– А ты как здесь? – прошептал он, снова отрываясь от ведра, но не выпуская его из рук. – Я слышал твой голос и молился на него. Тебя сюда посадили?.. Слушай, а у тебя пожрать ничего нет?

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Игнат… Только говори тише. Если меня увидят – мне конец… Покурить бы, покурить бы…

– Вот что, Игнат, рассказывай, что здесь произошло, а потом будет думать, как нам быть.

– Хорошо… Сейчас… Дай немного в себя прийти…

Он замолчал, вскинул вверх палец, призывая меня к тишине. Некоторое время мы сидели неподвижно, затаив дыхание, и слушали чьи-то шаги по палубе.

– Если вдруг откроется дверь, – волнуясь, проговорил Игнат, – я спрячусь там же, где был, и закроюсь. Только ты меня не выдавай, ладно? Не выдашь?

Он повернул голову и в упор посмотрел на меня безумными глазами, в которых не было ни толики иронии.

– Не выдам, – пообещал я и едва не закашлялся. Жалость к этому несчастному человеку душила меня. Он хотел милосердия и сострадания, он был так унижен, что простая человеческая порядочность воспринималась им как великое благо, как необыкновенно щедрый подарок.

– Спасибо тебе, – бормотал он, стыдливо пригибая голову. – Спасибо… Я уже и не надеялся. И вдруг слышу – новый, незнакомый голос. И злые разговоры, и крики. Потом удары… потолок содрогался… Я так и подумал: вот он, мой спаситель… Ты как к ним попал-то?

– Долгая история. В общем, случайно. Попросил, чтобы до берега довезли.

– Ага, довезут! Сделают дырку в черепе и отправят ко дну. Это страшные, очень страшные люди…

– Игнат, – мягко перебил я его. – У нас мало времени…

– Да, да! – опомнился он и принялся грызть ногти. – Все произошло так быстро, что мы толком ничего не поняли…

– Кто «мы»?

– Я, Гарик и его подруга Вера. И еще капитан был, мы его Тимофеичем называли. Гарику тридцатник стукнул. Это мой одноклассник, лучший друг детства. У него на Побережье два ресторана и несколько продуктовых магазинов… Сейчас, я еще немножечко попью…

Он опустил голову в ведро. Я слышал его шумное прерывистое дыхание, усиленное акустикой.

– Хорошо, что здесь вода оказалась! – Он вытер губы ладонью. – Наверное, механик в ней руки от соляры отмывал… Вот, до чего докатиться можно, да?

Он первый раз улыбнулся, но улыбка получилась вымученной, жуткой, похожей на гримасу боли. Потянул вверх край грязного рукава, взглянул на ручные часы.

– Это сколько уже? Восемь? Восемь утра или восемь вечера?

– Вечер уже, Игнат… Рассказывай дальше!

– Да… Дальше… А о чем рассказывать? В голове все спуталось. Страшно мне, приятель, страшно… Как тебя зовут-то? Кирилл? А фамилия?.. Хорошо, Кирилл Вацура. Но если я не запомню с первого раза, то не обижайся… В общем, Гарик взял в аренду этот «Галс» на четыре дня, нанял капитана, пригласил меня и Верку – чтоб готовила, и вообще, с бабой веселее. А я один. Уже пять лет, как развелся. Работаю слесарем в автобусном парке. У меня смена – два дня работаю, два отдыхаю. А тут еще выходные, и всего четыре дня выходило…

– Игнат, покороче, пожалуйста…

– Да, да, понимаю… Ты, если что, останавливай меня. Или сразу в лоб…

Он тихо рассмеялся – на удивление приятно, и белоснежные зубы казались ненатуральными на фоне темного лица.

– Сегодня какое число? – сам у себя спросил Игнат и снова взглянул на часы. – Двадцатое уже? Это я двое суток просидел? А кажется, что полжизни. Ты со своим ростом там бы не уместился. Это мне еще повезло, что я тощий, как вобла… Вот, рассказываю тебе, а у меня руки трясутся… Пощупай…

Он протянул мне ладонь. Превозмогая себя, я прикоснулся к ней. Это была столь же приятная процедура, как трогать ладонь у покойника.

– Ты только не подумай, что я струсил! – прошептал он, заглядывая мне в глаза с надеждой прочитать по ним мои мысли. – Я об этом все время думал, пока в своей конуре сидел. Что я мог сделать без оружия и в полной темноте? Да еще пьяный был, еле на ногах держался. Верка уснула в шезлонге. Тимофеич у себя в рубке ковырялся, электрику чинил. А мы с Гариком на носу. Сели на край борта, смотрим на звезды и винишко потягиваем. Кругом тишина, море, штиль. Кто бы знал…

– Это было позавчера?

