Несколько секунд мужчина молчал, а потом взял и рассмеялся.
— Знаете, я ни за что бы в здравом уме при других обстоятельствах не взял бы вас на работу.
— Я сейчас радоваться должна? Или все-таки горевать?
— Но я очень рад, что все сложилось именно так.
— Все-таки радоваться.
— Вы невыносимы, Анна Львовна.
— Илья Владимирович, если вы сейчас мне комплимент сделать пытаетесь, то у вас это из рук вон плохо выходит.
Мужчина качнул головой, а потом вновь улыбнулся.
— Спасибо. За то, что решили помочь.
Отвечать не стала, отсалютовала стаканом и сделала глоток. Не без опасений, если честно, вспоминая то, чем закончился наш прошлый опыт совместного употребления алкоголя.
— И нет, я не собираюсь вешаться.
— Хвала небесам! Я, права, очень за люстру переживала.
Илья Владимирович окончательно перестал хмуриться, по крайней мере внешне, даже пельмени попробовал. Ну прямо полное доверие!
— Егору этот завод на хрен не сдался.
А вот откровения я ждать уже и перестала. В принципе, я его и до этого-то не особо ждала. Возможно, именно поэтому я едва не подавилась пивом. То ли от удивления, что босс эту тему все-таки поднял, то ли от услышанной информации.
— Не поняла.
— Он его закроет. Потом по частям продаст или оставит висеть мертвым грузом до лучших времен.
Дурой я не была, дальнейшие действия Егора мне были ясны, но вот мотивы…
— Зачем ему это?
Я догадалась, каким будет ответ еще до того, как Илья Владимирович открыл рот.
— Да ладно?! Чисто ради того, чтобы вам насолить?!
По широкой улыбке начальника поняла, что попала в яблочко, поэтому продолжила:
— Вы что всю его семью с особой жестокостью убили, включая кошечек и собачек? Зачем он это делает?
— Это уже следующий вопрос, Анна Львовна. — спокойно ответил шеф. — Ваша очередь.
— А разве правила были такими? Я думала мы в одностороннем порядке откровенничаем… — проговорила разочарованно, цепляясь за возможность перевести все в шутку, однако Илья Владимирович лишь качнул головой.
После чего спросил:
— А вы-то почему так в этот завод вцепились?
— У меня просто с детства мечта была — провести жизнь в глубинке, работая на благо богом забытого предприятия. — попыталась отшутиться, однако, едва встретив взгляд начальника, поняла — не поверит, но на всякий случай все-таки спросила. — Что, не прокатит?
— Не слишком похоже на правду. — мужчина улыбнулся, однако глаза остались серьезными.
— А я старалась. — понимая, что сохранять зрительный контакт становится тяжеловато, посмотрела на стаканчик с пивом, очень занимательное зрелище, пузырьки и все дела, однако не удалось провести так и несколько минут.
А все почему, да потому что:
— Ань… — резкий переход «на ты» заставил напрячься и поднять взгляд, который я практически сразу же отвела.
Отвела, потому что вспомнила, что «на ты» мы уже переходили. А еще вспомнила о том, что Илья Владимирович отлично знал о том, где лежит запасной комплект ключей от моей квартиры. В сахарнице, я их даже показать ему успела, правда потом убрала назад, перед тем, как прихватить бутылку шампанского и направиться в спальню. А он так и не подумал воспользоваться ими и вернуться домой, вместо этого пошел за мной следом, чтобы потом очень долго разговаривать. Обо всем и ни о чем. Кажется, мы даже успели коснуться темы таяния ледников.
А еще целоваться, целоваться тоже долго. В перерывах между разговорами. Или разговаривать в перерывах между поцелуями, я не помню точно.
Очень странно, но в этот момент я совершенно не испытывала стеснения и стыда, как будто просто смотрела фильм про саму себя, ожидая, пока выпадавшие на время воспоминания займут правильные места.
Кстати, было очень странно, что этого не помнил сам босс. В нашей паре в ту ночь я все-таки не рассматривала себя как самое трезвое звено. Я даже от осознания этой нестыковки вновь посмотрела на него.
