Все так.

Вагис, как всегда, прав, но…

Раньше Асвад безоговорочно верил боссу, соглашался с любым утверждением, считал его кладезем мудрости, чуть ли не своим духовным гуру. Смотрел ему в рот, без сомнений выполнял поручения. Он не задумывался о том, что лежит в корне его работы и к каким последствиям ведут некоторые проекты – Вагис делал все, чтобы эхо взорвавшегося вулкана не доносилось до ушей его хастлеров. Лишние муки совести тут ни к чему.

Однако в последнее время… То ли Асвад начал стареть, то ли прозревать, то ли какой-то сосуд в душе, в который можно было сливать помои и быстро закрывать крышку, чтобы не воняло, – переполнился. Что-то начало происходить, шевелиться. Бунтовать. Тошнотворный осадок после проверок на верность уже не проходил. Как тягучий ил на дне озера, мысли о тех женщинах, которых Асвад успешно «проверил», плотно лежали на душе, уже не желали смываться. Время от времени какое-нибудь событие поднимало облако ила со дна, и тогда от отвращения к самому себе оставалось одно лекарство. Строго запрещенное Вагисом и потому используемое без рецепта и в достаточно малых количествах, чтобы не скатиться и не спалиться. «Лирика». Чудесное изобретение медицины.

Асваду хотелось бы иметь дело только с женщинами вроде Залины – свободными от обязательств. Если они от кого и скрывались, то только от подруг или детей. Или от родителей, как Залина. Они ничем не рисковали, и он ничем не рисковал. Никто никого не обманывал. А проверки… Проверки смердели ложью.

Несмотря на попытки Вагиса сохранять конфиденциальность своей деятельности в отношении каждого клиента и «сотрудника» своей сети, Асвад знал, что за несколько лет работы он лично стал причиной не менее двух десятков разводов. Сколько жен, поддавшись его ухаживаниям, получили по шее от мужей, но сумели удержаться в семье, он и знать не хотел – информация, не способствующая крепкому сну.

Желтый ручеек, рассыпаясь на мелкие песчинки, снова побежал из его руки. Тоска подступала все ближе. Сердце билось чаще, дыхание перехватывало. Не то чтобы Асвад собирался плакать – вовсе нет. Состояние, больше похожее на паническую атаку или особо острые угрызения совести.

«Надеюсь, он ее не убьет».

– Фариз! – девушка стояла у кромки моря. Она разразилась длинной тирадой на турецком, тыча пальцем на уходящее за горизонт солнце, и погрозила брату пальцем. Парень неспешно погреб к берегу.

Чтобы хоть как-то прогнать отвратное состояние, Асвад решил последовать примеру парнишки и тоже окунуться. Без знания языка, без контактов тут вряд ли можно было разжиться хотя бы травкой, а искать проблемы на свою задницу, наугад опрашивая местных, он не собирался. Дотерпит до Москвы и что-нибудь замутит. Он быстро сбросил обувь и футболку и прямо в бермудах полез в воду, нарочно пройдя довольно близко от девушки. Турчанка предсказуемо оглядела его заинтересованным взглядом, но, заметив, что он на нее смотрит, поспешно отвернулась. Асвад хмыкнул и побрел дальше в море.

Неужели было время, когда он думал, что никогда не сможет рассчитывать на взаимность? Теперь перед ним нет-нет вставал другой вопрос: сможет ли он когда-нибудь ответить взаимностью? Сможет ли кому-то довериться?

Перелопатив столько женщин, повидав столько измен, Асвад, казалось, очерствел настолько, что все их лица, все личности слились в одно серое месиво. В каждой он видел лишь клиентку, и единственное, что его интересовало, это сколько денег на ней можно срубить.

«Такова цена за твою новую жизнь, – съехидничал внутренний голос. – Что было бы с тобой, где бы ты сейчас был, если бы не Вагис? Сам знаешь ответ».

«Но я устал ее выплачивать. Я не вывожу. Я хочу…»

«Знаю. Знаю. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое. Хочешь не напрягаться, но продолжать платить за бензин, техобслуживание своего мотика. И ипотеку».

«А так не бывает?»

«Не бывает».

«Почему?»

