Эта мрачная и запутанная история, в общем, закончилась для меня вполне благополучно, хотя в кругу друзей я стараюсь не распространяться о всех деталях, потому как меня однозначно сочтут полным и неисправимым идиотом.

Думаю, что все мои беды начались с того теплого осеннего дня, когда я любовался собственным отражением в гигантском зеркальном окне ультрасовременного здания, коих расплодилось в Москве великое множество. Подо мной натужно гремел нескончаемый поток автомобилей, над головой светило еще теплое солнце, и его светлый лик, облагороженный боцманской бородкой из мыльной пены, отражался в черном окне.

Первый час я всегда работал с усердием, а потом начинал дурачиться. Если солнце отражалось в окне, то я тугой струей пены пририсовывал ему бороду, усы, уши и нос. Полюбовавшись на шедевр, я начинал растирать пену мочалкой. Еще мне нравилось, спустившись ближе к земле, неожиданно проорать сверху у проходящей подо мной девушки: "У меня упала лестница! Скажите, там нигде ее не видно?" Девушка вздрагивала, крутила головой, отыскивая сначала меня, потом лестницу, а потом вполголоса ругалась либо улыбалась.

Зимой, наверное, высотным мойщиком стекол работать труднее. Не знаю, я так и не попробовал. В фирме бытовых услуг я отпахал всего лишь август и сентябрь, и к тому времени не успел вкусить всех "прелестей" этой работы. До этого я два года провел в Приэльбрусье, в контрольно-спасательном отряде. Там была работа, достойная мужчин, плюс прекрасный коллектив, но когда от бабушки в наследство мне перешла комнатушка в коммуналке, я оставил горы и рванул в Москву.

Сколько себя помню, меня всегда тянуло куда-то вверх. В классе я был самым высоким, оттого, наверное, и произошла эта неистребимая тяга к вершинам. После школы я каждое лето отдыхал на альпбазах Кавказа, потом поехал на Памир, и за неполных два года дорос до мастера спорта, покорив три шеститысячника. Потом, правда, меня дисквалифицировали за открытие принципиально нового метода спуска с гор, но это мелочь жизни.

С образованием у меня было намного больше проблем, чем со спортом. С родителями шесть лет жил в ГДР, где хорошо научился лишь крепкому солдатскому мату и немецкой разговорной речи в рамках интеллекта мусорщика. Как вернулись на историческую родину, я стал активно посещать клуб ДОСААФ, даже раз прыгнул с парашютом, и мой папочка, учитывая мою тягу к высоте, решил сделать из меня летчика. Может быть, сейчас бы я лихо крутил штурвал самолета, но из-за банальной драки меня отчислили с первого курса, и я был вынужден спасаться от родительского гнева сначала у тетки в Красном Роге, где она заведовала музеем-усадьбой Толстого, а потом в горах Кавказа.

Вернувшись в Москву, я легко нашел работу по душе, тем более, что у меня была протекция самого Мысловского. Фирма, в которую я устроился, в самом прямом смысле слова наводила в городе блеск. Какой-нибудь крутой во всех отношениях пятидесятиэтажный офис делал заявку на мытье окон, к которым штатные уборщицы близко подойти боялись, не то что их открыть и вымыть с наружной стороны. Вооружившись шампунем и ведром, альпинистской веревкой, карабинами, жюмаром и прочими атрибутами скалолазов, я выезжал на место. Там заведующий хозяйственным сектором или еще какой-нибудь клерк в обязательном порядке давал мне подписать бумагу, в которой я снимал всю ответственность с фирмы и не претендовал на пенсию по инвалидности в случае моего падения мордой на асфальт.

А потом начиналось самое интересное. Я поднимался на лифте на последний этаж, через машинное отделение и чердак выходил на крышу. Повсюду, куда не кинь взгляд, – простор, смог и крыши высоток. Я находил какую-нибудь серьезную опору, привязывал к ней веревку, репшнур, закреплял жюмар и пропускал через карабин страховочной уздечки. Если заведующий хозяйственного сектора присутствовал при этом, то я любил подурачиться: пристегнусь, подойду к краю крыши и сделаю вид, что меня вдруг сдуло ветром. Повисну на веревке и жду, когда заведующий выползет на карниз, чтобы полюбоваться с высоты моим размазанным по тротуару трупом. Какая у него в этот момент физиономия – в цирке не встретишь!

