Папа и принцесса исчезли, но через секунду раздался оглушительный сигнал тревоги. Три гудка, затем три свистка, снова и снова. Свет прожектора прорезал облака, как сигнал Бэтмена.

Лора подошла к краю лодки, но Руби схватила ее за руку.

— Ты шутишь, что ли? Ты в ванне можешь утонуть.

Сосо вынырнул без принца и сразу же снова опустился под воду. Он все нырял и нырял, и Лоре стало уже казаться, что он превратился в ледышку, как в бокале с виски.

Через пять минут приехала полиция, через десять — береговая охрана. Они вытащили Сосо из воды и посадили на лодку принцессы, накрыв его серебряными одеялами и разрезав его бруниканские кожаные штаны.

Сальвадора так и не было видно.

Филомена села рядом с Сосо, некоторое время держала его за руку, шепча что — то по — португальски. Лора наблюдала за ними со скамейки на палубе. Они были близки. Гораздо ближе двух человек, которые не виделись в течении пятнадцать лет. Гораздо, ближе, чем будет женщина к доверенному лицу своего ненавистного мужа. Как только принцесса отошла и села с папой, Лора заняла ее место.

— Сосо, — сказала Лора, — ты помог папе выбраться?

— Туннели проходят прямо под моим домом. — Сосо подали бумажный стаканчик с чем — то горячим, и он осторожно отпил. Вокруг них береговая охрана продолжала поиски. Перед их глазами вспыхнули огни, зазвонили тревожные колокола. Но Сальвадора не было.

— Спасибо, — сказала Лора. — Я до смерти зла на него, но ты поступил как настоящий друг.

Он пожал плечами.

— Трудно отрицать существование любви, когда смотришь на них. — Он указал на папу и Филомену, которые сидели на корме яхты. Филомена заплакала, и папа погладил ее короткие волосы.

— Вы хотели, чтобы мы сказали, что платье настоящее, — сказала Лора. — Но для чего?

— Когда твой отец узнал, что у тебя будут проблемы, попытался найти выход. Если бы вы рассказали все, что было на самом деле, то смогли бы выдвинуть обвинения, после того как Джебет получила бы чек. — Сосо отвинтил крышку фляжки и получил удар по руке. — Это была нелепая идея, но он был очень настойчив, отчаянно хотел, чтобы вы не пострадали.

— Что случилось с Барни и Генриеттой?

— Он, конечно, убил их. Ведь они помогали принцессе сбежать. Это было ужасно и грязно, и Джозеф и Филомена не виделись еще целый год.

— А Сэмюэль Инвей?

— Несчастный певец. Убил себя из — за твоей матери.

Она улыбнулась, не потому, что была рада, что Сэмюэль умер или что он был таким печальным, а потому что мама вероятно могла соперничать с принцессой в красоте и грации, и тот факт, что ее мать никогда не призналась самой себе в этом, заставил ее жить в одиночестве почти всю жизнь.

— Ты поедешь обратно? — спросила она.

— Конечно.

Брунико был его домом; в этом он не лгал. Она бы поспорила, что Сосо любил Брунико настолько, что отправился туда, даже не разыскивая Великого принца.

— Что тебя там ждет, кроме твоей семьи?

— Бардак. У нас нет правителя. И наследника нет. Ни один лидер не готов.

Руби шагала по пирсу, разговаривала по телефону, который ей вернул Сосо, и объясняла Элейн, почему её не будет на мероприятии по сбору средств Общества самореализации по причинам, настолько сложным, что она не могла их озвучить по телефону. Когда она увидела, что Лора смотрит на нее, она попрощалась и спрыгнула на пирс.

— Я только что разговаривала с Джимми, — сказала она.

— Я думала, это была Элейн?

— До этого. Маму выписывают из больницы. Они хотели провести последние обследования завтра, но она закатила истерику, и ее обследовали пораньше. Она в порядке. Джимми помогает ей со сборами.

У Лоры не было слов. Она просто обняла сестру, и они так и стояли обнявшись.

— Это так мило, — услышали они слова Кангеми сквозь грохот вертолетов. — Правда. Но мне нужно провести осмотр внутри и допросить вас. — Он указал на Лорины ноги. — А где твоя обувь?

Ее разрывали тысячи вещей. Она хотела поговорить с папой, обнять Руби и вернуть маму домой. А так же была еще необходимость поговорить с Джереми о ее разговоре с Шелдоном. Причем срочно.