Мне хватило секунды, чтобы осознать — он ничего не забывал. Помнил все отлично, а теперь разглядывал меня, отлично понимая, что и я избавилась от пробелов в памяти.
— Почему вы сразу не сказали?
— Чтобы растоптать твое чувство гордости? — Илья Владимирович усмехнулся.
— Логично. — я тоже не сдержала усмешку, однако продолжила. — А почему остались?
— Захотел. — так легко, что даже уточнять не стала, однако Илья Владимирович продолжил сам. — К тому же, ты достаточно мила, когда не пытаешься выпустить колючки и размышлять над тем, как уничтожить мир.
И вновь полное дежа вю. Эту фразу я тоже слышала, даже интонация один в один. Да и начальник это прекрасно понимает, оттого, видимо, так улыбается хитро.
— Ничего я не пытаюсь мир уничтожить. Даже чей-нибудь конкретный.
— И к наркоманам никогда никого не пытаюсь подселить…
— Да что вы заладили про этих наркоманов?! Как будто нам с вами больше никаких ярких моментов не вспомнить.
— Вспомнить… — Илья Владимирович усмехнулся. — Очень даже вспомнить.
Я что-то говорила про стеснение и стыд? Они просто задерживались, искали нужную фразу, чтобы вернуться с размахом и помпой, окрашивая мои щеки в цвета вареного рака.
Однако все изменилось буквально за секунду. Оказывается, одной короткой фразой можно не только развернуть на сто восемьдесят градусов тему разговора, так еще и заставить вздрогнуть.
— Ань… — босс отлично понимает — я тяну время, пытаюсь уйти от ответа — как угодно назовите, это будет правдой.
Однако все моральные настройки слетают от такого простого и тихого «Ань…».
Знаете, должен существовать какой-то кодекс, манифест, я не знаю, международная конвенция, по правилам которой люди просто не могут иметь права обращаться так.
Спокойно, уверенно, но одновременно с этим настолько цепляюще, что хочется рассказать правду, перестать прятать голову в песок, бегать ото всех, старательно избегая неприятных тем, бегать от самой себя, не желая смириться. Вот только нужно ли это?
Он не давит, не торопит с ответом, и я совершенно уверена, что, сорвись я сейчас с места, сгреби вещи с охапку и вылети из рюмочной — слова завтра не скажет, сделает вид, что этого разговора вообще не было, неудобных вопросов мы никогда в жизни не касались, а с Егором ездили на увеселительную экскурсию в зоологический музей.
— Мама и папа, сколько их помню, всю совместную жизнь на этом заводе проработали. Сперва на государственном предприятии, потом, когда Союз развалился, к Валерию Степановичу перебрались.
Обычный ответ на самый обычный вопрос, их миллионы таких вопросов — как дела, какая завтра погода будет, что вечером делал… Только вот по взгляду Ильи Владимировича я уже безошибочно могу понять, что он опять понимает… Опять чувствует, что я вкладываю в эти слова немного другой смысл.
И я, возможно, даже не дернулась бы от развития этой темы. Возможно, если бы была к нему готова:
— Что с ними случилось?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять эмоции под контроль. Очень маленькая пауза, практически незаметная. Как хорошо, что я могу ответить шефу его же словами:
— Это уже следующий вопрос, Илья Владимирович.
К счастью, до того самого следующего вопроса мы так и не добрались. Настроение для откровений развеялось достаточно резко, хватило одного звонка мобильного Ильи Владимировича.
Несложно было догадаться, что звонили его «ребята из столицы», призванные предугадывать и портить планы Егора. Интересно, что же на самом деле довело отношения этих двоих до такого апокалипсиса?
Пожалуй, ответ на этот вопрос я не узнаю еще долгое время, ко второму раунду откровенных разговоров я пока была не готова. Да и сомневаюсь, что буду готова позже, или что возможность подвернется для подобной беседы. Короче, пока потеряюсь в догадках.
— Все в порядке? — спросила на автомате, когда начальник повесил трубку, хотя ежу было понятно, что все совсем не в порядке.
— Сойдет. — Илья Владимирович усмехнулся.
