Но для мамы она была прекрасна, верно? Все ее косвенные и прямые обвинения в том, что Лору использовали для какой — то гнусной цели, указывали на тот факт, что в ее отношениях были вопросы, которые мама видела, даже не встретившись с ним. И это раздражало Лору, потому что она предполагала, что их разногласия связаны с не столь значимыми вещами, и маму они беспокоить не должны.

Несмотря на все ухмылки матери, закатанные глаза и поджатые губы, когда Лора говорила о Джереми, мама тепло улыбнулась, когда они пришли в ресторан, и сказала ему, что слышала о нем «так много хорошего».

У них было много общего: и пальцы, попавшие под иглы швейных машин, и ожоги на руках, полученные от отпаривателей. Они оба знали, как починить машинку Мерроу и повернуть простежку, не растягивая ткань. У них были истории и анекдоты, и они смеялись над одними и теми же старыми портняжными шутками. Лоре казалось, что все идет хорошо, и она отлучилась в дамскую комнату, когда принесли чек.

Все изменилось, когда она вернулась к столу. Не страшно, ничего такого, что могло бы смутить обычно чувствительного человека, и не потому, что Джереми уже позаботился о чеке, тайком отдав официанту свою карточку, когда они прибыли. И дело было не в огромном объеме ужина, который Лора оставила после себя в качестве подношения своим нервам. Изменением было просто в отсутствие болтовни и смеха, как будто она взяла его с собой в ванную и оставила там, на раковине после того, как вымыла руки.

Когда они с Джереми шли к вокзалу, Лора наконец спросил его, не произошло ли что — нибудь, когда она выходила.

Он ответил так, словно ждал, когда она спросит.

— Знаю, что когда — нибудь ты все равно об этом узнаешь, но чем больше я об этом думаю… — Он остановился посреди улицы и склонил голову.

— Джереми, что?

Он поднял на нее смеющиеся глаза.

— Я имею в виду, у нее было такое же выражение лица, когда она это говорила. Говорила на полном серьезе…. — он засмеялся. — Это … я имею в виду, это даже смешно. Она сказала: «Я знаю, что ты используешь мою дочь из — за ее способностей». И забавно то, что она была так уверена в этом, нет, не омерзительно, но, как — будто это было неправильно, хотя… подожди, нет. Я не говорю, что она поняла это правильно, но … — Ему пришлось прислониться к парковочному счетчику, он так смеялся. Это случалось так редко и так красиво выглядело то, как он терял контроль, что она тоже засмеялась.

Лора улыбнулась, вспомнив это, когда они с мамой добрались до переднего крыльца. Свет у Руби был включен, и она подумала уговорить сестру помочь маме узнать больше об этом платье. Вернувшись обратно в Бруклин с единственной целью узнать о шафрановом платье Брунико, Лора не собиралась ложиться спать без полного и полного учета

У входной двери обнаружился конверт из плотной бумаги. Мама взяла его, открыла и вытащила три небольших конверта.

— Что это? — спросила Лора, заметя свое имя на одном из них.

Мама сунула их обратно в конверт побольше.

— Ничего.

Лора схватила конверт и повернулась спиной к маме. Три белых конверта были маркированы: Лаура, Руби, Джоселин.

— Что это, мама?

— Сначала я посмотрю их.

Руби вышла из своей квартиры в сад в штанах для йоги и майке.

— В чем дело? — За ней шла Элейн, одетая с ног до головы в «Lululemon», как будто специально для нее сшитый. Элейн была первой у Руби после Томасины, и ее худая с надписями задница йоги ни подпрыгивала при каждом шаге. Несмотря на это, она вела себя так, будто была постоянной девушкой Руби. Лоре стало ее жалко.

— Мы получили эти конверты, — сказала Лора. — А теперь у нее срыв.

Руби встала руки в боки.

— Мама? В чем дело?

В свете уличных фонарей в глазах матери отчетливо виделась неприкрытая тревога, и Лора впервые подумала, насколько старо выглядит ее мать.

Мама приглушенно сказала.

— Я знал это, как только увидела. — Она посмотрела через улицу и вздохнула. — Это почерк твоего отца.