«Всем приходится чем-то расплачиваться. Твоя валюта – сделка с совестью и собственным достоинством. Не так уж дорого в наше трудное время, вокруг полно людей, которые платят за комфорт именно так».

«Я так больше не могу!»

«Хочешь поговорить об этом с Вагисом?»

Асвад тряхнул головой. Он так заговорился сам с собой, что едва не произнес последнюю фразу вслух. Обернувшись, он проверил, насколько далеко отплыл от пляжа. Незнакомая девушка еще стояла там, глядя в море, пока мальчик натягивал штаны на мокрое тело, неловко прыгая на одной ноге.

Пытаясь избавиться от потока философских размышлений, Асвад вскинул руки вперед и нырнул в набегавшую теплую волну.

6.

Едва Васька сказал волшебное слово «Замутим?», как у Фариза сладко засосало под ложечкой. Верный друг, сияя, похлопал себя по нашивке Adidas на ветровке. Знак означал, что во внутреннем кармане у Васьки спрятаны деньги, выданные на карманные расходы добрым дедом, только что получившим пенсию. Бабушка Фариза не отличалась такой щедростью, и всю пенсию отдавала матери, а та уже выделяла сыну жалкие сотки на «вкусняшки». Только мама не учитывала, что «вкусняшками» для выросшего сына были уже не печеньки и шоколадные батончики, и стоили они по-другому. Или подозревала и поэтому беспощадно урезала его бюджет?

Засунув руки в рукава курток, подальше от колючего осеннего ветра, оба друга поспешили к автобусной остановке, чтобы переместиться в соседнее село и «замутить». Мутить предполагалось шишки, благо человек, продававший их, не смотрел на национальность и социальный статус покупателей и двигал товар всем, кто вызывал доверие. За Ваську поручились, потому он был вхож в узкий круг клиентов точки, а Фариз его всегда сопровождал, поэтому и к нему вопросов не возникало.

Железная, обитая пыльным бордовым материалом дверь беззвучно открылась, пропуская их обоих в небольшую однокомнатную квартирку на пятом этаже пятиэтажки. Отдувающиеся после подъема пешком на верхний этаж, Фариз и Васька ввалились в узкий коридорчик и пожали руку долговязому рыжебровому парню, бритому почти под ноль.

«Готовится к зоне что ли?» – в который раз промелькнуло в голове Фариза, но вслух он произнес лишь стандартное «привет».

Парень, барыга по кличке Рон, привычно глянул за спины друзей на лестничную клетку и закрыл дверь.

– Добро пожаловать в Хогвардс, – криво усмехнувшись, сказал он и прошел в зал, одновременно служивший ему спальней и хранилищем незаконного вещества.

Парни последовали за ним и в смущении остановились на пороге – в дальнем углу комнатушки, вальяжно закинув ногу на ногу, в изъеденном кошками и молью кресле сидел взрослый мужчина непонятной, но явно не русской национальности. Обычно Рон не допускал пересечения клиентов, хотя в принципе многие друг друга и так знали, и к горлу Фариза поначалу подкатил ужас. Кто это? Мент? Опер? Подстава? Мужчина поприветствовал их легким кивком головы и демонстративно уставился в телефон, а Рон как ни в чем ни бывало подошел к письменному столу, отодвинул один из ящиков и достал пакетик с зип-локом, набитый зеленоватыми бошками индики.

– Как обычно, – коротко бросил он, протягивая пакетик Ваське.

Тот достал из кармана оплату, состоявшую в основном из пятидесятирублевых купюр – заботливо разбитая дедом крупная купюра, чтобы внуку было сподручнее платить за шоколадки. Последняя сотня состояла вообще из железных десяток – видимо, собранных по карманам родни. Рон брезгливо принял деньги.

– В переходе насобирал что ли? – спросил он, ссыпая мелочь в карман растянутых треников.

– Так получилось, – виновато ответил Васька.

– У тебя вечно так получается.

– Давай я потом сотку занесу?

– Нет уж! – отмахнулся Рон. – Я еще позапрошлую сотку тебе не забыл.

– Я верну! – воскликнул Васька довольно искренне, хотя Фариз сильно сомневался в его словах.

– Вернешь, – Рон бросил взгляд на человека в кресле. – Если в следующий раз не принесешь, можешь вообще не появляться. Задрал уже. Я тебе не благотворительный фонд!