Словом, в тот теплый осенний день я любовался своим отражением в чисто вымытом тонированном окне на высоте пятьдесят метров над уровнем асфальта, как вдруг окно дрогнуло, повернулось на шарнирах, и в образовавшемся проеме показались две девушки. Одной из них было лет двадцать пять, она была темноволосая, с ярко накрашенными губами и довольно массивным носиком, напоминающим клювик хищной птички. Вторая была постарше, и выглядела она не столь броско, так как на ее лице вообще не было никакой косметики.

Девушки прикурили тонкие сигареты, выпустили по облачку дыма и лишь потом заметили меня.

– А это кто у нас за окном повесился? – грубо пошутила носатенькая, которую, как позже выяснилось, звали Нинель.

– Вам чем-нибудь помочь, молодой человек? – спросила вторая, опустила локти на край оконного проема, и я уставился на ее грудь, делая вид, что рассматриваю тонкую цепочку на ее шее. – Закурить хотите?

– Я не курю, – признался я. – Но от чашки кофе не отказался бы.

Они рассмеялись, замолчали. Это была необходимая пауза, прежде чем вернуться к своему прерванному разговору.

– Значит, кофе отменяется? – напомнил я о себе.

– Вы что, серьезно? – рассмеялась девушка с красивой грудью и тряхнула головой, рассыпая на плечам пепельные волосы. – Но как вы будете его пить? Вам же неудобно!

– Это мне неудобно? – фыркнул я. Девушка задела мою профессиональную гордость. – Да я в таком положении не только пить кофе, но и… В общем, много еще чего могу.

– Может быть, и девушек целовать? – с прозрачным намеком спросила незнакомка и протянула мне чашечку.

Осторожно упираясь ногами в стыки между стекол, я приблизился к окну.

– Вас как зовут? – спросила незнакомка.

– Стас, – ответил я, принимая чашечку и проливая вниз несколько капель кофе.

– А меня Лариса.

– Красивое имя, – сказал я, а сам подумал: грудь красивее.

– Значит, вы работаете мойщиком стекол?

Носатенькая Нинель заскучала. Мойщики окон ее не интересовали. К тому же, на столе вдруг замурлыкал телефон, и она отошла от окна.

– А вы, наверное, крупная бизнесменша? – в свою очередь спросил я.

Лариса рассмялась. Она мне начинала нравиться. В ее глазах горел какой-то бесовский огонь. Я чутьем угадывал в ней родственную душу – авантюристку и романтика.

– Нет, я просто деловая женщина.

– Наверное, замужем? – нагло пошел я в атаку.

– К счастью, уже нет.

– А я, к счастью, еще нет, – ответил я и рассмеялся.

Подо мной начинал собираться народ. Люди смотрели на бесплатный цирк, как мойщик окон, болтаясь на веревке, пьет кофе и клеится к девушкам.

– А чем вы заняты сегодня вечером? – совсем осмелел я.

– Сегодня занята, – ответила Лариса, повернулась ко мне спиной и отошла к столу. Я подумал, что на этом наш разговори закончился, но она вскоре вернулась.

– Извини, пришла информация по факсу… Позвонишь мне завтра после шести, – сказала она, неожиданно перейдя на "ты". – А лучше, сразу заходи ко мне в кабинет. Номер четырнадцать – шестьдесят пять. Запомнишь?

Я даже рот открыл от столь стремительного развития отношений.

– Но… меня пропустят к вам… к тебе?

Лариса сокрушенно покачала головой и вздохнула.

– Ты меня разочаровал. Я думала, что ты придешь на свидание, как рыцарь в средние века, через окно.

– Да? – поспешил я исправить ошибку. – Я могу и через окно, только нужна заявка на мойку.

– Ладно, – кивнула Лариса. – Я пошутила. Пропуск я тебе закажу. Все! Чао, милый, до завтра!

Она свела меня с ума сразу и надолго. Я приперся к ней в кабинет в костюме с галстуком и цветами. Лариса усадила меня рядом с окном, которое я позавчера так тщательно мыл, долго смотрела мне в глаза, словно читала мои мысли, а потом как-то очень просто и по-свойски спросила: