Похожие рассказы о других менее спорных вещах до сих пор передаются из уст в уста в этих краях, куда грамотность дошла довольно поздно, и поэтому нет оснований полагать, что предания о " шестом чувстве" подверглись значительным искажениям.
Мой ближайший сосед в Камусфеарне, Кэлум Мэрдо Мак-Киннон, о котором я вскоре расскажу подробней, родом с острова Скай, рассказал мне историю своих предков, которую благодаря чрезвычайной простоте, трудно причислить к выдумке. Во времена его прадеда в море утонул мальчик, рыбачивший в заливе у деревни, и его мать прямо с ума сходила от желания достать тело и похоронить по христианскому обычаю. С полдюжины лодок с кошками весь день плавало на том месте, где он пропал, но ничего не нашли. Все разговоры в деревне, естественно, были только об этом, и к вечеру прадед Кэлума Мэрдо, которому было за восемьдесят, больной и совсем слепой узнал о том, что произошло. Тогда он сказал:
- Если завтра утром меня отнесут на холм у залива, я укажу, где лежит тело.
Понадобится только одна лодка.
Искавшие послушались его, и поутру внук отнёс его на вершину холма. У него был с собой платок, которым он и должен был подать сигнал. Более получаса лодка плавала взад и вперёд по заливу под холмом с кошками наготове, а старик всё сидел, опустив голову на руки, и не проронил ни слова. Вдруг он вскрикнул громким голосом:
- Тог ан тоннаг! Взмахни платком!
Внук вскинул платок, кошки спустили и вынули на поверхность утопшего мальчика.
Просто проявлять скептицизм, когда живёшь не на Гебридах, гораздо проще, когда видение твоё не прояснено и не затуманено здравым смыслом окружающих.
Очень немногое сохранилось в преданиях о прежних обитателях Камусфеарны, удивительно мало, если учесть, что по всей вероятности люди жили здесь тысячи лет. Самые древние из преданий относятся, вероятнее всего, к Средним векам, и в одном из них говорится о свирепом морском грабителе, уроженце этих мест, который разорял побережье к югу, в частности остров Малл, где много потайных гаваней и скрытых якорных стоянок, на галере, один из бортов которой был выкрашен в черный цвет, а другой - в белый, вероятно, с целью сбить с толку или навести на мысль что орудует тут целый пиратский флот. Как бы он не действовал, получалось успешно, так как, говорят, он вернулся в Камусфеарну и умер своей смертью.
На Британских островах как-то не по себе ложиться спать, зная, что в радиусе полутора миль нет ни одного человеческого существа, и что кроме одной семьи на расстоянии в три раза большем нет вообще никого. Очень немногие испытывали такое ощущение, поскольку поверхность земли настолько плотно населена людьми, что там, где только можно, она заселена. И хоть в таких условиях не так уж и трудно разбить лагерь, очень редко выпадает случай оказаться среди четырёх постоянных стен, которые можно назвать собственным домом. При этом возникает чувство изоляции, противоположное чувству одиночества, которое испытываешь в чужом городе, ибо это одиночество вызвано близостью других людей и барьерами, стоящими между тобой и ними, сознанием, что ты одинок среди них : каждый дюйм стен ранит тебя и каждый необщительный незнакомец устанавливает свой флаг. Но быть одному там, где нет других людей, очень интересно, как бы вдруг снимается какое- то давление, внезапно осознаёшь всё своё окружение, резко обостряются чувства, и даёшь себе отчёт в том, что вокруг тебя лишь животный и растительный мир. Я впервые испытал это ощущение совсем ещё молодым человеком, когда путешествовал в одиночку по тундре в трехстах милях к северу от Полярного круга. К тому же удивительные ночи, светлые как день, усиливают эту необычайность, так что только собственный сон отделяет ночь ото дня. Как это ни странно, хоть внешние обстоятельства были совсем противоположными, я испытал такое же или похожее ощущение во время мощных воздушных налётов в 1940 году. Как будто бы жизнь вдруг освободилась от всего несущественного, как заботы о деньгах и мелкие эгоистические амбиции, и ты остаёшься один на один со своей сущностью.
В ту первую ночь, когда я лёг спать на кухне Камусфеарны, мне слышались глухой стук кроличьих лап в садке у песчаной дюны позади дома, тихое попискивание летучих мышей, разбуженных тёплой погодой от зимней спячки и беспокойное посвистывание кулик-сорок, ожидающих смены прилива. Всё эти звуки раздавались на фоне приглушённого шума водопада, который в тихую погоду властвует над всеми другими звуками в Камусфеарне. Я проспал эту ночь, положив голову как на подушку на мягкий шерстяной бок Джонни, как это бывало раньше на беспалубной лодке.
Первое, что я увидел поутру, когда пошёл к ручью за водой, так это группу из пяти оленей, настороженных, но не обеспокоенных, смотревших на меня с поросшего первоцветом берега за стеной приусадебного участка. Двое из них уже сбросили оба рога, так как был уже конец первой недели апреля, двое сбросили по одному, а у пятого самца всё ещё были на месте оба, широкие, длинные и крепкие, с семью отростками на одном и с шестью - на другом. Это была самая благородная голова из всех тех, что мне приходилось видеть за все свои годы кровожадной охоты. Я стал узнавать этих оленей каждый год, так как они были в стаде, которое каждую зиму проходило внизу у ручья Камусфеарны, и Мораг Мак-Киннон обычно украдкой подкармливала их у Друимфиклаха, так как они были с внешней стороны забора у леса, то есть на пастбище для овец. Она называла оленя с тринадцатью отростками Монархом, и хотя он, казалось, не впадал в течку по осени, думается, был отцом по крайней мере одного телёнка, ибо в прошлом году в темноте фары моего автомобиля высветили частично ослеплённого оленя, который прыгнул на бетонные столбики нового забора лесного хозяйства, когда пытался спуститься к Камусфеарне. И его голова, хоть и не совсем царская, была точной копией широченного размаха рогов Монарха. Я чуть было не убил его, так как посчитал, что это тот подранок, которого упустила компания охотников в тот день, но как бы тот ни был ошарашен, он сумел уйти из лучей света фар ещё до того, как я успел вытащить ружьё из чехла.