Глава 4

Мама налила три стакана вина из коробки на прилавке. Оставив Элейн в квартире внизу, Руби залезла на стул у двери с ногами, обхватив руками колени. Увлечение йогой сделало ее еще стройнее и гибче, чем раньше. Мама дала Руби стакан, который она зажала между колен. Лора взяла последний.

Джимми, их сосед и домовладелец, не был большим любителем вина. Симпатичный полицейский в отставке, у него было много свободного времени, и большую его часть он проводил рядом с мамой. Когда он три месяца назад прогнал репортеров от дверей обрезом, Лора решила, что он пьян или сошел с ума. Оказалось, ни то, ни другое.

— Думаю, тебе следует их сжечь, — сказал Джимми, как будто читая мысли Лоры.

— Хорошо, что твоя бывшая жена так и не появилась, — сказала мама. — Мне нужно поглядывать себе за спину.

— Может, уже покончим с этим? — Заныла Руби. — Лора и я должны идти к Стью.

— Нет, я не пойду, — сказала Лора. — Я должна вернуться на работу.

— Уже девять часов, — возразила Руби.

— И что? У меня, знаешь ли, две работы.

— Брось одну и начни нормальную жизнь.

— Зачем? Чтобы научиться сидеть с лодыжками за ушами и носить треники целый день?

Джимми прервал их.

— Это то, о чем ты рассказывала? — спросил он маму. — Эти две? Вот так?

— С тех пор как начали говорить — Мама взяла свой конверт из кучи. — Начну — ка я первой. — Она вскрыла его, развернула лист бумаги и прочитала вслух:

«Дорогая Джоселин,

Прошло много времени с тех пор, как мы разговаривали. Я надеюсь, что с тобой все в порядке.

— Двадцать лет назад, — вмешалась Лора.

— Вы, — сказал Джимми, тыкая в них пальцем — помолчите обе.

— Иди к черту.

— Серьезно. — сказала Руби.

— Кто этот парень? — Лора спросила Руби. — Где он был, когда мы ели лапшу быстрого приготовления два раза в день?

Взглянув на Джимми, Руби, фыркнула:

— Да, где ты был?

— Достаточно! — прикрикнула мать. — Этот маленький водевиль тянется с десятого класса. Устраиваете спектакль, когда хотите чего — то избежать, но сегодня у меня нет настроения смотреть на это. Я уже перестала ждать писем, и вот они пришли, так что заткнитесь, пока я их не сожгла прямо здесь.

Мама откашлялась и снова начала читать:

«Я знаю, что это должно быть неожиданно после стольких лет получить это письмо. Двадцать лет. Я много чего хотел сказать за это время. Это было нелегко. Хочу поблагодарить тебя за все, что ты сделала ради воспитания девочек. Знаю, это было трудно. В жизни было столько обстоятельств, и ни на одно у меня нет объяснения.

Я вижу, ты сейчас живешь в Бруклине. Надеюсь, вам там нравится. Помню, раньше это был довольно опасный район, но, если девочки с тобой, все должно быть хорошо. Ну, надо идти. Удачи. Джозеф».

— Что, черт побери, это было? — спросила Руби.

— Кого — то сбил грузовик с сиропом, — сказала Лора.

Папа внезапно показался менее страшным, менее интересным. Стариком, протягивающим пустые руки.

Руби, опрокинула в себя остатки вина и сказала:

— Я следующая.

Когда ее сестра открыла конверт, Лора сравнила толщину содержимого. Конверт в руках Лоры был толще, как письмо о зачислении против двух отказов. Она почувствовала ком в горле, как будто там у нее застряла пластиковая соломка, скрученная, концы которой торчали под острым углом, и не давали сглотнуть. Она попыталась прочистить горло, но обнаружила, что забыла как.

Руби начала читать свое письмо вслух. Как заметила Лора всего лишь половина страницы, написанная от руки.

«Дорогая, Руби!

Надеюсь, когда ты читаешь это, у тебя все хорошо. Я научил тебя дизайну одежды, и думаю, что ты в этом преуспела. Ты всегда была очень талантлива. Как — то я хотел покрасить свою комнату и подумал, что моя старшая дочь точно бы знала, какой цвет использовать..».