезанными корнишонами, он одобрительно ухмылялся.

– Хотите, помогу белых грибов набрать? – предложил я.

– Прям здесь?

– А чего далеко ходить?

Он хлопнул себя по коленям:

– Кто ж откажется.

Я подлил ему вина, завернул в фольгу оставшиеся бутерброды, спрятал их в рюкзак и, оставив у его ног бутылку, попросил посидеть, подождать.

Едва я отдалился на несколько шагов, как мне попались два тёмно-коричневых боровика.

– Идите сюда!

Он спешно приблизился, присел рядом.

– Да-а, ну и глаз у вас.

– Берите.

– Прям так?

– А как?

Я вырвал гриб с корнем.

– Русские их подрезают, – сказал я. – Чтобы грибницу не испортить. Ну а здесь…

Он сорвал второй гриб, понюхал его.

– Настоящий?

– А теперь не двигайтесь, – попросил я тоном фокусника.

Он не двигался. На его лице опять появилась недоверчивая ухмылка.

Шурша сапогами по листве, я обошёл молодые липы, дуб и показал ему в траве ещё семейку боровиков.

С неуклюжей торопливостью француз приплёлся и сюда, снова присел на корточки, сам сорвал все три гриба и не переставал с удивлением покачивать головой. За четверть часа мы заполнили его корзину.

Вернувшись к рюкзакам, какое-то время мы сидели молча.

– В Париже проживаете?

Я утвердительно кивнул:

– Под Парижем. А вы?

– Тоже… в пригороде, – ответил он, помедлив. – Машину где оставили? Дотащим? – Глазами он показал на наши грибы.

Я даже не сразу понял его вопроса. Ведь не собирался же он расставаться с таким добром только из-за веса.

Дня через три, под вечер, на мой мобильный телефон позвонил тот самый Поль, из леса, с которым в воскресенье мы кое-как дотащились с грибами до машин, вернее до моего джипа, а я подвёз его к другой парковке, ближе к главному шоссе, где он оставил свой «фольксваген». Из вежливости мы обменялись телефонами, и допили, сидя на бревне, оставшееся вино.

Француз звонил, чтобы поблагодарить за грибы. Удивил, мол, всех. И соседей, и прежде всего свою маму, как раз приехавшую его навестить. «Стейки» из белых грибов у него получились необыкновенные, уверял он. Но я даже не знал, что из белых грибов можно жарить стейки. Не зная, что ещё сказать, он предложил как-нибудь созвониться и опять вместе побродить по лесу.

И через несколько дней Поль действительно объявился вновь. Он принялся сумбурно объяснять, что его родственница, вроде бы племянница, изучала русский язык и недавно даже отважилась съездить в Петербург, после чего измучила родню своими байками, настолько дурёхе – он так и выразился – всё понравилось.

– Вы не хотите как-нибудь поужинать у нас? – подытожил он.

Я не отказывался. На что это обязывает? Я уже начинал догадываться, что человек он одинокий, хотя, как выяснялось, и был женат. Возможно, ему и некому было больше позвонить. И я уже нисколько не удивился, когда он перезвонил мне в очередной раз, на следующий же день, и позвал меня ужинать к ним с женой не когда-то там, а сегодня же.

Они жили в западном пригороде, в чистом, тихом районе, где оседает люд в основном семейный и небедный, а ещё чаще пенсионеры с хорошим достатком. «Павильон» в несколько этажей, подобие коттеджа, но с подъездами, утопал в сени каштанов. Француз вышел встретить меня к калитке с домофоном. За калиткой дышал свежестью ухоженный общий дворик. Перед лифтом он почему-то поблагодарил меня за согласие приехать в гости.

Мы поднялись на третий этаж, вошли в просторную, светлую квартиру с многочисленными комнатными растениями по всем углам. На миг замешкавшись, хозяин предложил мне проследовать в гостиную.

Просторное помещение смыкалось с настежь распахнутой лоджией. Из-за цветов, фикусов и пальм, в лоджии было скорее темновато. Он мне указал как раз туда, в дверной проём – мол, проходите.