– Да, позавчера, восемнадцатого. Первый вечер нашего плавания… Часов одиннадцать или двенадцать, не помню. Мы тогда на часы не смотрели. Зачем нам время? Школу вспоминали, учителей, одноклассников… Что-то меня всего колотит. Ты мне дай время, я приду в себя. И мы отсюда выберемся, теперь уж точно выберемся.

Он обхватил себя, будто сидел на ледяном сквозняке. Но в трюме было не просто тепло. Было невыносимо жарко и душно. «С тобой выберешься! – подумал я. – Тебе в больницу надо!»

Я давил в себе чувство досады, и не смел винить себя в том, что решил откликнуться на стук, доносящийся из трюма. Теперь я понимал, что прежде, когда я был один среди бандитов, и отвечал только за себя, сбежать с яхты было намного легче, чем сейчас. Но разве можно жалеть о том, что я спас человека от верной смерти? Еще день, от силы два – и он бы умер от жажды.

Игнат шмыгал носом, покусывал ногти. Он говорил отрывисто, перед каждой фразой делая глубокий вздох, словно собирался окунуться с головой в ледяную воду.

– И тут мы слышим – звук моторных лодок… Подплывают к нам с двух сторон, глушат моторы. Тишина… Гарик кричит им, мол, ребята, осторожнее, здесь удочки заброшены… Лучше бы он молчал… Я пошел за фонариком, чтобы посветить и посмотреть, что за гости к нам пожаловали. Только в кают-компанию спустился, как услышал автоматную очередь. Я снова наверх… О, господи… Как вспомню это, так мурашки по коже… Мимо меня Верка пробежала. Вопит страшным голосом, за руку держится, а из нее кровь фонтаном бьет. Кинулась к себе в каюту, закрылась. Тимофеич выскочил из рубки и как крикнет: «Вы что ж, паразиты, делаете?», а его в грудь. Он с палубы в воду упал… Потом все стихло. Я подумал, что Гарик как-то договорился, чтобы прекратили стрельбу… Выглянул из-за рубки. На носу лампочка сигнальная висела. И я увидел Гарика. Он лежал на палубе, голова свешивается, кровь в море струйкой льется… Не дай бог тебе, Кирилл, такое… А эта банда швартуется, на палубу лезет… Я к Верке в каюту на цыпочках. Решил быть с ней до последнего. Но только к ее двери подошел, как опять услышал выстрелы. Я подумал, что они просто так стреляют, куражатся… Оказалось, они ее через иллюминатор расстреляли. В каюте свет горел, и иллюминатор был открыт – ночь-то душная. И они прямо с лодки, короткой очередью…

Игнат замолчал, покрутил головой, схватился за горло, словно ему стало трудно дышать. У меня в голове не укладывалось то, что услышал от этого человека. Я был наивным и беспечным, когда позволял себе шутить с бандитами. Я не знал, на что они способны и не чувствовал той опасности, которая от них исходила.

– Что им было надо от вас? – спросил я.

– Не знаю… Нет, мы им не были нужны. Они хотели заполучить яхту. Они вообще не разговаривали с нами, стреляли и всё… Я от страха тогда совсем голову потерял, кинулся в машинное отделение, забрался под ось и дверку за собой захлопнул. Как зверь, который в норе прячется. Потом слышал, как они обыскивали яхту, как спускались в машинное отделение. Я был уверен, что меня рано или поздно найдут, и уже простился с жизнью. Но они, наверное, заглянули в умывальник и пересчитали зубные щетки. А там было только три щетки, у Тимофеича зубов не было, ему щетка не нужна. Вот они и решили, что на борту больше никого нет.

– Они заводили мотор?

– Нет, ни разу.

– А солярка в баках есть?

– Полные баки! Когда Гарик заправлялся, я его еще спрашивал, зачем так много? А он говорит: чтобы наша свобода ни от чего не зависела… Что ты хочешь – у него денег было полно.

– Ты слышал, о чем они говорили?

– Нет, не разобрал. Голоса слышал, но приглушенно: бу-бу-бу. Потом научился их различать. Догадался, что среди них есть женщина. Кажется, их всего пятеро?

– Четверо.

– А потом я услышал новый голос, твой. Я сразу понял, что это человек для банды чужой. Молил Бога, чтобы это оказался пограничник или милиционер. Потом, правда, я понял, что ошибся. Я слышал, как на тебя кричали, как стреляли. Значит, пленник…