— Мои туфли — длинная история, и я тебе ее с радостью расскажу, но Руби нужно забрать маму из больницы.

— Сегодня таксистом не работаю. Попробуй завтра.

Лора скрестила руки.

— Ты мне должен.

— Как так?

— Тебе стоит делать то, что умеешь, потому что я снова тебя сделала.

Он рассмеялся.

— Карнеги, ты..

— Ты знаешь, что я права. Ну, давай же. Ты сможешь допросить ее завтра. Да и какая разница? Ты же знаешь, что она принца не убивала. Никто не убивал. Разве тебе не нужно расследовать настоящие убийства?

Он осмотрел Руби с головы до ног, затем Лору, затем снова Руби.

— Ой, ладно, проваливай, — сказал он Руби. — Придешь завтра в участок в десять. Опоздаешь на минуту, найду за что арестовать.

Руби, умчалась, прежде чем Лора успела даже поблагодарить детектива.

На то, чтобы описать Кангеми события прошлых дней, потребовалось два часа. Допрос проходил рядом с шафрановым платьем — самой прекрасной вещью, которую она когда — либо видела. Мама была настоящей художницей.

Когда любопытство Кангеми было удовлетворено, Лоре осталась довольна, она на секунду только прикрыла глаза и успокоилась. Ей хотелось спать. Хотелось все забыть. Забыть отца, бегущего в женских туфлях. Забыть размазанную губную помаду, девушек в клубе, прекрасные дизайнерские туфли. Хотелось забыть о письмах, которые он оставил, чтобы они поняли — ему не безразличны. Но только эти письма были бесполезны, ведь они уже стали ему чужими.

Но когда она, закрывая глаза, мечтала, чтобы отец исчез, в воспоминаниях появлялся пляж. Ощущения острого песка между пальцами ног, ее волосы, щекочущие лицо на ветру. Она копала яму, и чем глубже она копала, тем быстрее ямка наполнялась водой. Папа хотел научить ее строить дренаж, как выкачивать воду из ям, чтобы копать еще глубже. Глубже, чем кто — либо до нее. Но она так и не научилась и ее яма превращалась в соленое озеро.

Она встала и посмотрела на океан, где Руби, в смехотворно юном возрасте, занималась бодисёрфингом с отцом. Лора хотела спросить его о чем — нибудь, привлечь его внимание, но Руби была такой свинюшкой. Она все время крала маму и папу. Взгляд маленькой Лоры снова переместился на маму, лежавшую на песке под зонтиком. Руби, скрестив ноги на одеяле, ела бутерброд, вероятно, придумывая новые способы помучить свою младшую сестру.

— Папа! — кричала Лора в воды океана. Его не было среди волн с Руби, и не было с ней на берегу. Где же он был?

Он высунул голову из набегающей волны. Она толкнул его вперед, превратившись в полосу белой пены. На секунду он потерялся под пеной, но Лоре не испугалась. Он не вынырнул. Она его не видела. Неужели его не было слишком долго? Она подошла к воде. "Папа!" Его нигде нет. Паника охватила девочку. Где он мог быть? Утонул? Она снова позвала его, но по — прежнему без ответа. Посмотрев на станцию ​​спасателей, она увидела парней, евших бутерброды и явно не смотрящих в их сторону. Они не видели отца, и она тоже.

Уже тогда она все это видела. Папа ушел. Умер, утонул. Ушел из ее жизни. Стало так больно от одиночества и отчаянья, что села в свою ямку — лужу и, как все четырехлетние дети, заревела. Она захлебывалась рыданиями, так ей было больно. И совсем не заметила, как ее накрыла волна, прямо в этой ямке. Так неожиданно. Она не могла вскочить, ноги увязли в песке. Нос обожгла соль, а вода оглушила ее. Она точно умирала. Вода убила папу, а теперь заберет и ее от мамы и Руби. Волна унесет ее тело обратно в море, где она навсегда будет потерянной и одинокой.

Затем появились руки, и она почувствовала рывок и посасывающее чувство в пятках, когда ее вытащили из ямы. Папа перевернул ее и похлопал по спине, пока вода не отступила. А потом обнял, плачущую.

— Что случилось, Лала? — спросил он с паникой в ​​голосе.

Из — за слез, она едва могла что — то говорить.