Перешагнув через порог, я увидел женщину средних лет в кресле. До меня не сразу дошло, что кресло представляет собой инвалидную коляску. Приветливо улыбаясь, женщина протянула мне руку. Мы поздоровались. Она явно была не в состоянии подняться навстречу.

– Вероник… Моя лучшая половина, как говорится, – сказал Поль, подбирая слова.

– Очень приятно. Ну а худшая? – подколол я.

– Я сам, понятное дело, – самодовольно ухмылялся он. – Вероник прикована к креслу, – расставил Поль точки над «i». – Она не может ходить самостоятельно.

Та улыбалась открытой, яркой улыбкой. Худощавая, ростом, наверное, выше среднего, темноволосая и бледнолицая, что подчёркивалось чёрной нарядной кофточкой из кашемира. Вероник производила впечатление человека, отвыкшего принимать гостей. На коленях у неё лежал английский плед в большую синюю клетку.

Поль задержал на мне вопросительный взгляд, а затем, будто спохватившись, объявил, что приготовил французский ужин.

Французский так французский. Другого я и не ожидал.

– Косуля с грибами. Маринованная и запечённая, – добавил хозяин. – Вы мясо-то…

– Ем, конечно, – сказал я.

– Ну и с артишоками. Вероник любит артишоки. – Он словно извинялся за что-то. – Выпить хотите?

Я помялся.

– Чего вам налить? Может, водки?

– Если нет ничего другого…

– Виски?

– Виски.

– У меня дорогого нет.

– Не волнуйтесь.

Он принёс в лоджию наполовину опустошённую бутылку «Джей энд Би», тарелку со льдом, пододвинул для меня плетёное кресло и, снова чему-то ухмыляясь, сел напротив и выжидательно смотрел мне в глаза.

– Поль говорит, вы в грибах большой знаток, – заговорила его жена.

– И да и нет. В белых грибах, по-моему, все разбираются…

– Да ладно, ладно… Я так всю жизнь в магазине должен покупать… белые грибы да лисички, – обиженно поправил меня хозяин.

– Во Франции давно живёте? – задавала Вероник дежурные вопросы.

– Лучше не спрашивайте. Слишком давно, – ответил я. – С перерывами, правда.

– Слишком – это почему? Надоело?

– Долго нигде нельзя жить, мне кажется. Десять–пятнадцать лет – это максимум. Потом нужно переезжать.

– Вот видишь… Я то же самое ей говорю. Когда я тебе говорю, что не могу жить долго в одной и той же квартире, в одном доме, ты что мне отвечаешь?.. – Поддакивая мне, муж призывал в свидетели не меня, а жену. – Ты мне говоришь…

– Я отвечаю ему, что он не умеет жить. Куда-то всё бежать, сборами заниматься. А жизнь… Жить и строить надо там, где ты живёшь всё время, всегда, – с какой-то особой вескостью пояснила Вероник, выражая, между тем, вполне понятную и в то же время нестандартную точку зрения, с которой и спорить было невозможно, и согласиться сходу тоже не получалось.

Готовый теперь уже к любым расспросам, я цедил виски со льдом.

– А вот мы прожили в Италии лет двадцать, – привёл Поль другой пример. – И вы знаете, под конец… под конец действительно надоело, да так что…

– Италия?

– Италия, Рим, итальянцы, – меланхолично перечислил он, вдруг похожий на себя, скептика из леса.

– Наверное, я понимаю вас, – попытался я его обнадёжить.

Но вряд ли мне поверили. В глазах у некоторых людей бывает такое выражение, будто понять их не может никто на свете.

– В Париже я тоже ловлю себя на этом ощущении, – пояснил я в свой черёд. – Хочется всё менять. Район хочется сменить, переехать куда-то. Но на словах-то всё просто…

– Почему только на словах? – допытывалась Вероник с той же прямолинейностью.

– Менять квартиры – это целая история. Да, многие так и делают, ещё и деньги заработают на этом… У меня есть такие знакомые. А я живу одной ногой здесь, другой там. Ничего постоянного. Вот и получается… – Я остановился; зачем им все эти подробности?